недостаточным изучение только «со стороны их ти-
пов, распространения, местных групп». Необходима
«группировка предметов древности или со стороны
бытовой — например, форма уборов, или техники —
например, филиграни, эмали ..., или же стиля —
например, по вопросу об орнаменте геометрическом,
растительном и зверином»,— тогда вся масса мате-
риала «оживает, освещается внутренним светом».
Высказав такие пожелания, Н. П. Кондаков в
своем собственном исследовании кладов именно чер-
неным изделиям уделил меньше всего внимания.
Иногда он вовсе не упоминает, что вещь сделана в
технике черни, ограничиваясь лишь описанием ее
устройства и орнамента, иногда упоминает о черни
бегло, останавливаясь только на орнаменте.
Такое отношение к серебру с чернью в своем
труде Н. П. Кондаков объяснил тем, что эти пред-
меты «должны быть исследованы ... в связи с груп-
пой родственных древностей»
8
. Сопоставляя его
высказывание с призывом рассматривать произведе-
ния искусства с точки зрения стиля, можно заклю-
чить, что черненое серебро Руси, по его мнению, об-
разует иную, чем эмаль, стилистическую группу,
с чем трудпо не согласиться.
Однако Н. П. Кондаков не обошел в своей работе
вопроса об орнаментации так называемого зверино-
го стиля, имеющего прямое отношение к черни.
В противовес скандинавским ученым, склонным вы-
водить этот стиль из Скандинавии, Н. П. Кондаков
указывает на широкое распространение звериных
инициалов в рукописях Византии, Сирии, Армении
X—XI вв. Переход от этих архаических типов жи-
вотного и растительного мира, унаследованных
Русью от соседних стран, к так называемому звери-
ному стилю русских рукописей XIV в. осуществлял-
ся, по его мнению, в XII—XIII вв. именно на юве-
лирных изделиях
9
.
Более поверхностно замечание Н. П. Кондакова о
происхождении черни, квалифицированное им самим
как «догадка». «Чернь появилась в вещах по слу-
чаю близости своего тона, или синего оттенка, к
древнейшим эмалевым тонам изумрудного цвета»,—
пишет он. И далее: «Сопоставляя данные хронологи-
ческие, получим и для той, и для другой техники
IX век — начало арабских изделий и их распростра-
нения по Северной Европе; и изумрудная эмаль,
и чернь — обе должны быть персидского происхож-
дения»
10
. Эти слова мало что дают для решения
сложного вопроса о происхождении техники черни
в ювелирном деле средневековья. Столь же общее
решение этого вопроса предлагал 30 лет спустя и
М. Розенберг в фундаментальном труде по истории
черневого дела
11
. В нем он рассматривает произ-
ведения с чернью в культуре Крита и Микен, Рима,
Европы в эпоху раннего средневековья. От этого
последнего периода сохранился ряд первоклассных
золотых и серебряных крестов с чернью. Они снаб-
жены латинскими и греческими надписями и свя-
зываются происхождением с южной Италией и Си-
рией. Знало чернь ювелирное дело Западной Евро-
пы и позднее. Однако только Русь дала в XII в.
такое количество первоклассных произведений с
чернью, что М. Розенберг с полным основанием на-
зывает ее родиной черни. Он предполагает, что эта
техника, будучи любимым и технически освоенным
приемом в искусстве Кавказа, пришла на Русь от-
туда
12
. В суждениях о черневом деле Руси М. Ро-
зенберг, основываясь на трудах Н. П. Кондакова,
ограничился только его высокой оценкой. Исследо-
вания о русском черневом деле он дать не мог даже
в форме очерка: слишком мало было ему известно
древнерусских произведений с чернью, отраженных
в изданиях выборочно и неполно.
В 1936 г. вышла в свет книга А. С. Гущина, по-
священная прикладному искусству древней Руси.
В ней были использованы материалы, собранные
Н. П. Кондаковым для второго тома его исследова-
ния о кладах
13
. А. С. Гущин отмежевался от своего
предшественника в завышенной оценке роли визан-
тийского наследия в сложении древнерусской куль-
туры в целом, но последовал за ним в другом важ-
ном для нас вопросе: вслед за Н. П. Кондаковым он
рассматривает орнаментацию древнерусских укра-
шений с чернью как первые шаги тератологического
стиля орнамента русских рукописей. Другой вывод
А. С. Гущина, с которым нельзя не согласиться,
касался оценки «звериной орнаментации» на Руси
как ветви общего для всех сфер искусства особого
стиля.
В целом А. С. Гущин подошел к древнерусской
черни как историк искусств. Он старался определить
ее место в общей картине художественной жизни
древней Руси с точки зрения стиля и высказал в
этой связи мпого верных суждений. Некоторые из
них были развиты в работах других авторов
(Г. Ф. Корзухина). Однако А. С. Гущин, как и его
предшественники, не рассматривал вещи во всей
совокупности признаков, не анализировал техноло-
гию их изготовления, не уделял должного внимания
типологии, вольно обращался с датировками. Ана-
лиз вещей у него заменен их описанием, а выводы
часто опираются на интуитивные суждения.
Это и неудивительно: в своем исследовании
А. С. Гущин привлек только пятую часть дошедших
до нас древнерусских украшений с чернью (всего
50 вещей), да он и не стремился к полноте охвата
материала.
Важный шаг в разработке этой проблемы был
сделан в труде Б. А. Рыбакова «Ремесло древней
Руси»
14
. В нем впервые ремесло Руси получило
правильную историческую оценку и заняло подобаю-
щее ему место. Это касается ремесла в целом в
разные периоды истории Руси и отдельных его
областей, рассмотренных с точки зрения истории
техники и ее эволюции.
В этом труде были выработаны методологические
основы подхода к древнему произведению искусст-
ва. Их характеризует прежде всего внимание к
технологии. Предложенные способы определения
техники по следам на готовых изделиях (на приме-
ре литья) очень плодотворны и в применении к
другим техническим приемам. То же можно сказать
о другом пути, намеченном Б. А. Рыбаковым,— ре-
конструкции инструмента по следам, оставленным
им на изделии. Чрезвычайно интересны примеры
выявления произведений, изготовленных в одной
мастерской, при помощи сравнения матриц и гото-
вых изделий.
Пути подобного исследования могут быть разны-
ми, но направление — поиски одной мастерской —
плодотворно, а важность задачи в этом случае трудно
переоценить.
4