Кин Морис. Рыцарство

Подождите немного. Документ загружается.

280

Глава III

сделала его богатым; благодаря этому он получил возможность долж-

ным образом воспитать свою дочь, и она научилась вышивать, играть в

шахматы, а также читать Часослов и романы - все эти умения помог-

ли ей заполучить богатого и во всех отношениях достойного мужа.

Гийом, сеньор д'Амрикур очень любил турниры и весьма скоро рас-

тратил на эту забаву все свое состояние, постоянно выплачивая выкупы

и приобретая новых боевых коней; от полного разорения его спасли

гениальное умение его жены экономно вести хозяйство и огромные

отары овец, которых она развела (втайне от Гийома).

В этой книге

описано общество землевладельцев, состоятельных помещиков, кото-

рые ссорятся по поводу прав на землю и немало размышляют о выгод-

ных браках для своих детей. И все же это явно общество рыцарское.

Члены каждой из здешних знатных семей когда-либо да участвовали

в одной или нескольких местных войнах, а многие из них рискнули в

поисках приключений отправиться и гораздо дальше, за границу. Так,

Отт де Варфюзье и «добрый бастард» Веземаль служили Карлу II

Анжуйскому в войне с Арагоном и были признаны в свое время les

trois plus preux de Hesbaye (тремя самыми «Бесстрашными» в Эсбе).

Раду де Коломб стал коннетаблем роты в Ломбардии.

Вильгельм де

Варус и I одфор де Блеан совершили паломничество в Иерусалим и

были посвящены в рыцари у Гроба Господня.

Приведен также весьма

печальный список тех молодых и подающих надежды воинов, которые

погибли, сражаясь с сарацинами в Турции и других заморских странах,

а также в Испании.

Турниры, крестовые походы и дальние стран-

ствия занимали очень важное место в жизни дворян Эсбе, более важ-

ное даже, чем содержание мельницы или стада овец, хотя средства для

одного, разумеется, изыскивались в другом.

Д'Амрикур, разумеется, плеснул толику романтизма в изображен-

ную им картину (добавив также немало снобизма, следует заметить).

Все женщины у него прелестны; мужья их обожают за красоту и

щедрость; даже старухи не забывают тех юношей, что некогда тронули

их сердце.

Идеал совершенства для него - некто Ренар де Фалько-

мон, который посватался к сестре его товарища по оружию Генриха,

Понятие янатности

281

сеньора Ботерсема, и женился на ней; от этой пары родилось множе-

ство прелестных детишек, которые, в свою очередь, прославились

«благодаря наивысшим проявлениям доблести, красоты, благородства

(gentility) и мужества, какие можно найти только в тех землях, что

лежат между Маасом и Рейном.»

В этой книге мо?кно найти следы

очаровательных генеалогических мифов; такова, например, история об

Амейле де Лекси, одном из дальних предков Жака д'Амрикура, кото-

рого последний упоминает в столь любимой им родословной. Этот

человек, направляясь на поле брани, однажды жарким днем повстре-

чался на берегу источника с женщиной, самой прелестной из тех, каких

когда-либо видел. Красавица поведала ему, что она чужестранка, дама

благородного происхождения, и совершает паломничество в Святые

места. После продолжительной беседы с нею герой уговорил незна-

комку отправиться к нему домой, угостил ее обедом, а затем и в постель

затащил. Утром она поблагодарила его за гостеприимство и спросила,

знает ли он, кто она такая. «Нет», - сказал он. « Я дьявол,» - сообщи-

ла гостья. «Дьявол?- воскликнул Амейль де Лекси. - Но тогда, кля-

нусь муками Спасителя, можешь, когда вернешься, поведать всем у себя

в аду, что нынче ночью ты оказалась самым «затраханным» дьяволом

во всем подлунном мире!» Но даже и эта забавная история имеет

оттенок аристократизма, ибо в ней главные роли исполняют преле-

стней «аристократка» и отважный сеньор, который привез эту даму

к себе в поместье и проявил при этом самое широкое гостеприим-

ство, даже не подозревая о столь драматических последствиях этого

приключения.

* * *

Разумеется, Амрикур писал свою книгу не столько ради подобных

сцен из жизни знати, сколько ради выстраивания родословных своего

родного Эсбе. Генеалогия и добродетели - учитывать следует прежде

всего именно эти две основные характеристики человека поистине

282

Глава III

знатного (из того длинного списка, который, как мы уже убедились,

приводят и Бартоло, и Оливье де Ла Марш, и их последователи);

и учитывать следует обе эти характеристики одновременно, ибо

их «борьба» за первостепенность послужила основой для долгих и

упорных споров. В центре этой проблемы тема, весьма элегантно

поставленная еще в начале XIII века, причем поставленная ни много

ни мало таким авторитетом, как Ланселот в прозаическом варианте

романа «Ланселот-Грааль»: «Говорят, все народы на земле произошли

от одного-единственного мужчины и одной-единственной женщины,

так что я совершенно не понимаю, как это в одном человеке может

быть больше знатности (gentility), чем в другом... если только он

не стал знатен благодаря собственной доблести, завоевав себе славу

точно так же, как другие завоевывают земли и почести.»

И все

же, согласно общепринятому мнению, в ту эпоху, когда был написан

роман о Ланселоте, знатность - или благородство - связывались прежде

всего именно с происхождением, да и сам роман исполнен должного

уважения к родословным героев. Два требования - родовитость и

наличие определенных добродетелей - словно соревнуются друг с

другом даже на тех страницах, что посвящены его (Ланселота) соб-

ственной истории, и отчасти целью этого является показ того (через

рассказ о героических деяниях Ланселота), что он достоин своих бла-

городных предков.

Защитники тех требований, которые предъявлялись к происхож-

дению и генеалогии того или иного человека, .основывали свои аргу-

менты в основном на авторитете традиций, а не разума. Оглядываясь

на библейскую историю о Ное и его сыновьях, они утверждали, что

свободные люди (freemen) якобы происходят от Сима,рыцари - от

Иафета, а вилланы (bondmen) - от Хама, опозорившего свое семя тем,

что насмехался над пьяным отцом. В этих доводах была, разумеется,

некая неувязка, как проницательно заметил один клирик, герой «Songe

du Vergier»: ведь все три сына происходили от одного отца. Но это

отнюдь не отпугнуло юристов обычного права, которые стали и самы-

ми прилежными толкователями требований, предъявляемых к родос-

Понятие янатности

283

ловным знатных семейств, особое внимание уделяя таким, например,

тонкостям, следует ли считать человеком благородным сына коммоне-

ра и знатной дамы (ответ обычно был «нет»), и сколько поколений

требуется для «очистки крови» от «неблагородных примесей». На

самом деле нельзя даже сказать, что юристы по этому поводу спорили.

Бартоло, подчеркивая, что именно верховная власть является источни-

ком всех почестей и именно благодаря признанию со стороны прави-

теля вступают в силу законы обычного права о правах наследования,

подходит гораздо ближе к предоставлению разумных аргументов в

защиту наследственного принципа - но в целом же это касается не

претензий на «дворянство по крови», а авторитета верховного прави-

теля. Но даже и Бартоло, как мы уже видели, помимо этого выдвигает

немало требований, связанных с личными достоинствами и добродете-

лями, параллельно тем, которые основаны исключительно на местных

правилах наследования. И, не говоря уж об авторах-легистах, имеется

целая туча свидетельств того, что акцент делается совсем на ином - на

личных достоинствах и добродетелях как истинной основе знатности, а

не на родовитости и «благородной» генеалогии.

Вдохновенная защита Данте личных достоинств и добродетелей

как истинной основы знатности, противостоящая требованиям о нали-

чии «родового наследства», некоторыми учеными воспринимается как

пролог к будущему гуманистическому подходу к этой проблеме в эпоху

Возрождения.

Данте действительно изобрел весьма оригинальный

и привлекательный способ определения знатности, который ему уда-

лось дистиллировать из мудрости прошлого, а затем придал ему как бы

дополнительное измерение благодаря сделанному акценту на свобод-

ном выборе достоинств и добродетелей как основных качеств истинно

благородного человека. Впрочем, базовые положения теории Данте, по

всей видимости, отражают общепринятую точку зрения его эпохи и не

являются столь уж новыми. «Закон гласит, что в самом начале благо-

родное сословие произошло исключительно из людей с прекрасной

репутацией, обладавших соответствующими добродетелями, а также

хорошими манерами»,- заявляет Андрей Капеллан, который писал еще

284

Глава III

в 80-е годы XII века. Человек, аноблированный «благодаря самому

себе», должен иметь предпочтение перед всеми остальными, прибавляет

он, то есть перед теми, кто «получает свою знатность, как наследство, от

тех, благодаря кому он явился в этот мир»/'

«Считается ли знатным

тот, кто предъявляет права на титулы и почести только потому, что

унаследовал дворянство от других, хотя сам не обладает ни их заслуга-

ми, ни их доблестью? - спрашивает Жан де Мен, старший современ-

ник Данте,- Я говорю: Нет».

Фруассар в прологе к своей хронике

явно желает напомнить читателям, сколькие во время недавних войн

«поднялись до уровня рыцарей и оруженосцев и сделали карьеру ско-

рее благодаря своей доблести, чем благодаря своему происхождению»

Господь непременно отметит тех, кто достойно трудился, даже если они

происходят из низкого сословия - таково мнение Жоффруа де Шар-

ни.

Более амбициозные авторы XV века в своих трудах по гераль-

дике избирают ту же линию и, пользуясь всеми своими знаниями в

области истории, стараются доказать верность своей позиции. Из биб-

лейских примеров ясно, что принадлежность к благородному сословию

определяется не только происхождением: у Сима, Хама и Иафета был

один и тот же отец, однако один из трех братьев считался благородным,

а остальные нет (здесь и содержится неувязка в аргументации, кото-

рая отслеживает генеалогию знатных родов вплоть до сыновей Ноя), а

библейский Давид из пастуха вырос до великого царя.

Обращаясь к

языческой античности, авторы геральдических трудов специально от-

мечали, что в Риме храмы Добродетели и Чести стояли рядом и

имели только одну дверь, общую, то есть человек мог войти во второй

храм только через первый.

В истории классического периода ими

также был собран богатый урожай примеров того, как представители

благородного сословия достигли определенных высот, поднявшись бук-

вально из самых низов общества: Тарквиний, Ганнибал, Агафокл, Ма-

рий, Катон.

Античные мудрецы - Сенека, Цицерон, Аукан - также

единодушно, по мнению геральдических писателей, поддерживали эту

доктрину (как, впрочем, и церквоные власти). Более того, на их стороне

был и столь великий авторитет, как Аристотель. «Я последовал совету

Понятие янатности

285

многих благородных и мудрых людей, - писал герольдмейстер Жиль,

один из пяти высших чиновников геральдической палаты Максимили-

ана Австрийского, - относительно герольдмейстеров, герольдов, а так-

же многих знаменитых докторов права... которые, придя к общему

мнению, сделали вывод относительно начал и основ благородного со-

словия в целом, полагаясь на авторитет Аристотеля, который сообщает

нам, что к благородному сословию относится тот, кто заслужил эту

честь благодаря своим добродетелям и достоинствам.»

Успокоившись на том, что именно добродетель является в этом

вопросе определяющим фактором, значительная часть авторов рыцар-

ской литературы не смогла устоять перед возможностью продемонст-

рировать собственные знания, развивая свою аргументацию в продол-

жительных дискуссиях по поводу четырех основополагающих досто-

инств и их отношения к благородному статусу. И, что естественно для

той наполненной войнами и сражениями эпохи, особенно подчеркива-

лось ими одно достоинство: сила духа (fortitude), «ибо принято считать,

7 5

что в основе истинно благородного характера лежит мужество».'

Великодушие, а следовательно и щедрость (largesse), рассматривались

как качества, сопряженные с силой духа. Затем - по степени важно-

сти в этой формальной классификации добродетелей - следовала спра-

ведливость, ибо именно она определяла основную рыцарскую обязан-

ность человека благородного - защищать бедных и угнетенных.

Другие писатели, отказавшись от подобной классификации, просто пе-

речисляли достоинства, которые традиционно ассоциировались с ры-

царством. «Те, кто знают, что их называют «благородными и желают,

чтобы их действительно таковыми считали, должны быть воплощени-

ем двенадцати главных добродетелей» - именно так заявлено в одной

небольшой поэме, которую часто цитировали герольды и которая, по-

хоже, была сокращенной версией знаменитого произведения Алена

Шартье

' «Настольная книга для знати» (Breviaire des nobles). И

что же представляли собой эти двенадцать добродетелей? Оказыва-

ется, это уже давно знакомый нам список: вера, верность, честь, щед-

рость, доблесть, куртуазность - и так далее.

286

Глава III

В упомянутой поэме, однако, совершенно ясно говорится о некоей

связи, существующей между принадлежностью к высшему сословию и

происхождением. «Вы, отпрыски знатных семейств, наследники благо-

родной (gentle) крови, именно вы и должны обладать разумом и необ-

ходимыми добродетелями» - таковы первые слова этого произведе-

ния. Добродетели и достоинства, возможно, и являются «основой и

началом» благородного сословия, но это вовсе не означает, что проис-

хождение никакого значения не имеет. Оно, может быть, не так важно,

как добродетельность, и по этому поводу как бы существует общее

согласие, но одно уже это выдвигает на передний план еще более

сложную проблему: а какова в действительности связь добродетель-

ности с происхождением? Ведь в те времена, когда столь многое пере-

давалось по наследству и когда происхождению уделялось столько

внимания, и сомнений не могло быть, что такая связь, и весьма тесная,

непременно должна существовать.

Призывали на помощь евгенику - хотя и очень осторожно и дале-

ко не так часто, как того можно было бы ожидать. Но выводам

евгеники мешал библейский пример «плохих» сыновей Адама и Ноя,

делая вполне очевидным и свободно допустимым то, что у доброде-

тельных родителей не всегда рождаются столь же добродетельные

дети. Тем не менее, можно было спорить, доказывая, что наоборот

бывает все же гораздо чаще.

Похоже, и Аристотель склонялся к

подобному мнению, и в отношении животных это было справедливо,

поскольку жеребята от быстроногих родителей гораздо чаще, чем про-

чие, также бывали быстроноги.

Разумеется, тут же напрашивались

некоторые бесхитростные аналогии относительно браков между людь-

ми, давших соответствующее потомство, что, конечно же, использова-

лось для дальнейшего развития подобной аргументации. «Это же до-

стоверный факт (chose veritable), - писал Диего да Валера, - что если

у отца, славящегося своим благородством и добродетелями, рождается

сын, то обычно бывает, что и сын этот также становится впоследствии

человеком благородным и добродетельным. Однако довольно часто

бывает и так, что многие отцы к моменту рождения (или даже зачатия)

Понятие янатности

287

сноего ребенка успевают изменить добродетельному и благородному

образу жизни, и в таком случае сыновья их следуют тому дурному

примеру, который показывает им отец.»

Старый капитан Кратора в

«Jouvencel», биографии Жана де Бюэя, судя по всему, разделял эти

иоззрения, но (несомненно будучи женоненавистником до мозга кос-

тей) считал, что в браке именно женскую половину следует винить за

появление на свет неблагородного потомства. «Я никогда не поверю,

что люди знатные, обесчестившие свой герб, произошли от достойных

отцов, имена которых они носят; так что остается предположить, что у

матерей этих детей были греховные помыслы, когда они их рожали. А

может, они даже и прижили их во грехе.»

Смешная щепетильность

Диего в вопросах рождения внебрачных детей, похоже, происходит из

той же теории моральной евгеники. Истинные бастарды, говорит он,

это те, кто был рожден женатым человеком от незамужней женщины,

и они могут принадлежать к благородному сословию, если их матери

также к нему принадлежат; однако же дети, рожденные знатными

людьми от проституток, евреек или сарацинок таковыми считаться

никак не могут, ибо «рожденные в столь тяжком грехе ни при каких

обстоятельствах не должны принадлежать к тому же благородному

сословию, что и их отцы».

Это же не истинные бастарды, фыркает он

с усмешкой, а просто незаконнорожденные дети.

Попытки установить прямую связь между добродетельностью и

произведением на свет потомства, подобные только что описанным, не

принесли, похоже, сколько-нибудь глубокой убежденности в правоте

этой теории. Гораздо популярнее была иная линия, куда более разум-

ная и широко распространенная, которая устанавливала и значительно

более свободную связь скорее с окружением, чем с наследственностью,

и имела гораздо больше последователей и существенно больший вес в

обществе. Именно об этом говорит в своих комментариях Данте:

«А потому, пусть ни один отпрыск рода Уберти из Флоренции или же

рода Висконти из Милана не посмеет сказать «Я благороден по рож-

дению», ибо божественное семя падает не на весь народ, племя или

семью в целом, но лишь на некоторых отдельных представителей это-

288

Глава III

го народа... и не семья делает человека благородным, а отдельные ее

члены облагораживают весь человеческий род.»

Данте отнюдь не

был первым, кто выразил эту идею. Жан де Мен, писавший значитель-

но раньше, излагает практически те же мысли, но чуть иначе: «7 от, кто

стремится к истине, должен признать, что в принадлежности к благо-

родному сословию как таковому ничего хорошего нет, если только сам

этот человек не стремится превзойти в доблести своих знатных и

благородных предков. А к этому и должен стремиться каждый, кто

хочет называться истинно благородным.»

Мнение о том, что именно

генеалогия должна служить нянькой и наставницей знати, а также и

всего сословия, возникало постоянно и не раз высказывалось различ-

ными авторами. Целью составления д'Амрикуром генеалогий и опи-

сание им героических деяний знати Эсбе было, по его собственным

словам, «обретение радости и покоя потомками этих знатных людей,

когда они узнают о своем происхождении и с удвоенным рвением

станут стремиться к еще более великим свершениям.»

«Я не знаю,

как высокие подвиги и прекрасные манеры тех, кто уже умер, могут

способствовать возвеличиванию их наследников и последователей, -

говорит Воображение в поэме «La vraye noblesse», - если только эти

новые поколения не станут брать пример со своих великих пред-

ков.»

Все подобные рассуждения отлично подытоживает Диего да

Валера (ибо даже он под конец оказывается не таким твердолобым

приверженцем евгеники): «Я полагаю - и считаю самым большим

достоинством людей знатных - что это благородное сословие застав-

ляет всех, кто принадлежит к нему по рождению, стараться походить на

своих благородных предков.»

Таким образом, мнение средневекового общества о родовитости и

благородстве на первый план выдвигает не только рождение в знат-

ной семье как определяющий (кастовый) момент, но и в не меньшей

степени фамильные традиции чести, а также то привилегированное

положение в обществе, которое основано на заслугах прошлого и яв-

ляется примером для будущих поколений. Обзаводитесь наследника-

ми, говорит Филипп Новарский, «ибо благодаря наследникам, носящим

Понятие янатности

289

фамилию своего отца, память о нем и о его предках сохранится в этом

мире надолго.»

То, что семье - происхождению - уделяется так

много внимания, совершенно естественно. Семья была основной соци-

альной единицей, известной этой эпохе, когда обычное право было

буквально пропитано идеями генеалогического наследия; да и Библия

с ее пространными генеалогиями свидетельствовала о важности про-

исхождения в истории религии. Попытка отделить конкретного чело-

века от его семейных (родовых) корней показалась бы совершенно

неестественной. Даже Данте, горячий защитник личных добродетелей

и достоинств, понимал, что поступки индивида налагают отпечаток на

всю его семью: «отдельные члены семьи облагораживают весь род

человеческий,» - заявляет он. Поступки и привычки отдельных чле-

нов данной семейной структуры рассматривались как формирующие

для всех остальных: «ты происходишь из знатного рода, а потому

должен искать трудностей, дабы вырасти человеком добродетельным»,-

говорит мать Людовика де Гавра в романе «Seigneurs de Gavre».

Действительно, именно в этом заключается основное различие, которое

пуристы устанавливали между людьми знатными и «просто» принад-

лежащими к благородному сословию. Благодаря личным достижениям

человек мог быть аноблирован, однако же истинное благородство тре-

бовало большего - формирования определенной традиции, определен-

ного образа жизни, определенного поведения - и все это должно было

выдержать проверку временем, прежде чем перейти к следующему по-

колению.

В позднее средневековье традиционное уважение к старинным

аристократическим корням рыцарства имело уже не столь большой

вес, зато было очищено ото всяческих примесей и кодифицировано, а

также до некоторой степени узаконено юридически. И в этом про-

цессе основополагающая связь знатности и добродетельности никогда

не упускалась из виду. Мать Луи де Гавра, как мы уже видели, посто-

янно напоминала сыну, что он происходит из знатного рода, однако же

основная ее мораль такова: что ему следует стремиться к добродетель-

ной жизни, «ибо благородство поведения всегда выше благородства