Макаренко В.П. Теория капитализма: тупик социального знания?

Подождите немного. Документ загружается.

которых не самостоятельны: Интерес данного государства зеркально

отражает интерес его главного противника [3, с.52]. Непредсказуемость –

компонента международной политики. Здесь и воплощаются зверские

страсти людей. Предложить новое в этой сфере социальная философия не

смогла. Она облегчила себе задачу. Представление о равновесии страстей и

интересов, перенесенное в сферу внутренних конфликтов, положило начало

концепции "равновесия сил". Наибольшую пользу от предвидимого

поведения начали усматривать в экономике. Локк обосновал идею о том, что

внутренний враг – неопределенность поведения индивидов и групп - должен

быть побежден государством любой ценой! Непостоянство стало считаться

помехой созданию строя, где решены моральные, социальные, политические

проблемы. Тем самым либерализм заложил теоретические основания не

свободы, а регламентации, роста репрессивных институтов. Другие

направления социальной мысли без труда заимствовали эту идею.

Завязался еще один узел между политикой и экономикой. Интерес

отождествлялся с любовью к деньгам как легально главной страстью,

оцениваемой положительно в той степени, в которой деньги стали целью, а

не средством "красивой жизни" (М. Вебер). А. Хиршман обращает внимание

на парадокс: если раньше алчность квалифицировалась как опасная страсть,

теперь она добродетель индивидов [3, с.52]. И эту задачу выполнили

философы! Превращение интересов в страсти вело к тому, что они начали все

сметать на пути. Осознание этого выражено в "Манифесте

Коммунистической партии" сто лет спустя. Становление капиталистического

общества сопровождалось всеобщей коррупцией; деньги рассматривались

как более сильная связь, чем родственные отношения, честь, дружба и

любовь. Это убеждение остается самой сильной и опасной формой

идеологии, которая не нуждается в доказательстве. Никакая политика не

сломила это убеждение. Развитие общества и социального знания пошло по

иному пути.

Стремление к удовлетворению материальных интересов признано

невинным и безвредным, непредвиденное следствие длительного господства

идеалов аристократии, всегда презиравшей ростовщиков, купцов,

промышленников. Это – грязные, серые и неинтересные люди, социальные

отбросы и маргиналы. Аристократическое презрение породило убеждение,

что торгово-промышленная деятельность "за пределами добра и зла",

этически нейтральна и потому не может играть важную социальную роль.

Для обозначения парадоксального синтеза презрения и невинности был

изобретен термин "douceur", - мягкость, покой, комфорт и наслаждение, в

отличие от непостоянства, стремительности и беспокойства, порождаемых

другими страстями. Предполагалось, что деньги и торговля смягчают и

облагораживают нравы людей. Выражение "благородные народы", как

противопоставление "диким и варварским народам", - попытка создания

дихотомии между "историческими" и "неисторическими", "развитыми" и

"отсталыми" нациями. Она сохраняется по сей день.

Корни слова "douceur" связаны с некоммерческим значением термина

"коммерция". Кроме торговли оно означало беседу и другие формы

любезного общения людей (в том числе разного пола). Однако оно содержит

и идеологические конотации. В частности, использование оборота "doux

commеrce" поражает апологетикой и несоответствием реальности.

"Облагораживание" коммерции было наиболее распространено в XVIII в., -

пик коррупции и работорговли, когда и обычная торговля была рискованным,

опасным и жестоким предприятием.

В конечном счете "делание денег" начало рассматриваться как

стабильная и спокойная страсть. "Мирная жажда обогащения" (в отличие от

жадности) требовала действий с опорой на разум и становилась эквивалентом

понимания "интересов" в XVII в. Расчетливая погоня за деньгами была

осознана как сильная, спокойная страсть, способная победить бурные, но

слабые страсти. "Своекорыстие" начало противопоставляться наслаждениям.

Особый акцент на этом сделал Юм: "Ведущий философ эпохи прославлял

капитализм потому, что он должен был оживить полезные склонности людей

за счет вредных и подавить, а то и уничтожить деструктивные и губительные

свойства человеческой природы" [3, с.63]. Указанные семантические и

идеологические процедуры породили надежду, что развитие экономики

улучшит социальный и политический строй. Возникающая социальная наука

не смогла освободиться от христианского принципа Надежды, хотя теперь он

выступал в виде экономоцентризма.

Может ли экономика улучшить социальный строй?

А.Хиршман прослеживает звенья этого процесса. Зеленый свет в

погоне за деньгами – продукт европейской мысли. Однако положение

"Интересы против страстей" не изучено. Причин "белого пятна" много. Это

положение относится к "неосознанному знанию" (М. Поляни) – комплекс

убеждений, столь очевидных данной группе, что они не выражаются

полностью. Кроме того, А.Смит пренебрег различием между интересами и

страстями, подчеркивая положительные, а не отрицательные политические

следствия экономики. Но теория А.Смита лишь завершила процесс и, в свою

очередь, стала неожиданным следствием надежды с помощью "искусства

управления государством" (политики) решать социальные проблемы.

Противоположна тенденция трудов Монтескье, Д.Стюарта и

Д.Миллара. Монтескье обосновал положение о положительном влиянии

торговли на политику и культуру. По его мнению, демократия есть

позитивное следствие торговли. Торговля долго осуждалась церковью, став

занятием евреев. Евреи страдали от насилия и эксплуатации властителей и

аристократии, пока не изобрели вексель – "невидимые деньги". Однако

главный аргумент Монтескье в пользу торговли и промышленности в том,

что они способны предотвратить "злые умыслы" и государственные

перевороты, чем занималась аристократия. Французский мыслитель ставил

интересы выше страстей и разума. Он сформулировал положение: прямая

критика политиков за несоответствие их действий морали и разуму лишена

смысла. Она убеждает, но никого не меняет. Лучше "пойти другим путем",

показывая бесполезность страстей и намерений аристократии и власти. Иначе

говоря, Монтескье придал принципу пользы политическое измерение.

Д.Стюарт сформулировал ложную альтернативу в виде положения:

рост торговли и богатства увеличивает влияние политиков на граждан,

одновременно уменьшая сферу государственной власти и произвол. Эта

альтернатива влияла на последующую политическую и экономическую

мысль. Для выхода из тупика, рождаемого таким ходом мысли, Д.Стюарт

сконструировал популярное различие между "произволом" и "строгим

регулированием". Произвол вытекает из страстей правящих лиц. Строгое

регулирование приписывалось гипотетическому государственному мужу,

который руководствуется "общим благом". Развитие экономики

устанавливает пределы "произвола", увеличивает потребность во втором типе

вмешательства в социальные процессы, гарантируя "устойчивое развитие".

Для доказательства Д.Стюарт сравнил экономику с часами. Произвол

портит, регулирование исправляет часы. У Д.Стюарта Бог, создавший мир из

глины, переквалифицировался в Главного Часовщика: его часы ходят без

помощи людей. Правда, не всех. Политики и государственные аппараты

уподоблялись часовщикам, регулирующим экономические механизмы.

Д.Миллар радикализовал этот вывод: государственный муж не может

принимать произвольных решений, а должен способствовать благосостоянию

страны. Тем самым экономические и политические механизмы ставились во

взаимосвязь. Но как гарантировать правильный ход обоих? Гарантию Миллар

видел в праве на восстание. Его аргументы тоже чисто механические. Массы

фабричных людей – машина, ход которой остановить нельзя. Рабочие

постоянно совершенствуются в профессии. Поэтому городские

меркантильно-ориентированные слои без труда постигают "общие интересы",

обладают возможностью контроля государственных учреждений и

чиновников, акции масс имеют положительный смысл. Трудящиеся обладают

правом на восстание, поскольку оно соответствует их интересам

совершенствованию конституции. Следовательно, плебейские массы

выполняют полезную функцию в экономическом процессе.

Монтескье, Д.Стюарт и Д.Миллар заложили основы первого

направления преобразования категории "интерес" в движущую силу

экономического и политического развития. Второе направление –

физиократы. Они первыми высказали положение об ограничении оборота

денег в торговле и промышленности. Главный аргумент – необходимо

увеличить стабильность экономики. Физиократы первыми заметили

опасность того, что купцы и промышленники могут применить

средневековую корпоративную модель для организации государств.

Физиократы не возражали против идеи: некомпетентная и произвольная

политика тормозит экономику. Для предотвращения этого они

конструировали модель строя, в котором "общие интересы" тождественны

интересам властвующих лиц, что возможно только при абсолютизме. В этом

контексте сформулирована доктрина "гармонии интересов". Идеальный

политический строй может быть установлен только просвещенным

монархом, собственником всех средств производства, устраняющим

конфликты власти и общества.

Специфически интерпретируя категорию "интерес", физиократы

защищали азиатский деспотизм. А. Смит завершил эту концепцию. Если

Монтескье и Стюарт заняты проблемой ограничения верховной власти,

А.Смита заботили невежество и произвол аристократии. По его мнению, ее

крах неизбежен, едва она решится использовать возможности потребления и

улучшения материальной ситуации, связанные с прогрессом производства.

А.Смит тоже считал политику предпосылкой и следствием экономического

развития, однако, обосновывал необходимость государства не столько

соображениями минимализации его функций, сколько потребностью

ограничить произвол. Если произвол мешает экономике развиваться, власть

меняют, не ожидая, пока она изменится. Отношение Смита к капитализму

(особенно к разделению труда) неоднозначно. Но у него акцентированы

следствия экономической деятельности: торговля ведет к излишествам,

коррупции и упадку нравов; страсти человека сводятся к наживе. Отсюда

главный вывод Смита: богатство не самоцель. Внеэкономические мотивы

поведения не самостоятельны, а направлены на укрепление экономических

мотивов. Из этого следовало отождествление интересов со страстями; акцент

на внеэкономические (моральные и политические) мотивы вел к анализу

экономического поведения в соответствии с концепцией природы человека.

Иначе говоря, теория Смита была возвратом к исходному пониманию

интересов. Это объясняется тем, что А. Смита интересовали "человек толпы",

поведение большинства, главная забота которых – самосохранение и

улучшение условий жизни. Человек толпы не в состоянии не подчинять

поведение рыцарскому кодексу чести и славы, "жить страстями" (как

аристократия), удовлетворять страсти путем размеренной погони за

интересами (подобно евреям, пуританам и возникавшей буржуазии), вообще

держать данное слово. После А. Смита проблемы социальной морали

перестали интересовать экономистов.

Вернемся к вопросу: можно ли с помощью экономики улучшить

социальный строй? На него А. Хиршман отвечает отрицательно.

Представление (Монтескье и Стюарта) о спасительных следствиях развития

экономики стало иллюзией, привлекательной до сих пор, будучи полностью

опровергнутой. Сравнение экономики с часами (постоянное движение,

стабильность, точность и исправность механизма) сыграло роль ключевого

аргумента при установлении авторитарных режимов XIX-XX вв. Этот

аргумент физиократов повторяется до сих пор, воплотившись в концепции

"рациональной бюрократии" и идее "рационального управления обществом".

Ни либералы, ни марксисты, ни политические прагматики не смогли

освободиться от иллюзий. Экономическая, социальная, организационно-

управленческая и политическая мысль до сих пор испытывает их влияние.

Критика описанных идей развита Фергюсоном и Токвилем. Они

исходили их констатации: у большинства людей влечение к материальным

благам развивается быстрее, чем навык пользования свободой. Если

большинство людей занято погоней за материальными интересами, ловкие

политики могут захватить власть и при демократии. Если же народ требует от

правительства только порядка во имя материального благополучия,

вероятность "авторитарных личностей", стремящихся подчинить народ,

растет пропорционально распространению материальных интересов в

обществе. Следует ли отсюда, что политические формы, включая

демократию, и весь корпус современного социального знания стоят на песке?

Шаткость интеллектуальных оснований и интересы "квази-стражей"

А. Хиршман утверждает, что погоня за материальными интересами и

превращение последних в главный морально-политически мотивированный

стимул поведения ведет к неразрешимой дилемме: любая детерминация

политики экономикой увеличивает вероятность произвола власти, уменьшая

участие граждан в политике. Эта проблема не решена демократическим

государством. В XX в. верхи иерархий власти произвольно устанавливали

сферу "вредного" для "деликатного часового механизма" экономики.

Невозможно отрицать очевидное: в современном обществе большинство

занято погоней за благополучием, увеличивая сферу свободы стремящимся к

власти ради своих амбиций. "Хорошие" и "плохие" следствия развития

экономики проявляются одновременно. Необходимо отбросить концепции,

детерминирующие политику экономикой: либеральные концепции

"свободного рынка" (Мизес, Хайек, Шумпетер, Фридман и др.), "открытого

общества (Поппер и последователи), марксистские концепции отчуждения и

борьбы классов (Лукач, Грамши, Ленин и др.), консервативно-

аристократические - "рессентимент" и "массовое общество" (Ницше, Ортега-

и-Гассет), социологические концепты - "солидарность", "аномия" и

"дисфункции" (Дюркгейм, Парсонс, Мертон). Эти концепции (строго говоря,

направления и школы экономического, социального, политического и

культурно-цивилизационного анализа) не позволяют противодействовать

данной детерминации и угрозе. Никакого "нормального" капитализма не

было и нет; связь материальных интересов с политическими (и наоборот)

подозрительна по определению.

Как же тогда быть с веберовской теорией капитализма, основанной на

представлении о констелляции материальных интересов и идей? Вебер

полагал капитализм непреднамеренным следствием поиска индивидуального

спасения. Предопределение Кальвина преобразовалось в действия,

одухотворенные целью (индивидуальное спасение) и самоотречением как

средством (протестантская этика). Последователи Кальвина нашли выход

между Сциллой фатализма и Харибдой стремления к мирским благам. Это

парадоксальное свидетельство важных, но неожиданных и не всегда

реализуемых следствий человеческой деятельности. Их открытие стало

важной задачей социальных теоретиков, начиная с Вико, Мандевиля и

А.Смита. А. Хиршман предлагает идти по этому пути. Значимое различие

между теорией Вебера и гипотезой Хиршмана состоит в ряде пунктов. Я

отмечу основные.

Главным предметом социальных наук должны стать реакции

интеллектуальных и чиновничье-менеджерских элит на новые явления.

Элиты делят социальные явления на "положительные" и "отрицательные". В

частности, они положительно реагировали на становление капитализма,

связывая с ним надежды на то, что погоня за деньгами ведет человека "по

верному пути", сдерживает авантюризм внутренней и международной

политики. Эта надежда не подтвердилась. Одновременно элиты искали

способы предотвратить распад общества, который по мере становления

капитализма стал перманентной угрозой вследствие нестабильности

социального порядка. Поиск ни к чему не привел. Короче говоря, элиты

хотели невинность соблюсти и капитал приобрести. А. Хиршман предлагает

соединить оба мотива при объяснении генезиса любой формы общества

(капитализм, социализм, смешанное и т.д.). Эти мотивы определяют

поведение интеллектуалов и бюрократии. Интеллектуально-чиновничьи

элиты заинтересованы в поиске путей группового спасения и преодоления

преград на этом пути. Здесь они наследуют функцию попов, по Марксу

"идеологов", по Веберу "литераторов", по Р. Далю "квази-стражей" (аналогия

"стражей" государства Платона). Этим объяснимы следствия экономического

и социального развития. Ни политики, ни интеллектуалы, ни бюрократия не в

состоянии их объяснить, преодолеть. Человеческие решения, действия ведут

к результатам, которые в момент принятия и осуществления решений не

предполагались. Да и сами действия предпринимаются потому, что элиты

ждут результатов, которые никогда не появятся.

Парадокс социальной жизни: если надежды большинства людей

остаются приватной сферой, то иллюзорные ожидания политических и

интеллектуально-чиновничьих элит (при подготовке и принятии решений)

становятся важной (нередко главной) причиной выхода социальной жизни из-

под контроля. Иначе говоря, претенденты на знание и "рациональность"

главные ответственные за хаос социальной жизни. Кроме того, они всегда

претендуют на контроль общества. И их надежды, в отличие от большинства,

становятся социальной историей. Эта история остается вымышленной,

позволяя не видеть действительные следствия решений. Социальные науки

должны ориентироваться на невоплощенные следствия решений. Это даже

важнее, чем исследование реальных следствий. Последние обладают

статусом существования. Невоплощенные надежды – "преходящее

мгновение". Если следствия не наступают, о них стараются забыть.

Процедура забывания – главное средство интеллектуальной самозащиты элит

и легитимации социальной системы [3, с.107]. Факт существования

современного капитализма доказывает, что он был первой в истории

социальной системой с "двойным сознанием". Но этот феномен типичен и

для возникших на почве капитализма систем, в которых политики,

интеллектуалы и бюрократия играют главные роли.

Выводы

На вопрос, поставленный в начале, ответило содержание статьи.

Однако точка зрения о существовании "нормального" капитализма, с

которым сравнимы иные социально-экономические системы, распространена

в России, других странах. Поэтому следует подчеркнуть положения

Хиршмана, методологические по содержанию и служащие отправной точкой

дискуссии. Важно не противопоставлять Вебера – Марксу и т.п., а изучать

моменты общего и последовательность переплетения социальных теорий,

принадлежащих к противоположным идеологиям. Попытки создания новых

теорий для усовершенствования управления обществом и государством

обычно заканчиваются крахом или непредвиденными последствиями.

Терминология социальных наук Нового времени претендует на

объективность и нейтральность. Однако в ней есть аксиологически

нагруженные понятия, а оценки предшествуют выделению предмета

теоретического исследования. Познавательные концепции современных школ

социальной мысли связаны с нормативными постулатами. Социальное знание

не свободно от христианского принципа Надежды. Ориентация на анализ

поведения подвластных отражает сервилизм социальных наук. Яркий пример

– категория интереса как база теоретико-социологической мысли, могущая

означать в экономическом, политическом и теоретическом языке любое

содержание; ссылка на "интересы" всегда содержит консервативный момент.

Морально-мотивированные экономические отношения и действия не могут

считаться "нормой". Квалификация материальных интересов как

предвидимых, постоянных и безвредных ведет к неожиданным следствиям.

Определение денег как наиболее сильной социальной связи опасная форма