Кин Морис. Рыцарство

Подождите немного. Документ загружается.

230 Глава III

носцы, а также те дворяне, которые хотя и происходят из рыцарских

семей, но лично в рыцари не посвящены. В Германии в конце этого

столетия появился знаменитый Кодекс Манассии (Grosse Heidelberger

Liederhandshrift, или «Codex Manesse») с великолепными иллюстра-

циями, на которых изображены поэты и миннезингеры в расшитых

гербами «коттах» (т.е. узком длинном платье) и с пышными боевыми

«крестами» (т.е. шлемовыми эмблемами) на шлемах, а также много

других людей в одеждах с геральдическими знаками, которые, видимо,

принадлежат к более низкому слою рыцарства или к служилому сосло-

вию.

В Цюрихском гербовнике (ок.1335 г.) также описывается мно-

жество гербов на одежде служилых людей

, и ясно, что ко времени

создания этой геральдической книги оруженосцы в Англии и Фран-

ции уже стали восприниматься как лица, имеющие право на герб. В

«Кодексе Манассии», кроме того, не только запечатлены гербы поэтов,

но и сами поэты изображены за любимыми занятиями - вооружаю-

щимися перед турниром, принимающими награду за победу в состяза-

ниях - или же в обществе дам, чью красоту они воспевали. Иллюстра-

ции Кодекса - это не просто перечень гербов отдельных лиц, но и

свидетельство устремлений, а также культуры в целом тогдашнего

аристократического общества.

В приведенной выше хронологии развития данной тенденции можно

увидеть отражение того процесса, отмеченного ранее, который начиная

с конца XII века сводил вместе людей, стоявших на разных полюсах

аристократического общества - высшую знать и простое рыцарство -

и ковал между ними прочную связь, основанную на идеалах покрови-

тельства, с одной стороны, и преданной службы - с другой. Гербы

иногда представляют собой как бы символические свидетельства того,

насколько прочными были подобные связи. Так, в Германии мы по-

стоянно сталкиваемся с тем, что фамильные гербы министериалов яв-

ляются производными от гербов тех представителей знати, на службе

у которых изначально находились первые носители таких «министери-

альных» гербов. Например, гербом епископов Страсбурга был «шев-

рон серебряный на червленом поле»; и гербы семейств фон Блюмен-

Гера.аьдика и герольды

231

тпу, фон Раймболделин и фон Рюмельнхайм (все они служили при

дворе епископа) имели те же знаки, но с дополнительными фигурами

(чтобы отличать их гербы от герба епископа) - соответственно, лазур-

ный турнирный воротник («титло»), цветок лилии и золотой турнир-

ный воротник.

Точно таким же образом в Англии мы видим целые

группы кентских семейств, все члены которых служили аристократи-

ческому роду Кириелл из графства Кент, причем все гербы этих се-

мейств являются различными вариантами производных от герба Ки-

риеллов; почти такая же картина наблюдается среди некоторых вас-

салов знаменитого английского рода Клэр.'® Следует отметить, что тот

период времени - чуть позже 1200 года - когда мы начинаем обнару-

живать свидетельства того, что мелкие рыцарские семейства устанав-

ливают свое право на герб, совпадает с началом использования пред-

ставителями этих семейств в применении к себе обращения «мессир»;

они также начинают подражать - в меру индивидуальных возможнос-

тей, разумеется, и желая как можно лучше украсить свои поместья -

настоящей замковой архитектуре.

И это, разумеется, практически тот

же период времени, когда принимает определенные формы литератур-

ная культура рыцарства, формировавшаяся при дворах крупных арис-

тократов; блеск этих дворов привлекал и сводил вместе высокорож-

денных и мелких представителей благородного сословия, объединяя их

в общество светского воинства.

Иными словами, геральдика, изначально служившая целям исклю-

чительно крупной феодальной знати, со временем превратилась в сим-

вол гордости своим происхождением, положением в обществе и при-

надлежностью к высокому культурному уровню для всего благородно-

го сословия в самом широком смысле этого слова. И действительно,

по мере того как в позднее средневековье ряды этого сословия попол-

нялись за счет других людей, не рыцарей - оруженосцев, просто людей

благородного происхождения («джентльменов»), воинов, немецких

представителей Rittermassigkeit (мелкого рыцарства) и даже членов

городского патрициата - право иметь собственный герб в итоге испол-

нилось такого значения, что стало едва ли не важнее самого посвяще-

232

Глава III

ния в рыцари в качестве ключевого момента для допуска в узкий

волшебный круг избранных. Там, где читали и слушали романы о

рыцарственных личных качествах героев и об истинно куртуазной

любви, там, где собирались толпы, чтобы полюбоваться поединками или

турнирами, там, где потомки с гордостью перечисляли славные подвиги

и союзы своих предков, просто не могло не произойти того, что гераль-

дика в итоге превратилась в науку, и весьма для этого общества важ-

ную. Подобное развитие событий постоянно побуждало тех, кто этой

наукой занимался, привносить в систему геральдических цветов и фи-

гур новую и самую разнообразную символику и, как бы читая историю

рыцарства задом наперед, переносить свою науку в рыцарское про-

шлое, делая его при этом таким, каким они его себе представляли. Тем

самым они постепенно превращали геральдику в обширную область

светских знаний, каковой она в конечном итоге и стала в период своего

расцвета, то есть в позднее средневековье.

А стать таковой геральдика смогла потому, что ее основное искус-

ство - искусство «блазонирования», то есть составления и описания

геральдических гербов, - очень рано обрело вполне определенную си-

стему. И если одним отличительным свойством настоящей геральди-

ки как дисциплины в истинном смысле этого слова было право насле-

дования герба, то другим таким ее свойством было установление стро-

гих правил расположения и описания геральдических знаков на гербовом

щите (правила эти и до сих пор действительны для геральдической

науки). Таким образом, вся «тинктура герба» (цвета, металлы и меха),

используемая в геральдике, была ограничена следующим: пятью цве-

тами (финифтями) - Аазурь (синий), Гюльз (червленый, алый), Верт

(зеленый), Траур (черный) и Пурпур (пурпурный) [соответственно -

azur, gules, vert, sable, purpur]; двумя металлами - Op (золото) и Аржент

(серебро) [соответственно or и argent]; и двумя мехами - горностае-

вым и беличьим [соответственно ermine и vair]. Использование в

геральдике французской терминологии - одно из доказательств значи-

тельного влияния на нее французской моды на раннем этапе развития

рыцарства. Вскоре возникли и другие правила, например, запрещаю-

Гера.аьдика и герольды

233

щие накладывать как один цвет на другой, так и один металл на

другой. Простейшие элементы герба (т.н. «составляющие герба» или

гербовые фигуры) - это геометрические фигуры, изображаемые на

нем - такие, как Глава (chief, т.е. верхняя часть щита), Фесс (fess,

перекладина щита, т.е. горизонтальная полоса на нем), Шеврон (chevron,

т.е. угол), Пояс (он же Полоса или Перевязь, bend, диагональная

полоса от левой верхней части герба) и Граница или Столб (bar, т.е.

вертикальная полоса на щите), - стали четко определять и ограничи-

вать в количестве. То же самое произошло в отношении изображений

птиц и животных, которые принимались как собственно геральдичес-

кие, а также других фигур, обычно используемых в геральдике, таких,

как garb (сноп пшеницы или ржи), manche (рукав женского платья

как символ, обладавший столь разнообразными значениями в мире

куртуазной любви) и т.д. Со временем были введены точные правила

не только использования геральдических фигур, но и способ описания

гербов («блазонирование»): так, цвет поля щита указывается первым,

затем описывается основная фигура, затем дополнительные фигуры и

под конец - признаки различий, такие, как указание на старшинство в

роду (например, изображение узкой полосы с тремя ответвлениями

вниз - «титло» - является в гербе указанием на старшего наследника

в семье). Таким образом, герб, например, Жоффруа Красивого можно

блазонировать следующим образом:«шесть золотых львят на лазур-

ном поле». Подобные правила устанавливаются достаточно рано.

И уже в самых ранних гербовниках герольды неукоснительно им

следуют - например, в английском Glover's Roll (предположительно

1255 г.) и французском Bigot Roll (предположительно 1254 г.).

Эти правила подробно разъясняются в самом раннем из дошедших до

нас трактате по геральдике - анонимном De Heraudie, который мог

быть написан достаточно рано, в конце XIII века.

В этом трактате

терминология геральдики при описании гербов представляется уже

вполне развитой, однако признаки устойчивой геральдической терми-

нологии можно заметить гораздо раньше. Уже около 1160 года Бенуа

де Сент-Мор в своем «Романе о Трое» при описании щитов героев

234 Глава III

Троянской войны придерживается вполне конкретных терминов, обо-

значающих геральдические финифти (цвета) и фигуры, и термины эти

впоследствии обретут окончательную устойчивость; так, например, герб

Троила - это лазурные львята на золотом поле, а в гербе его незакон-

норожденного брата Сесилианора (Цецилианора) имеется лазурный

пояс на золотом поле. Что же касается греков, то здесь, как мы видим,

герб Пирра весьма похож на герб его отца Ахилла.'

Представляется,

таким образом, что правила расположения геральдических фигур и

описания гербов начали развиваться и оформляться почти сразу после

того, как гербы стали воспринимать как наследственные. Именно эти

два явления, собственно, и сделали в итоге геральдику научной дисцип-

линой, способной дать вполне адекватное толкование и описание изу-

чаемых ею предметов, как, например, то, которое мы видели в трактате

De Heraudie.

Следовало ожидать, что право на обладание гербом должно было

бы стать одним из тех принципиальных вопросов, которые очень рано

подверглись строгому регулированию, но это оказалось не так. В

целом, право на герб на протяжении всего средневековья рассмат-

ривалось, видимо, аналогично тем законам феодального права, которые

регулировали наследование феодов, однако четкие правила гераль-

дики были сформулированы довольно поздно. В английском трактате

по геральдике «Воке of St.Albans» (1486 г.) указывается четыре

основания, согласно которым можно иметь право на герб: наследова-

ние герба; владение конкретным феодом или обладание конкретной

должностью; получение герба от знатного сеньора или правителя; или

же, наконец, присвоение герба, отнятого у врага силой на поле брани.

По последней категории в средневековье имеется очень мало приме-

ров, и практически все они связаны с более поздней эпохой - самый

ранний из известных мне относится к XV веку: это декларация Чер-

ного Принца по поводу того, что он имеет право носить герб Франции,

поскольку захватил в плен французского короля Иоанна Доброго в

битве при Пуатье.'

Случай, который как будто является самым ран-

ним примером пожалования герба титулованным властителем, тоже

Гера.аьдика и герольды

235

относится к более позднему периоду, чем можно было бы ожидать:

это пожалование герба императором Людовиком IV Баварским в

1338 году. Случаи получения гербов от королей и принцев становятся,

впрочем, вполне обычным явлением еще до окончания XIV века.

Однако уже в XV веке становится ясно, что многие берут себе гербы

по собственному желанию, без разрешения властей, и по этому поводу

совсем не всегда возникают конфликты. «В нынешние времена, -

писал английский легист Николас Аптон, - мы воочию убеждаемся,

как многие бедные люди благодаря верной службе во время войн

во Франции были возведены во дворянство... и как многие из них

самовластно взяли себе гербы, желая носить их, а потом передать

своим потомкам».

Аптон в своих рассуждениях следовал доктрине великого италь-

янского юриста Бартоло да Сассоферрато, которую не видел причин

оспаривать. В своем знаменитом трактате «De insigniis et armis»

(«Трактат о знаках и гербах», ок.1350 г.) Бартоло писал, что человек

волен взять себе герб, чтобы отличать от других себя и свою семью,

точно так же, как берут фамилию (при условии, что право человека,

которому герб пожалован кем-либо из правителей, всегда должно быть

предпочтительнее прав того, кто взял себе герб по собственному жела-

нию, даже если последний и пользуется гербом значительно доль-

ше).

Очень раннее появление в геральдике «говорящих» гербов - то

есть основанных на игре слов, в которой фигура на щите «говорит» о

фамильном имени владельца, - лишний раз подтверждает точность на-

блюдения Бартоло, ставившего на одну доску право на герб и право

на фамилию. Именно таким образом на печати Ришара де Люси в

XII веке (между 1135 и 1154 гг.) появляется щука (luce), а на щите

сэра Джона ле Ботилера в XIII веке появляется чаша виночерпия

(butler).

Ранняя германская геральдика полна таких «говорящих»

гербов. Например, в Цюрихском гербовнике (ок.1335 г.) мы обнару-

живаем, что в гербе семейства Хельмсховен изображен золотой шлем

(helm) на червленом поле, у рода Аффенштайн серебряный щит с

изображением червленой обезьяны (affe), разбивающей камень (stein),

236

Глава III

а у Ота ден Ранда - репа (rande) на черном поле - редкий, даже,

пожалуй, уникальный случай использования столь прозаического ово-

ща в качестве геральдической фигуры.

Фигуры такого рода явно

были намеренно выбраны семействами, носившими эти гербы, поскольку

очень подходили к их фамилиям, которые воспринимались как симво-

лы единства рода.

В основе «говорящих» гербов - игра слов, связанная с фамилией;

но фигура на щите могла иметь и более скрытое, символическое значе-

ние, и это, в частности, свидетельство того, как ученость и знания про-

бивают себе путь в геральдику, подобно тому как они уже отыскали

путь во многие другие сферы рыцарских традиций и воззрений. Что-

бы герб подошел владельцу, требуются и знания, и смекалка. Так, на-

пример, Аптон раскрывает тайный смысл герба с изображением трех

куропаток, который граф Солсбери пожаловал «некоему джентльме-

ну» (автор не указывает имя) после того, как тот был возведен во

дворянство за храбрость на поле боя. Солсбери или его советник

(почти наверняка это был сам Аптон) отыскали в одном из «Бестиа-

риев» историю о том, что куропатки славятся своими необычными и

нетрадиционными сексуальными вкусами и привычками: наприммер,

самец нередко залезает на самца; следовательно, «наличие куропаток в

гербе означает, что его первый носитель - либо большой лжец, либо

содомит».

Цвета на геральдическом щите, так же как и фигуры,

могли иметь символическое или аллегорическое значение. В XV веке

ученые герольды умели объяснять символическую связь геральдиче-

ских цветов и рыцарских добродетелей: золотой означал благород-

ство; червленый - храбрость; лазурь - верность; пурпур - щедрость.

Эта система вместе с аналогичной системой связи цветов с драгоцен-

ными камнями, планетами и днями недели появилась позднее. Но

находились и такие, кто уже в начале XIII века придерживался прак-

тически такой же системы, как это явствует из описания гербов, кото-

рое приводит Гуон де Мери в своей аллегорической поэме «Турнир

антихриста» (ок.1220 г.), где мы встречаем, например, Ивейна со щи-

том «разделенным на два поля - любовь и смелость - на котором

Гера.аьдика и герольды

237

изображен львенок, означающий храбрость, и раскрытые ладони, озна-

чающие щедрость».

Стремление сделать из герба нечто большее,

нежели просто отличительный знак, выразить в нем свою гордость

верной службой, боевыми успехами и фамильными связями, воплотить

в символике герба особые достоинства его владельца - все это было

заметно с самого начала.

Герб мог также быть составлен с тем, чтобы указывать на конк-

ретное историческое событие. Например, нарушение правил блазони-

рования при составлении герба королей Иерусалимских, в котором

металл был наложен на металл (золотой крест-»потент», он же анто-

ниевский четырехчастный, и четыре золотых же малых креста на се-

ребряном поле), как полагали в более поздние времена, было допуще-

но преднамеренно: эти знаки были дарованы Готфриду Бульонскому

его соратниками, когда он был избран первым королем Иерусалима;

считалось также, что если кто-нибудь впоследствии станет выяснять

причины неправильного блазонирования, то им напомнят о великом

триумфе христианского рыцарства при завоевании Святого Города в

1099 году

(в 1099 году, конечно же, еще не существовало четких

правил блазона, и вся эта история является более поздним вымыс-

лом). Изображение цепей в гербах нескольких наваррских семейств -

Сунигас, Муньос и Аррикавалес - точно так же должно было напо-

минать о роли их предков в крупном победоносном сражении короля

Санчо Сильного с мусульманами при Лас Навас де Голоса (1212 г.),

когда наваррские рыцари первыми прорвались сквозь цепи, которыми

был огорожен неприятельский лагерь.

Представители семейства де

Куси, в течение долгих лет с гордостью вспоминавшие о той роли,

которую сыграл их предок Тома де Марль в Первом крестовом похо-

де, утверждают, что их герб с изображением беличьего меха на червле-

ном поле запечатлел именно тот подбитый мехом красный плащ, кото-

рый этот «Вег de Marie» разрезал на части и роздал своим товарищам

в качестве опознавательных знаков, когда их внезапно атаковали тур-

ки и они оказались без своих расшитых гербами плащей.

В книге

Жака дАмрикура «Le Miroir des nobles de Hesbaye»(«Зерцало дво-

238

Глава III

рянства Эсбе») собрано огромное количество подобных историй, по

большей части, вероятно, менее апокрифических (точнее, о менее знат-

ных семействах, чье прошлое невозможно было с такой легкостью и

до такой степени прославить, чтобы оно превратилось в легенду) -

например, о том, как Вари де Рошфор взял себе новый герб после

своего посвящения в рыцари возле Гроба Господня, или о том, как

семейство Heys de Flemaiie и его потомки получили свой двупольный

герб, когда граф де Лос даровал некоему Макэру за его добрую службу

свой собственный герб, чтоб тот носил его вместе с тем, который дос-

тался ему по наследству.

Эти примеры свидетельствуют о том, что

размещение гербовых знаков на гробнице, на бронзовой статуе или в

гербовнике может помочь тем, кто достаточно сведущ в геральдике, не

только определить личность носителя герба и его происхождение, но и

восстановить всю связанную с этим гербом историю рыцарских под-

вигов представителей данного рода.

Чтобы до конца оценить героическую направленность и огромное

значение геральдики для средневекового рыцарства в момент наивыс-

шего расцвета этой дисциплины, нам следует особо отметить два мо-

мента. Геральдика, как явственно следует из нашего краткого рассказа

о ней, очень быстро стала не просто систематизированным руковод-

ством для определения личности бойцов на поле брани. Скоро отно-

шение к ней приобрело и совсем иные нюансы - гордость за свою

генеалогию и уважение к ратным подвигам предков. Опознание на

поле битвы и само по себе содержало некий подтекст, выходящий за

рамки чисто практических нужд, поскольку благодаря ему мужество

того или иного рыцаря могло быть оценено должным образом. Имен-

но поэтому Жак д'Амрикур оплакивал ушедшие в прошлое старые

добрые времена, когда рыцари носили расшитые гербами «котты» и

мчались на своих конях навстречу врагу, прикрываясь щитами, ибо

тогда «никто не осмеливался быть трусом, поскольку любой мог отли-

чить доброго рыцаря от плохого по его гербу».

«В день битвы, -

писал Диего де Валера, - каждый благородный рыцарь и каждый

оруженосец должны были облачиться в свои котты с гербами... для

Гера.аьдика и герольды

239

того, чтобы люди благородные стали известны всем простым воинам, и

это должно было постоянно напоминать им, что их долг - не допус-

тить ни малейшего бесчестья или позорного поступка, который мог бы

опорочить их самих и их славных предков.»

Герб, честь, генеалогия

благородного семейства - все это были глубоко взаимосвязанные вещи.

«Сэр, - говорила графиня Норфолк сэру Хьюгу Гастингсу, когда во

время одного из затиший в ходе англо-французских войн в царствова-

ние Ричарда II тот собрался покинуть Англию и отправиться на Во-

сток, - от всего сердца благодарю вас за ту славу, коей вы покрыли в

прошлом герб Гастингсов, и ныне, когда вы вознамерились отправиться

за море, в чужие земли, я молюсь, чтоб вы и впредь были достойны той

чести, каковую принесли указанному гербу.Говоря высокими сло-

вами, язык геральдики был языком чести не только в генеалогическом

смысле, но и в этическом.

Даже в контексте обычного использования гербов на печатях, ко-

торыми подтверждалась действенность того или иного юридического

документа, практическое применение геральдики нельзя отделять от

соображений чести и этики. Печать, поставленная на документ, была

не только показателем его аутентичности, но и символом чести и веры.

«В те дни, когда процветало истинное рыцарство, - говорит автор

трактата «Enseignement de vraye noblesse» (следуя установившейся в

позднее средневековье традиции всегда оглядываться назад в поисках

былых образцов истинного благородства),

- те рыцари, которые благодаря своим победам, достоинствам и сла-

ве завоевали и подтвердили свое право обладать гербом и эмблемами, а

также их потомки, желая дать какое-либо важное обещание или покля-

сться в верности, клялись своей верой в Бога, а в подтверждение того

оставляли на воске после своей подписи оттиск своего герба: именно это

мы теперь имеем в виду, когда говорим «скрепить собственной печа-

тью». И это означало, что свои веру, имя, герб и печать они должны

отныне добровольно хранить и всячески оберегать, опасаясь нарушить

данную клятву, ибо это будет подобно утрате ими души, тела, а также

имущества, поскольку в результате нарушения ими данной клятвы будет