Религиозная
жизнь,
карьера
священнослу
жителя
казались
ему
с
малых
лет
единствен
ным
возможным
путем
-17-летним
юношей
он
поступил
на
богословский
факультет
Ко
пенгагенского
университета,
а
в
1841
году
в
том
же
Копенгагене
произнес
свою
первую
проповедь
в
качестве
пастора датской
люте
ранской
церкви.
Сёрен
воспитывался
в
атмосфере
интеллек
туально-художественной
жизни,
которая
ком
пенсировала
реальные
недостатки
и
пор оки
мечтами
о
героическом
прошлом,
об
идеаль
ной
гармонии,
воспеванием
превосходства
эмо
циональной
жизни
над
реальной.
ОН
вос
питывался
в
кругу
датского
романтизма
романтизма
особого
рода.
Мицкевич,
громя
«лупу
И
глаз
мудреца»,
призывает
вернуться
к
позабытым
народным
преданиям
и
сказкам.
Иоханеонес
Эвальд
(1743-1781)
за
несколь
ко
десятилетий
до
него
выступает
против
ученой
поэзии,
воспевает
свежесть
народно
го
восприятия
и
великие
древнескандинав
ские
исторические традиции.
Адам
Оленшлегер
(1779--1850)
искал
полноту
человечности,
силы,
свободы
и
гармонии
в
сагах,
в
народных
преданиях,
в
поэмах
Гомера,
в
героическом
легендарном
прошлом.
Николай
Фредерик
Северин
Грундтвиг
(1783-1872)
воспевал
жи
вую
правду
чувств,
воплощенную
в
народе.
«Почему
слово
господне
исчезло
из
его
до
ма?»
-
потому
что
рационализм
уничтожил
чувства
и
веру,
нравственную
силу,
героизм,
свободолюбие.
Чувство
и
только
чувство,
ми
стическая
любовь
вернет
людям
подлинную
жизнь.
Все
эти
идеи
воспринимает
Кьеркегор.
По-
90
началу
он
просто
представитель
романтиче
ского
религиозного
субъективизма
и
индиви
дуализма,
представитель
протестантского
сен
тиментализма
в
теологии.
Характерно,
что
до
тех
пор,
пока
новая,
современная
нам
волна
оживления
иррационально-плюралистических
течений,
высшим
выражением
которых
явил
ся
экзистенциализм,
не
привела
к тому, что
сочинения
Кьеркегора
были
открыты
и
про
читаны
заново,
а
сам
он
был
объявлен
круп
нейшим
экзистенциалистом
XIX
века,
к
нему
относились
просто
как
к
представителю
позд
неромантической
литературы.
Его
считали
дея
телем
правого,
элитарно-аристократического
крыла
того
мистичесяи-религиоаного
течения,
к
левому
крылу
которого
принадлежал
Грунд
твиг.
Еще
в
конце
XIX
века
Георг
Брандес
датский
литературовед
-
решительно
причис
лял
его
именно
к
этому
течению.
Психологи
ческий
портрет
из
«Дневника
соблазнителя»
он
ставил
в
один ряд
с
«Вильямом
Ловелем»
Людвига
Тика
и
с
«Манфредом»,
относя
эти
произведения
к
той
литературе,
которая
заме
нила
реальную
внутреннюю
жизнь
героя
об
разом души,
блуждающей
по
лабиринту
гре
хов.
Мысль
и
значение
выходили
здесь,
по
примеру
Яксба
Бёме,
за
пределы
выражения,
идея
--
за
пределы
формы,
а
созерцательное
прозябание
стало
идеалом
жизни.
Идеалом,
пишет
Брандес,
стало
индийское
ничегоне
делание:
жизнь-раздумье,
жизнь-прозябание.
Действительно,
именно такому
идеалу
покло
няются
в
«Люсинде»
Шлегеля.
Этот
же
идеал
присваивает
себе
французская
романтическая
школа,
его
воспевает
Теофиль
Готье
в
своих
романах,
например
в
«Фортунио».
Этот
идеал
91