Клейн Л.С. История археологической мысли. Курс лекций. Часть 1
Подождите немного. Документ загружается.
архиепископом Мэтью Паркером и Джоном Стоу организовали Коллегию (College)
сохранения отечественных древностей. Заявку на утверждение устава подали королеве
Елизавете Тюдор, но она как раз умерла, а ее преемник Яков I не утвердил общество,
усмотрев в его организации оппозиционные политические цели (как и в истории Римской
академии, начало было неудачным). Общество успело просуществовать некоторое время,
заслушивая на своих заседаниях доклады, сборник которых был опубликован через
несколько десятилетий под названием: "Сборник любопытных открытий видных
антиквариев".
Таким образом, на исходе эпохи Возрождения, в веке Реформации, в конце XV и
XVI веке, антикварий уже возник как социальная роль, и в Италии и Англии даже была
сделана попытка создать организацию антиквариев, хотя она первоначально и не
удавалась. Над Европой и Китаем занималась заря антикварианизма. Насколько далеко
всё-таки это было от археологии как науки, можно видеть на гравюре XVI века из атласа
Брауна и Хогенберга (рис. 5): целая команда ученых высекает на плите дольмена из
Пуатье, того самого, на который обратил внимание Рабле, свои имена – и это имена
известнейших географов страны (Michell 1982: 41)! Это показатель того, что мегалиты
подлежали, прежде всего, ведению географии, а во-вторых, что представление о
сохранении археологического источника не существовало.
Хоть коллекции теперь собирали светские правители и светская знать, церковные
деятели все еще играли видную роль в изучении древностей. Немало места в
представления людей о древностях занимала и "народная археология".
В Швеции двоим братьям церковникам, оставшимся лояльными папе, пришлось
бежать в Рим. Это епископ Упсалы Олаус МА Г Н У С (Olaus Magnus) и его брат Йоханнес. В
Риме Олаус опубликовал в 1555 г. иллюстрированную книгу о скандинавских древностях –
мегалитах, курганах, камнях с руническими надписями, карликах и эльфах, добывающих
металлы. Он верил в них и в великанов: "Когда великаны жили в Северных странах,
задолго до изобретения латинского алфавита, … королевства Севера имели свою
собственную письменность". Эту письменность он изучал и даже поместил в своей книге
1567 года "История" иллюстрацию, в которой на алтаре руническая надпись: "Почитайте
древности" (Schnapp 1996: 156 – 159) . Это был девиз эпохи.
В Дании по заказу Генриха Рантцау (Heinrich Rantzau), губернатора Гольштейна,
были сделаны очень точные и техничные гравюры курганов в Йелинге. В 1588 г. он
организовал раскопки дольмена Лангбен Ризес Хой под Роскильде – он ожидал там найти
кости великанов.
5. Дискредитация "народной археологии". И всё же в пору Реформации, когда
многие догмы религии подверглись разрушительной критике, рикошетом это ударило и по
"народной археологии". Первые трезвые голоса раздались в среде гуманистов Италии.
Самор о дные г о р шки . Рационалистические разъяснения возникали c начала
Возрождения. Одним из первых такое разъяснение предложил Леонардо да Винчи
(Leonardo da Vinci) в XIV веке. Но широко такое осмысление древностей развернулось
только в эпоху Реформации. В середине XV в. Т. Эбендорфер (ум. 1464) в своем "Chronikon
Austriacum" ("Австрийской хронике") описал горшки из Штокерау как произведенные рукой
человека.
Протестанты были истово верующими, но представление о рождении горшков
землей восприняли как суеверие. Когда сам Мартин Лютер, посетил в 1529 г. церковь в
Торгау, ему были показаны выкопанные из земли горшки. Комиссия церковных авторитетов
заключила, что "тут должно было находиться кладбище". В 1544 г. житель Бреслау
(Вроцлава) Георг Убер после обнаружения горшков в Люббене написал другу: "Я считаю,
что мы наткнулись на погребальный ритуал народа, который не имея настоящих урн,
использовал как замену глиняные сосуды, каковые в знак набожности, они наполняли
прахом и оставшимися орудиями из костра". Принц-электор Саксонии, приобретя серию
выкопанных горшков в свою коллекцию, отметил: "Вероятно, в прошедшие времена в
языческом мире, коль скоро было принято сжигать покойников, так они были погребены"
(Gummel 1938: 11).
101
Эта идея была вполне развернута и мотивирована геологом Георгом Бауэром-
АГ Р И К О Л О Й (Georg Bauer-Agricola, 1490 – 1555) в его книге "О природе ископаемых":
"Несведущие массы в Саксонии и Нижней Лужице считают, что эти фляги были
произведены спонтанно в земле; жители Тюрингии считают, что они использовались
обезьянами, некогда обитавшими в пещерах Зееберга. По тщательном рассмотрении, это
урны, в которых древние германцы, еще не обращенные в христианство, сохраняли прах
сожженных покойников" (Там же, 12).
В 1587 г. профессор Виттенбергского университета П. Вейссе, по латыни Альбинус
(P. Weisse-Albinus) копал местонахождение Марцаны (Мажаны) в Саксонии, чтобы
доказать, что горшки сделаны людьми. Отчет об этих раскопках помещен Альбинусом в
1589 г. в его "Хронике земли и рудников Мейссена".
Но вера не уходит без сопротивления. Старые взгляды находили тоже аргументы. В
1562 г. лютеранский пастор Йоганнес Матезиус аргументировал так:
"Это и впрямь замечательно, что эти сосуды столь разнообразны по форме, что нет хотя
бы одного, похожего на другой, и в земле они столь мягкие, как жемчуг в воде,
затвердевающий только на воздухе. … Говорят, что некогда была могила на том месте, с
прахом мертвых, как в древней урне … Но, так как сосуды выкапываются только в мае, когда
они открывают свою позицию, формируя холмы, как если бы земля была беременной (а это
знак тем, кто их ищет), я считаю их естественно выросшими, не изготовленными, но
сотворенными Богом и Природой" (Sklenář 1983: 36).
Так что и старый взгляд продолжал существовать. Он отражен в "Универсальной
космографии" Себастиана Мюнстера 1544 г. и позже во многих сочинениях и народных
сказаниях. В Польше от фантастических рассказов отказались только в XVII веке – лекарь
шотландского происхождения, родившийся в Польше, Ян Джонстон, в труде,
опубликованном в 1661 г. в Амстердаме, пришел к мнению, что это погребальные урны, в
которых некогда хоронили покойников. Еще через 30 лет Трогмит Арнкель добавил, что они
вовсе не единожды в году выходят на поверхность – их можно добывать круглый год. Всё
же рассказы о польском чуде держались в литературе вплоть до начала XIX века.
Громо в ы е к а мни . Говоря о "народной археологии", я приводил суеверные
представления из разных периодов древнего мира и средневековья о "громовых камнях".
Трезвое рационалистическое объяснение их природы появилось только в эпоху
Реформации. Реформация совпала с началом великих географических открытий – с
путешествиями Колумба, Магеллана и Васко да Гамы. В начале XVI века Пьетро Мартире
д'Ангиера уже сравнивал дикарей Вест-Индии с рассуждениями классического времени о
золотом веке. Геолог Георг Агрикола высказался в том смысле, что громовые камни,
вероятно, произведения человеческой руки.
Высказался о том, что "громовые камни" произведены человеком, также врач,
фармацевт и естествоиспытатель из Болоньи Улиссе Альдрованди (Ulisse Aldrovandi, 1522
– 1605) (рис. 6) профессор университета в Болонье, арестованный по подозрению в ереси,
но оправданный. Он считал, что "кераунии" это никак не упавшие "громовые стрелы", а
человеческие изделия, металл которых под действием естественных геологических
процессов превратился в камень – это своего рода окаменелости. Он высказался в этом
духе в одном из своих произведений, "Музей металлов". Эта рукопись опубликована
посмертно – в 1648 г. Но в 1609 г. то же мнение высказывал врач императора Рудольфа II
А. де Боодт-Боэтиус.
Подробное объяснение появилось в рукописи 1570 года, опубликованной только в
1719 г. Это сочинение ватиканского врача и заведующего папским ботаническим садом
Микеле М Е Р К А Т И (Michele Mercati, 1541 – 1593) "Metalloteca vaticana". В нем были собраны
сведения о разных природных явлениях, в том числе о "громовых камнях" (рис. 7). О них
было сказано:
"В Италии 'керауний' обычен; он часто называется 'стрелой' и сформирован из тонкого
твердого кремня в треугольное острие. Мнения на сей счет разделились. Многие верят, что
они сбрасываются при молнии; но те, кто изучают историю, судят иначе: что прежде
использования железа они были отбиты от очень твердого кремня для безумия войны. И
действительно, для самых древних народов куски кремня служили ножами. Мы читаем в
Священном Писании, как Сефора, жена Моисея, обрезала своего сына в соответствии с
обычаем израэлитов хорошо заостренным камнем; и Йосия, придя в Палестину, получил
102
приказ от Бога подготовить два каменных ножа ради той же цели, откуда родилась практика
Израиля обрезать камнем".
Сочинение Меркати писалось уже после открытия Америки. Он знал орудия
индейцев, привезенные папе в дар из Вест-Индии. Но в доказательство он приводит не
каменные наконечники индейцев, а пережитки у цивилизованных народов – обычай
обрезания каменным ножом у евреев. Боле того, он восстанавливает каменный век,
упоминая Лукреция.
"В период, который мы рассматриваем, в странах Запада не было выработанного
железа; ладьи, дома, и все другие произведения изготовлялись с помощью заостренных
камней. В самом деле, кремень или силекс … видимо, избирался для резанья. Сицилексы –
это вещи, которыми оканчивались стрелы и дротики. 'Керауний' имеет ту же форму, что они,
отсюда мнение, согласно которому древние, прежде выработки железа, вырезали сицилексы
из кремня и что 'кераунит' происходит отсюда. … Они начали применять к копьям и ко всякому
виду оружия наконечники из рога, кости и кремня, как утверждают те, кто верит, что 'керауний'
был сделан, чтобы пробивать сильнейшую кирасу. Что очевидно из их грубой формы, его
оббитой поверхности, сработанной к грубому краю, это что она сделана не железом или
напильником, которые тогда не существовали, но сформована ударами камня, в формы
треугольные, прямоугольные или остроконечные. Оставлен маленький отросток, которым он
присоединялся к копью, путем вставки его в верх древка".
Современные археологи узнают в описании Меркати и ножевидные пластинки
неолита, хотя назначение их было для него предметом гаданий:
"Из того же материала иногда находятся узкие пластинки или бляшки длиной с ладонь и
шириной в полдюйма, некоторые мельче, с изрытыми углами, полированной поверхностью.
Некоторые плоские, а другие слегка приподнятые по центру. Те, кто думают, что древние
использовали 'кераунии' чтобы заострять свое оружие, говорят, что они украшали свои луки
этими бляшками".
Странно подумать, что этот анализ написан более 400 лет тому назад (рис. 8).
Задумываясь о датировке каменного века, Меркати был связан библейской хронологией, но
всё же находил возможности вписать в нее каменный век (о бронзовом он не думал). Он
писал о своих каменных стрелах:
"Но когда они были в употреблении и в какой период тирания железа, которой
'керауний' уступил, вторглась в мир? Священное Писание говорит, что до того, как
воды потопа погубили расу людей, железо было сделано, и что его создателем был
Тубель-Каин, который был седьмым поколением от первоотца" (Mercati 1719, цит. по
Schnapp 1996: 347 – 348).
Оценить всю прогрессивность мышления Меркати можно, если учесть, что еще в
XVIII веке во французских академиях Жюссье и Маюделю, утверждавшим в докладах, что
"громовые камни" не падают с неба, было весьма трудно преодолевать возражения
противников. Я уж не говорю о народной вере в "громовые камни" и их целительность,
широко распространенной и в ХХ веке.
Прочие виды п а мят н и к о в . Зная "приподнятый камень" (дольмен) у Пуатье,
Рабле (François Rabelais) в своем "Гаргантюа" заставляет Пантагрюэля воздвигать эту
конструкцию (Michell 1982: 41). В середине 70-х годов XVI века было сделано два
изображения Стоунхенджа, один датчанином Лукой де Хеере, другой неким Р. Ф., оба как бы
с высоты птичьего полета, оживленные человеческими фигурками, причем второй –
ведущими раскопки перед Стоунхенджем и добывшими череп и кости (рис. 9 и 10). Здесь уже
нет великана Мерлина, волшебника. Это показывает, что мегалиты уже воспринимались не
как сооружения магов, домики фей или эльфов, а как человеческие гробницы. Впрочем,
Олаус Магнус еще верил, что мегалиты воздвигнуты великанами.
6. Научная революция и взгляд на древние эпохи. Промышленный переворот в
Англии и политическая революция, приведшая к власти буржуазию, имели следствием
резкую перестройку ученой деятельности – научную революцию XVII века. Она выразилась в
вытеснении теологической схоластики из ряда сфер изучения и в замене ее методически
строгой наукой опыта, с рационализмом (опорой на разум вместо религиозного авторитета) и
эмпиризмом (опорой на опыт и факты). В ученом деле стал цениться профессионализм, а в
образовании – специализация. Возникли научные общества, где ученые обменивались
103
информацией и спорили. Первой была основана в 1603 г. Академия деи Линчеи (Академия
Остроглазых), существующая до сих пор (и издающая археологические отчеты).
Ален Шнапп подметил, что в это время изменилось отношение к древностям. Один из
ведущих философов Века Разума основатель эмпиризма Френсис Бэкон в "Новом органоне"
поставил под вопрос традиционное понимание слова "древность". "Ибо истинная древность
мира есть его старый возраст, а это должно применяться к нашему собственному времени,
не к юности мира, когда жили древние" (Бэкон). Старый возраст мира, когда люди стали
опытнее, умнее и богаче, - это наше время, сейчас. Бэкону вторил в "Трактате о пустоте"
философ и математик Блэз Паскаль: "как несправедливо мы почитаем древность в ее
философах… Те, кого мы зовем древними (старыми), были поистине новичками во всем и
образуют детство человечества, а, коль скоро мы присоединили к их знаниям опыт
последующих столетий, это в самих себе мы можем найти ту древность, которую мы
почитаем в других" (цит. по: Schnapp 1996: 351).
Этими парадоксами Бэкон и Паскаль выразили не только свою веру в прогресс, но и
скептическое отношение века к авторитету древних, предпочтение опыта и наблюдения
словам древних философов. "Nullum in verbo" ("Нет ничего в словах") стало девизом
наиболее уважаемой коллегии ученых - Королевского общества Англии. В древних же
произведениях теперь больше почитали не мудрость их создателей, не истину, а
эстетические качества и удаленность от нас, которая делает их, древности, любопытным
объектом наблюдения, размышления и исследования. В искусстве почитание классических
традиций сменилось совершенно новыми тенденциями – стилем барокко.
Во Франции научным изучением древности и новым к ней отношением отличались
братья Перро. КЛ О Д ПЕ Р Р О (Claude Perrault, 1613 – 1688), первоначально врач, занялся
архитектурой и латинской филологией. Он создал восточный фасад королевской
резиденции, Лувра, и проектировал интерьеры Версаля, не следуя античной традиции так
неукоснительно, как его предшественники. Переведя римского классика архитектуры
Витрувия, боготворимого в эпоху Возрождения, он отнесся к нему сугубо критически. Его
младший брат Ш А Р Л Ь П Е Р Р О (Charles Perrault, 1628 – 1703), больше всего известный
своим сборником сказок ("Золушка", "Спящая красавица" и др.), выпустил в 1687 г. также
поэму "Век Людовика XIV", в которой утверждал, что своего расцвета искусства достигли не в
античности, а именно в век Короля-Солнца. Год спустя он опубликовал трактат "Параллели
древних и современных", которым начался литературный "спор древних с современными".
Античные древности изучались теперь не как образцы, а как вехи истории,
показатели дистанции, на которую отстоит от древности современность.
7. Антикварии Века Разума. Буре и Ворм. Из французских антиквариев наиболее
ярко начало века новой науки (Века Разума) отражает Никола Клод Фабри ПЕ Й Р Е С К
(Nicolas Claude Fabri de Peiresc, 1580 – 1637) (рис. 11). Его биографию написал его друг
известный математик Пьер Гассенди (см. также Hubert 1982). Происходя из Прованса,
юношей Пейреск посетил Италию и заразился тамошним увлечением классическими
древностями. Он продолжил свое юридическое образование в Падуе, где общался с
Галилеем, а вообще дружил он с Рубенсом (подарившим ему свой автопортрет), Гассенди
и многими светилами мысли и искусства Европы, будучи в Англии в свите французского
посла, гостил у Кэмдена. Его интересы включали, кроме древностей и права, филологию,
математику, астрономию, естествознание. Он был коллекционер книг, вещей и растений,
разводил породистых кошек и изучал семитские языки. По этим признакам Пейреск был
типичным универсалом эпохи Возрождения, хотя он жил уже на ее исходе – в начале века
научной революции.
Его не интересовали архитектурные памятники или сооружения, только
портативные древности. Пейреск не разыскивал древности на местности, не добывал их на
свет божий, а собирал информацию о них в библиотеках и музеях, кабинетах редкостей и у
коллекционеров. Он был ученый эрудит. Гассенди писал о нем:
"Он носил с собой отобранные монеты, сравнивал их о статуями, определяя их дату и
чеканку. Он был таким экспертом, что мог немедленно отличить, что есть подлинная
древность, а что копия. Он хотел иметь копии каждой древней надписи, и старался из своих
знаний заполнить лакуны и восстановить самые безнадежные тексты. … Он также отмечал
всё, что считал заслуживающим интереса в коллекциях металлических изделий и статуй, в
104
кабинетах и музеях, в галереях и разных домах. Таким путем он собрал совершенно
исключительную коллекцию предметов – испрашивая их в долг, или обменивая, или получая
их в дар, или добывая их оттиски, отливки, фрагменты или рисунки" (Gassendi 1641, цит по
Schnapp 1996: 134 – 136).
Бёттигер называл его "первым археологом". По сути никаких новых идей Пейреск не
внес и крупных открытий не сделал, хотя маленьких частных открытий в его письмах можно
найти сколько угодно. Новизна его в другом: новой была сама фигура ученого-эрудита,
уважаемого не за богатую коллекцию и не за какие-то конкретные открытия, а за свою
ученость, за объем информации, которой он владеет, за степень его включенности в
научное сообщество. Фигура была не только новой, но и типичной для антикварианизма:
теперь вельможные коллекционеры нуждались в экспертах, у которых можно справиться
относительно древностей и которых можно пригласить для обработки коллекций (как
показывает биография Страды). Но были и антикварии, интересные именно открытиями и
идеями.
Хотя его еще при жизни признавали выдающимся ученым, Пейреск за свою жизнь не
опубликовал ни одной книги. Но он лично делился своей информацией со многими, вел
обширную переписку, а это в те времена было одним из способов публикации. Вспомним,
что даже в век Просвещения многие опубликованные научные статьи еще сохраняли форму
писем к ученым друзьям. К сожалению значительная часть его эпистолярного наследия и
записей развеяна легкомысленной женой и наследником-племянником.
Пейреск рано начал создавать "незримый колледж" любителей древностей. Вот письмо
Петера Пауля Рубенса (Peter Paul Rubens, 1577 – 1640), который и сам коллекционировал
древности (Meulen 1975), к Пейреску:
"Я, наконец, получил Ваш желанный пакет с очень аккуратными рисунками Вашего
треножника и многих других любопытных вещей, за которые я шлю Вам полагающуюся плату
в тысячу благодарностей. Я дал рисунок Юпитера Водного г. Гевэрту и показал ему всё
остальное. Я показал их также ученейшему г. Веделинусу, который оказался в Антверпене"
(Schnapp 1996: 349 – 350).
Рубенс сожалеет, что не имел времени прочесть пространные и очень ценимые
рассуждения Пейреска об этих вещах, но, тем не менее, не может удержаться от того,
чтобы не поделиться своими соображениями. Он перечисляет виды древних треножников,
их функции и тут же набрасывает их рисунки (рис. 12). Рубенс прожил в Риме с 1600 по
1608 год. Пейреск с Рубенсом планировали издать книгу об античных геммах, используя
коллекции обоих, Рубенс подготовил ряд рисунков, но издание не состоялось (Grummond
1977). Сын Рубенса Альберт (ум. 1657) стал антикварием, специалистом по древностям.
Издавая геммы, он использовал рисунки и воплощал планы своего отца.
Еще один известный художник этого времени, Никола Пуссен (1594 – 1665), также
чрезвычайно интересовался античными древностями, был большим их знатоком и даже
переселился из Франции в Италию, чтобы быть в самом центре классического искусства.
Всю вторую (большую) часть своей жизни он провел в Риме. Он познакомил с Римом другого
французского художника, Шарля Ле Брюна, ввел классический стиль во двор короля
Людовика XIV.
Коллекции курьезов и раритетов в XVII веке всё чаще обретали форму музеев,
доступных для избранной публики и исполняющих роль своеобразных средств
распространения образованности. Императоры, короли и вельможи гордились своими
коллекциями и соревновались в их собирании, демонстрируя свое богатство и свою
ученость. В Дании покровительство изучению национального достояния оказывал король
Христиан IV (годы правления 1588 – 1648), в Швеции - король Густав II Адольф (годы
правления 1611 – 32), которые не только соперничали, но и воевали между собой. Еще с
1523 вся Скандинавия была разделена надвое: на западе датский король владел также
Норвегией, Исландией и частью Германии (Гольштейном), на востоке шведский король
правил и в Финляндии. Каждая из двух стран обзавелась своим ведущим антикварием.
Шведский был на двадцать лет старше датского.
В Швеции инициатором интенсивного изучения древностей был Иохан Б У Р Е (1568 –
1652), или в латинском оформлении Иоганнес Томэ Агривилленсис Буреус (рис. 13)
(Svärdström 1936; Klindt-Jensen 1975: 15 - 18). Сын священника из района Упсалы, он окончил
обычную школу с классическими языками, самостоятельно изучил древнееврейский и
прошел обучение во францисканской школе, а затем поступил на службу в королевскую
105
администрацию. Однажды в 1593 г. заметил и срисовал камень с рунической надписью,
вмонтированный в стену францисканского монастыря (рис. 14). Как многие в то время, Буре
увлекался и оккультными науками, так что древняя руническая надпись чрезвычайно его
заинтриговала. С помощью литературы он прочел ее и с этих пор стал заниматься
руническими надписями. Буре хорошо рисовал и гравировал (рис. 15). В 1599 г. он
скопировал и дешифровал целую серию надписей), после чего получил разрешение
путешествовать по всем шведским территориям, выявляя надписи и другие древние
достопримечательности. Это принесло ему репутацию ученого, и в 1602 г. король Карл IX
назначил его воспитателем наследника престола Густава Адольфа.
Взойдя на престол, Густав II Адольф, ставший знаменитым полководцем, не забыл
своего учителя и его науку. Он включил древнюю историю страны в арсенал своей
великодержавной политики, возвеличивал древних героев отечества и объявил Швецию
родиной готов. От антиквариев он ожидал поддержки своих амбиций. Буре всегда имел
помощников, из которых двое стали его постоянными сотрудниками, а один – зятем. В
начале XVII века с двумя помощниками он организовал топографическую и археологическую
съемку. Кэмден уже применял эти методы в Англии, но по систематичности Буре
превосходил всех. За несколько лет он с помощниками собрал треть всех надписей, ныне
известных науке. В 1630 г., за год до своего вторжения в Померанию и вмешательства в
Тридцатилетнюю войну, Густав Адольф учредил Государственный Антиквариат и, назначив
Буре Государственным Антикварием, лично начертал программу "Королевских Антиквариев
и Исследователей Древних Остатков". Зятя Буре возвел в дворянство.
Буре со своими помощниками издал "Свео-готские памятники" с полусотней
отличных таблиц с гравюрами и работал над изданием "Рунических памятников", хотя так и
не успел издать их..
В изучении древностей показателем произошедших перемен, прежде всего, является
деятельность датчанина Оле В О Р М А (Ole Worm, 1588 – 1648), или, по-латыни, Олауса
Вормиуса (рис. 16) (Klindt-Jensen 1975: 15, 18 – 25; Randsborg 1994; Schnapp 1996: 160 - 177).
Окончив школу в Орхусе, он изучал классические древности в Люнебурге, тогда видном
центре классического образования, и в Эммерихе – там, в иезуитской школе, принимавшей и
протестантов, докторскую степень получил в Базеле. Затем он отправился в Италию – В
Падую, Рим и Неаполь. Изучал он главным образом медицину, а коллекционировал всё – и
природные объекты и произведения человека. В 1609 - 10 жил в Париже, где часто посещал
кабинет древностей знаменитого коллекционера Ферранте Императо и вошел в контакт с
химической школой Петра Рамуса (Пьера Ла Раме), занимавшегося и "гальскими"
древностями. Его странствия также охватили Кассель, Гейдельберг, Амстердам и Лондон. По
возвращении в 1613 г. стал профессором педагогики в Копенгагене, а затем сменял
предметы преподавания (педагогика, греческий, физика и медицина). Не раз будучи
ректором, принял участие в проходившей тогда реформе университета. Вел по латыни
неустанную переписку со знаменитыми учеными, в числе которых были и антикварии.
Так сформировался ученый с широкими интересами в духе Возрождения (так его и
аттестует Клиндт-Йенсен), а в числе его интересов видное место занимали древности. Он
занялся изучением рун и вообще памятников прошлого страны, которая тогда соперничала
со Швецией во всем, в том числе и в разработке истории. Напоминаю, Дания тогда владела
Норвегией, Швеция – Финляндией. Ворм задумал патриотичный и амбициозный проект –
обследовать все памятники Дании. Ворм был не только ученый, он был и коллекционер. Так
что его интересовал не только сбор информации, но и вещи для коллекции, причем не
только древности.
Человек он был знающий, смелый и энергичный. По своей медицинской профессии
он приобрел известность тем, что самоотверженно лечил даже во время эпидемий, когда
многие бежали из города. Он стал личным лекарем датского короля и приобрел связи при
дворе. Эти связи он использовал для своих ученых занятий и сбора информации и
предметов для коллекции. В своих поисках Ворм использовал помощь епископов и
священников, уполномоченных короля в далеких провинциях и иностранных дипломатов,
причем, если те, к кому он обращался, волынили, он делал им весьма толстые намеки на
свои связи при дворе и на заинтересованность канцлера. В 1626 г. он добился рассылки
королевского циркуляра ко всем церквям с требованием сообщить о рунических камнях,
могилах и прочих древностях в приходе. Это послужило побудительным стимулом и для
Швеции (из чувства соперничества). В 1628 г. там архиепископ тоже разослал ко всем
106
церквам циркуляр поддерживать Буре во всех его работах. В знаменитом письме к епископу
Ставангера в Норвегии в 1638 г. Оле Ворм изложил основы того метода, которому
надлежало следовать в путешествиях по местности, фиксируя памятники:
"Для Вас будет легким делом найти какого-нибудь молодого человека (предпочтительно
студента со способностями к рисованию), чтобы направить его в круг настоятелей и пасторов с
рекомендательным письмом от Вас. Из уважения к Вам они сами будут очень даже рады
позаботиться о нем в путешествии, включая его провизию, и сделают всё, что в их силах, чтобы
помогать ему. Он должен делать заметки 1) о местонахождении, в каком оно графстве и
приходе, 2) об ориентации, на восток, запад и т. п., 3) размеры памятника, его длину, ширину, и
толщину, 4) он должен делать зарисовки, 5) он должен добавлять толкование, которое он решит,
6) местные рассказы о памятнике, даже если они фантастичны, 7) заметные события в
окрестности, вместе с любыми другими подробностями, которые могли бы стать материалом
для наших исследований" (Klindt-Jensen 1975: 20).
Сам он находил таких "молодых людей" и добивался, чтобы их рисунки были
достаточно точными, хотя это не всегда удавалось полностью (рис. 17 – надпись
скопирована точно, изображение - нет). Швед Буре и датчанин Ворм стали
предшественниками современной археологической разведки. Шнапп делает их
провозвестниками ландшафтной археологии, но это не совсем точно: их интересовали не
ландшафты, а только размещение памятников на местности.
В 1639 г. в Галлехусе был найден роскошный золотой рог с рунами и изображениями.
Разумеется, рог был показан Ворму как эксперту. Сам он в письме от 27 сентября 1640 г.
описывает это так:
"Несколько дней тому назад я был вызван во дворец в Никёбинге, чтобы посетить Его
Всемилостивейшее Высочество кронпринца и других при дворе, пребывавших в плохом здравии.
В числе других знаков благоволения и благосклонности, пожалованных мне, была привилегия
увидеть золотой рог, который был найден прошлый год в Ютландии. От имени принца он был
вручен мне, наполненный вином, и я должен был осушить его. Я дивился его устройству –
драгоценному металлу, из коего он был сделан – но более всего чудесной группировке и
композиции рисунков и иероглифов, украшающих его. Всё в нем говорило за высочайший
возраст. Несомненно, он заслуживает специального изучения" (цит. по: Klindt-Jensen 1975: 23).
В следующем, 1641, году и вышло на латыни исследование Ворма "О золотом роге",
где была опубликована и развертка изображений на нем (рис. 18) , очень ценная, поскольку
рог впоследствии исчез.
В 1643 г. Ворм опубликовал на латыни "Датские памятники" в шести книгах
(Danicorum Monumentorum Libri Sex) с очень качественными иллюстрациями. Первый том,
содержавший определение предмета, представлял собой, по сути, практический учебник
науки о древностях (Шнапп говорит даже об "учебнике археологии"). Не только классические
древности, но и отечественные, памятники на местности и вещи для коллекции – вот его
предмет. Не претендуя на всеобъемлющий каталог, Ворм намеревался описать те
древности, которые отличались редкостью, величием или особенно большим возрастом. В
этом отборе проявлялось типичное мышление антиквария.
Памятники на местности были разбиты на категории по их функциональному
назначению: святилища, алтари, могилы, эпитафии, общественные места, цирки, границы и
форты. Список явно скопирован с каталогов римских классических древностей: здесь нет
специфически северных, как мегалиты, менгиры, и есть отсутствующие на севере – цирки. В
нем соблюдены нормы времени: сначала идут ритуальные памятники, потом надписанные,
под конец общественные и военные. Стремление оценить значение памятников показывает
выход за пределы интересов коллекционера.
Следом за определением типов памятников в избранном порядке следуют их
описания. Этим, считает Шнапп, Ворм создал для антиквариев новый тип ученого
рассуждения, революционный для своего времени (Schnapp 1996: 163). Если антикварии XVI
века видели в памятниках рассеянные шифры, утратившие свой смысл, то Ворм увидел в
них фрагменты рассыпанной мозаики, которую нужно собрать в систему, упорядочить для
понимания. Его предшественники начинали с памятников, а под конец сообщали
подробности их увязки с контекстом. Ворм начинает с местности, а завершает привязкой к
письменной традиции.
А вот выдержать соперничество со Швецией в создании и занятии поста
королевского антиквария не удалось. Всё было подготовлено, но в эпидемию 1654 г. Ворм
107
заразился от одного из своих пациентов и умер. В следующем году посмертно был издан
каталог его личного музея "Museum Wormianum", а потом его музей вошел в состав
королевской кунсткамеры. Как и другие музеи XVII века, Вормсов музей очень отличался от
музеев предшествующего века, например, от Камеры курьёзов императора Максимилиана I.
Там всё напоминало больше недоступную сокровищницу-кладовую, в которой под низкими
сводами свалены драгоценные редкости, а тут в просторном светлом зале разложены и
развешаны в порядке экспонаты, которые посетитель может осматривать (рис. 19).
Древности в камере курьезов Максимилиана вообще не выступали на первый план. В
каталоге же музея Вормса, в его четвертой главе, был предложен, вероятно, первый общий
обзор археологического и этнографического материала. В его классификации артефакты
разделены на 12 классов по материалу: глина, янтарь, камень, золото и серебро, бронза и
железо и т. д.
Шнапп (Schnap 1996: 174) так резюмирует раздел о Ворме: "Широта его учения в
сочетании с размахом его профессиональной осведомленности справедливо дала ему титул
отца археологии Века Разума" (еще один отец археологии!).
8. Предварительное заключение. Итак, что же характеризует эту первую половину
периода антикварианизма? Какие достижения приближают антиквариев к археологии, и что
отличает их от археологов?
Раскопки, направленные на поиски именно древностей, начались с самого начала
антикварианизма – это раскопки виллы Адриана, проводившиеся Лигорио в XVI веке, но нет
оснований считать, что они были направлены на решение каких-то исторических загадок, а
не просто на обнаружение древностей, на раскрытие памятника и находки вещей для
коллекций и музеев. К тому же они велись в небольших масштабах. С самого начала также,
хотя центром антикварных увлечений оставались античные древности, севернее
Средиземноморья развернулось собирание и изучение местных, отечественных древностей.
В XVI веке Кэмден еще ориентировался главным образом на Римскую Британию и
подверстывал всё под римское время, но уже интересовался и памятниками местных
соседей Рима. Интересы же Оле Ворма в Дании XVII века уже начинались с рунических
надписей, то есть отечественных памятников. Притом это были материальные древности,
наиболее близкие к письменным источникам, и всё же материальные.
Антикварии этого времени осваивали археологическую разведку, сбор сведений и
нечто вроде археологической съемки местности. Кэмден наряду с региональными
описаниями местности, по сути, составлял археологическую карту. Оле Ворм циркулярно
рассылал инструкцию, проводя анкетирование. Это, конечно, некие компоненты будущей
полевой археологии, но это лишь географический аспект изучения древностей.
Материальные древности оставались в ведении общего ученого знания (трудно еще назвать
его наукой), но какого знания? В эпоху Возрождения материальные древности (памятники и
находки) находились в ведении знания гуманитарного, охватывающего все древности
(письменные, фольклорные, древности искусства и материальные). Теперь они перешли в
ведение знания о достопримечательностях региона (то есть географии). Правда, Ворм
разбивал памятники на категории по функциональному назначению.
В XVI веке Леланд уже был назначен королевским антикварием в Англии, в XVII веке
государственным антикварием в Швеции был назначен Буре, и за ним эту должность
занимали другие. В Англии Коллегия сохранения отечественных древностей возникла тоже
еще в XVI веке, но просуществовала недолго. Это, пожалуй, всё, что можно сказать о
структурировании ученых занятий древностями в эпоху раннего антикварианизма.
Существенно, что в эту пору размышления некоторых ученых привели их к
высвобождению от мифического и мистического в опознании некоторых древностей,
служивших объектами "народной археологии", к дискредитации "народной археологии". Но,
во-первых, это были, как правило, не известные антикварии-классики, а естественники –
медики, ботаники, геологи, размышлявшие над курьёзами, загадками природы. А во-вторых,
эти размышления оставались изолированными прозрениями, неопубликованными и
опережавшими время. Широкое распространение эти взгляды получили только в период
позднего антикварианизма и еще позже.
Как оценить это продвижение? Можно пожать плечами – ну, какое продвижение?
Мизерное, до археологии еще вон как далеко! А можно сравнить с предшествующими
108
периодами – тогда и Кэмден с его археологической картой Британии и Коллегией сохранения
отечественных древностей, и официальные антикварии Леланд и Буре, и Ворм с его
инструкцией и анкетой выглядят очень даже цивилизованными и продвинутыми. Или
сравнить с нашей страной, где в это время было совсем не до древностей – у нас это время
Ивана Грозного и Смуты…
Те западные археологи, которые издеваются над "историей для вигов" (Wig history), т.
е. над историей для правившей партии, утверждают, что нельзя вообще судить о прежних
достижениях по их приближенности к нашим ценностям, потому что это случайный выбор
истории – она могла повернуть в любую сторону и тогда современные ценности были бы
другие. Ну, правили виги, а потом стали править тори, и сменились ценности. Скажем, мог
бы победить Гитлер, и тогда всё бы оценивалось по приближенности к расовым идеалам
арийцев. Может утвердиться мусульманский фундаментализм, и тогда в оценках мы должны
будем руководствовались нормами шариата, не допускающими изобразительных искусств и
равноправия женщин. Их изживание – это и будет прогресс. Можно допустить на минуту, что
миром овладело воинствующее православие – что мы будем считать прогрессивным тогда?
Разоблачители "истории для вигов" считают, что надо измерять прогресс новизной по
сравнению с предшествующим временем – и только, не вдаваясь в разбор, куда пошло
изменение. Тогда не археологическая карта, не пост антиквария или инструкция для
разведки будут ростками будущего, а, скажем, охота за древностями.
Но мы пишем историю, исходя из того, где мы оказались сегодня, и не можем писать
иначе. Мы пишем историю не "для вигов", но и не бесцельно. Мы ее пишем для себя, для
своих современников и для своих потомков. Уходить от этого бесполезно, а делать вид, что
возможно писать иначе, нечестно.
Вопросы для продумывания:
21. Отразилась ли на изучении древностей Реформация и как?
22. Какие проявления Века Разума (научной революции) можно отметить в
занятиях антиквариев?
23. Какие смежные отрасли повлияли на занятия древностями в этот период?
24. Кто из знаменитых деятелей культуры рассмотренной эпохи интересен
также и своим отношением к древностям?
25. Почему сейчас нет антиквариев, а есть антиквары?
26. Когда и почему слово "дилетант" могло приобрести свой нынешний
негативный оттенок? Иными словами, до какого времени принадлежность к
дилетантам была почетной?
27. В какой мере дилетанты эпохи антикварианизма были действительно
дилетантами в современном смысле, а в какой мере отличались от таковых
в сторону учености?
28. Оказалась ли ученая деятельность Пейреска вопреки его славе бесплодной
и если да, то почему? В какой мере в этом виновата эпоха? Иными словами,
почему Пейреск не остался в истории таким же выдающимся ученым, каким
его считали при жизни?
29. Сравните результаты двух соперников - Буре и Ворма. Кто из них оказался
более успешным, в чем и почему?
30. Кого из деятелей этой поры выдвигали на роль отца археологии и какова
обоснованность этих предложений?
Литература (Ранний антикварианизм):
Bahn P. G. (ed.). The Cambridge illustrated history of archaeology. Cambridge, Cambridge
University Press.
Clark L. K. 1961. Pioneers of prehistory in England. London, Sheed and Ward.
109
Daniel G. E. 1975. A hundred and fifty years of archaeology. London, Duckworth.
Ferguson Arth. B. 1993. Utter antiquity perceptions of prehistory in Renaissance England.
Durham and London, Duke University Press.
Grummond N. T. de. 1977. A seventeenth-century book on classical gems. – Archaeology (New
York), 30 (1): 25.
Gummel H. 1938. Forschungsgeschichte in Detschland. Berlin, Walter de Gruyter.
Hohenheim Th. von (Paracelsus). 1929. Sämtliche Werke. I, 12. Berlin, Karl Sudhoff.
Hubert E. 1982. Un precurseur de l'aechéologie: N. Claude Fabri de Peiresc. – Archeologia, 170:
73 – 76.
Impey O. and MacGregor A. (eds.). 1985. The origins of museums: The cabinet of curiosities in
sixteenth-century Europe. Oxford, Clarendon.
Kendrick Th. D. 1950. British antiquity. London, Methuen (2d ed. 1970).
Klindt-Jensen O. 1975. A history of Scandinavian archaeology. London, Thames & Hudson.
Long W. H., Sir (ed.). 1888. The Oglander memoirs. Extracts of the MSS of… London, Reeves
and Turner.
Mercati M. 1719. Metallotheca vaticana, opus posthumum. Roma.
Meulen M. van der. 1975. Petrus paulus Rubenius antiquarius, collector and copyist of antique
coins and gems. Utrecht, University of Utrecht.
Michell J. 1982. Megalolithomania. Artists, antiquarians and archaeologists at the old stone
monuments. London, Thames and Hudson.
Murray T. (ed.). 1999. Encyclopedia of archaeology. The Great archaeologists. Vol. I. Santa
Barbara – Denver – Oxford, ABC-CLIO.
Parry G. 1995. The trophies of time: English antiquarians of the Seventieth-century. Oxford and
New York, Oxford University Press.
Parry G. 1999a. William Camden. – Murray 1999: 1 – 13.
Penny N. 1985. Thomas Howard, Earl of Arundel. Oxford, Ashmolean Museum.
Randsborg K. 1994. Ole Worm. An essay on the modernization of antiqity. – Acta Archaeologica
Kopenhagen, vol. 65: 135 – 169.
Schnapp A. 1996. The discovery of the past. The origins of archaeology. Transl. fr. French (origin.
1993).
Sklenář K. 1983. Archaeology in Central Europe: the first 500 years. Leicester, Leicester University
Press – St.Martin's, New York.
Svärdström Eliz. 1936. Johannes Bureus' arbeten om svenska runinskrifter. Stockholm, Wahrström
& Widstrand.
Taylor W. W. 1948. A study of archaeology (American Anthropologist 50, no. 3, pt. 2, Memoir 69).
Menasha, American Anthropological Association (2d ed. 1967. Carbondale, Arcturus
Books, Southern Illinois University Press – London and Amsterdam, Feffer & Simons).
Walters H. B. 1934. The English antiqaries of the Sixteenth, Seventeenth and Eighteenth centuries.
London, Walters.
Wrede H. 1993. Antikenstudium und Antikenaufstellungen in der Renaissance. – Kölner
Jahrbücher, 26: 11 - 25.
Иллюстрации
1. Картина Мартина Хеемскерка "Добрый самаритянин", 1568 г. (Schnap 1996: 131).
110