Каргин А.С. Фольклор и фольклористика третьего тысячелетия

Подождите немного. Документ загружается.

А.С. КАРГИН,

С.Ю. НЕКЛЮДОВ

(Москва)

Фольклор и фольклористика

третьего тысячелетия

(Сокращенный вариант статьи. В полном виде статья опубликована в первом томе

сборника докладов первого Всероссийского конгресса фольклористов)

Начиная с последних десятилетий ХХ в., в российской (прежде всего в русской)

фольклористике внимание ученых все в возрастающей степени привлекают вопросы теории и

методологии науки; сегодня они несомненно остаются предметом неослабевающего интереса

исследователей. Безусловно, и раньше, в ряде работ 20—30-х гг. прошлого века (П.Г.

Богатырева, В.М. Жирмунского, Ю.М. Соколова, М.К. Азадовского и некоторых других)

ставилась задача определения «общей стратегии», «общей теории» изучения фольклора [1].

Этими авторами, а также их учениками и последователями было сделано чрезвычайно много

в плане разработки историко-методологических вопросов фольклористики и теории

народного искусства, что убедительно показал Б.Н. Путилов в своей фундаментальной

монографии «Фольклор и народная культура» (СПб., 1994) [2]. Однако в силу особых

идеологических, социальных, исторических условий, сложившихся в России после

еволюции 1917 г. и вплоть до конца 1980-х гг., господствующее (практически монопольное)

положение занимала марксистско-ленинская методология. Это исключало свободное

обсуждение данной тематики; возможность вернуться к ней появилась лишь в последние

десятилетия ХХ в. В работах В.Я. Проппа, Б.Н. Путилова, К.В. Чистова, В.Е. Гусева, Н.И.

Толстого вопросы теоретико-методологических основ фольклористики вновь обрели права

гражданства, зазвучали все более настойчиво и обоснованно

[3]. В начале ХХI в. они

приобрели особую остроту, особый смысл и значение. Для этого есть серьезные основания.

Как известно, чем сложнее, многограннее, полифункциональнее объект изучения, чем

глубже наука проникает в сущность изучаемого явления, проясняя богатство его внутренних

связей, тем большее значение приобретает методология как свод наиболее общих

теоретических положений, раскрывающих принципы понимания и трактовки предмета

исследования. Именно методология и теория обусловливают единые исходные принципы

исследования, без чего вообще сложно говорить о его научности.

Фольклорная культура, фольклорный дискурс относится к числу полисемантических,

многослойных, многосоставных явлений. Он обозначает свое присутствие в других слоях

культуры (элитарной, массовой), в разных субкультурах (крестьянской, рабочей, студенческой и т.п.) и

кодовых системах (вербальной, музыкальной, хейрономической и т.д.); он имеет разные

социально-ролевые функции и обладает специфическим набором способов своей

манифестации.

Сегодня очевидно, что фольклор «в чистом виде» нельзя выделить из контекста

традиций национальной культуры, общественного сознания, образа жизни, способов

художественного отражения мира и т.п., не затрагивая смежные явления, относящиеся к этим

областям. Но каждая из них есть объект исследования определенной дисциплины

—

культурологии, этнографии, философии, эстетики, педагогики и др. Взаимодействуя с

большим числом смежных наук, фольклористика тем не менее выработала свои

специфические научные принципы и положения, которые остаются основополагающими для

отделения ее объекта и предмета от объекта и предметов смежных научных областей.

Изучение фольклорного текста как целостного феномена культуры выдвигает в

качестве обязательного условия необходимость общих (по возможности общепринятых)

исходных теоретико-методологических принципов и установок. Одновременно это создает

условия для формирования общей концептуальной базы фольклористики, позволяющей

проводить не только специальные субдисциплинарные разыскания (в том числе в смежных

областях

)

, но и общетео

етические исследования, интег

ру

ющие пол

ченные таким об

азом

Ст

. 1 из 6А

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/kon

neklud.htm

разнопредметные знания в целостную научную систему — фольклористику.

Структурное и содержательное усложнение аспектов изучения фольклорного текста,

все более дробящиеся формы его бытования, а также известное «распыление» его

манифестаций в современном культурном пространстве — все это объективно приводит к

осту числа наук, в тех или иных ракурсах изучающих фольклор. Соответственно, появляется

тенденция к внутренней дифференциации самой фольклористики, замыкание в рамках

«узкоотраслевых» интересов той или иной ее области. Параллельно возникают специальные

азделы в тех дисциплинах, которые каким-либо образом связаны с изучением фольклора, и

их число постоянно растет. Если вплоть до второй половины ХХ в. фольклор изучался прежде

всего филологами, этнографами и искусствоведами (разных отраслей), то за последнюю

четверть века к ним добавились культурологи, социологи, психологи, педагоги, философы и

т.д.

Если на первых порах еще можно было достаточно определенно говорить о

азграничении трактовок фольклора (как устно-поэтического творчества, как искусства слова,

как формы «низовой» словесности и т.д.), то постепенно эти границы стирались, а сам объект

фольклористики превращался в некий комплекс словесно-музыкально-драматических и

танцевальных текстов (например, у В.Е. Гусева). При этом декоративно-прикладное

творчество, или народное искусство, без которого

немыслимо бытование всего этого

комплекса, стало отдельным (и независимым от фольклора) объектом изучения. Подобная

тенденция, набиравшая силу еще с 20-х гг. ХХ столетия (труды В.М. Василенко, А.М.

Некрасова, затем Г.М. Вагнера и др.), парадоксальным образом привела к тому, что в поисках

своего объекта и определения своих специфических интересов

среди смежных наук

фольклористика попыталась всячески ограничить (фактически — сузить) сферу своих

интересов. В результате в качестве фольклора стал рассматриваться только набор устно-

поэтических вербальных текстов с отдельными музыкальными (нотно-графическими)

вкраплениями. Все его другие составляющие оказались предметом изучения искусствознания,

театроведения, музыковедения и т.д. В результате вопрос о дальнейшей судьбе

фольклористики на сегодняшний день остается открытым.

Впрочем, если о судьбе фольклора подобный вопрос учеными (Э.Е. Алексеевым, В.А.

Лапиным и др.) задавался неоднократно, то поставить под сомнение целесообразность

существования фольклористики пока не решился никто. По крайней мере в известных нам

аботах. Другое дело, что представители смежных наук в своих работах производят как бы

невинную подмену: вместо фольклористики мы имеем дело с этнопедагогикой,

этнотеатроведением и т.д. При этом каждая «отраслевая» (или субдисциплинарная)

фольклористика нередко исходит только из «своей» отраслевой методологии, своей теории

изучения предмета, как бы обходя или попросту игнорируя положения классической (читай

—

филологической) фольклористики. Подобная мозаичность предметного поля делает

современную фольклористику аморфной, многообъектной, а значит, и уязвимой в научном

плане.

Активизация внимания к методологической проблематике фольклористики

определяется разными обстоятельствами: с одной стороны, ее собственным научным

азвитием, необходимостью создания теоретико-методологической базы, общей для

исследований фольклора, проводимых в разных научных областях, а с другой

—

макрокультурным контекстом, определяемым в конечном счете экономическими,

идеологическими и социальными условиями, в которых существует и функционирует

фольклорный текст.

[…]

***

Как это ни странно звучит, одним из важных итогов российской фольклористики XX в.

является само возникновение той области знания, которая привычно именуется

фольклористикой

и которой в предыдущем столетии институционально, строго говоря, не

существовало. Еще в конце XIX в. В.И. Ламанский имел основание писать: «Так называемый

фольклор, фольклористика с ее представителями фольклористами, получили у нас полное

аво г

ажданства вслед за такими же новыми на

ками <...> социологиею и

чением

Ст

. 2 из 6А

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/kon

neklud.htm

эволюций»

[разрядка наша. —

А.К., С.Н.

]

[4]

; обратим внимание на это выражение

—

«новыми науками». Однако в полной мере данная область знания определила специфику

своего предмета, своих целей и своих методов даже позднее, когда вышла в свет широко

известная статья П.Б. Богатырева и Р.О. Якобсона «Фольклор как особая форма

творчества» (1929). Эта статья с небывалой дотоле четкостью отделила словесность устную

от письменной и тем самым окончательно вывела ее «из-под юрисдикции» традиционного

литературоведения [5].

Разумеется, в результате многолетних конкретных исследований и их теоретических

обобщений фольклористика не только полностью легитимизировалась, но и выработала свои

аналитические приемы, свой арсенал понятий и терминов. Что же касается своеобразия

отечественной школы изучения традиционной повествовательной словесности, то оно

обусловлено сочетанием генетического, стадиального, структурно-типологического аспектов

анализа. «Поэтика и генезис былин» — называет А.П. Скафтымов свою книгу о русском

эпосе [6]. «Ясно, что прежде чем осветить вопрос, откуда сказка происходит, надо осветить

вопрос, что она собой представляет», — объясняет В.Я. Пропп конечную направленность

своего «морфологического» проекта (согласно которому «исследование не только

морфологической, но и совершенно особой логической структуры сказки <…> подготовляло

изучение сказки как мифа») [7]. «Сравнительная типология фольклора: историческая и

структурная» — обозначает это соотношение научных стратегий Е.М. Мелетинский [8].

Однако к настоящему времени подобный пафос совмещения исторических и структурных

исследований, диахронии и синхронии, похоже, утрачивает свою силу. Разочарование в

эволюционистской парадигме, недоверие к диахроническому анализу (идущее еще от

классического структурализма) приводит к тому, что наука о фольклоре опять проходит через

искушение «младограмматической» интерпретацией фольклорных текстов и предпочитает

заниматься материалом в его «горизонтальном срезе», а не в исторической динамике; к тому

же любые реконструкции устных традиций, истинность которых никогда и ничем не может

быть подтверждена, — дело не слишком надежное.

Надо иметь в виду, что размежевание предметного поля данной дисциплины в разных

национальных научных традициях может сильно различаться [9]. Область, которая в

отечественной науке называется

фольклором

, в западноевропейской науке попадает частично

в этнографию, частично в краеведение, частично в культурологию (что обусловлено реальной

представленностью фольклора в самой Европе и ее осмыслением культур «заморских стран»).

Этот предмет обозначается и как

устная литература

, и как

народная культура

, что, помимо

всего прочего, отражает разные исследовательские аспекты (филологические или

культурологические) действительно синкретического явления. В российской же (и советской)

науке издавна существовало устойчивое дисциплинарное разграничение «фольклора» (под

которым понимались почти исключительно вербальные тексты) и «этнографии» (двумя

компонентами которой были «

материальная» и «духовная» культуры; к последней

относились народные верования, обычаи и обыкновения, народное искусство и т.д.).

Синкретический предмет оказывался таким образом как бы разрезанным «по-живому»:

скажем, быличка в качестве устного текста находилась в компетенции фольклориста, в то

время как составляющие ее основу народные демонологические представления уже являлись

предметом изучения

этнографа. При этом имелись в виду прежде всего архаические,

сельские, патриархальные традиции с их прочно сложившимися и отчетливыми формами

бытования.

Однако за последние десять-пятнадцать лет это разграничение «предметного поля»

гуманитарной науки в значительной степени оказалось нарушенным. Изменения объектов и

методов фольклористики, влекущие за собой появление новой «научной парадигмы», стали

ощутимы во второй половине 80-х гг.: тогда, собственно, для отечественной фольклористики

и закончился «не календарный — настоящий Двадцатый век». Вектор этих изменений

обозначился уже достаточно отчетливо, и по крайней мере в ближайшие годы его

направленность скорее всего сохранится. Кратко обозначим эти направления.

Во-первых, синкретический характер устных традиций (словесный текст

—

зыкальная

ма — об

ядовый или

ит

ализованный бытовой контекст

)

едполагает

Ст

. 3 из 6А

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/kon

neklud.htm

синтез знаний в этой области, лежащей на пересечении филологических,

этнографических, искусствоведческих исследований; соответственно, и изучаться данный

предмет должен как междисциплинарный. Об этой междисциплинарности много пишется,

однако нельзя сказать, чтобы был достигут хотя бы достаточный уровень взаимопонимания,

например, между фольклористом-филологом и этномузыковедом, не говоря уже о реальных

междисциплинарных (а не просто комплексных) исследованиях.

Во-вторых, появляются новые ракурсы рассмотрения устных традиций;

соответственно, в центре внимания оказывается не текст в качестве «имманентной

структуры» (как в предыдущие десятилетия), а предтекстовые формы, интертекстуальные и

контекстные отношения. Происходит «антропологизация» фольклористики, в качестве

аналитического инструментария привлекаются приемы и методы сопредельных дисциплин.

Методологические приобретения последнего времени (в теории коммуникаций, социологии,

психологии, когнитологии и др.) позволяют усовершенствовать аналитический

инструментарий в этой междисциплинарной области гуманитарного знания. Они сделали

возможным комплексное обсуждение проблем, относящихся как к имманентной структуре

культурных текстов, так и к прагматике и контекстам подобных традиций. Сравнительно-

исторический, структурно-типологический и семиотический аспекты рассмотрения материала

должны дополнять друг друга, демонстрируя многомерность

результатов научного анализа.

В-третьих, в число объектов фольклористики включаются продукты современной,

преимущественно урбанистической «спонтанной» культуры, недавно возникшие или просто

анее не замеченные наукой. Под «спонтанными» здесь понимаются культуры, объединенные

следующими признаками: несанкционированность сверху, неэлитарность,

самопроизвольность зарождения и развития, принадлежность (как правило) к

непрофессиональной сфере и преимущественно устный тип бытования; этот пласт

«неофициальной» синкретической городской (и не только городской) культуры также далеко

не всегда подпадает под привычные понятия «фольклор» и «этнография». Еще одной

малоизученной областью остается «наивная литература», которая представляет собой весьма

значительный массив в «низовой» письменной словесности; в текстах подобной

«литературной самодеятельности» зачастую осуществляется и культурное самоопределение

провинции. Освоение новой предметной зоны сдвинуло старые дисциплинарные границы и

практически легитимизировало эту ранее не существовавшую область гуманитарного знания,

материалы которой подлежат изучению в аспектах структурном, функциональном и

коммуникативном. Исследование всего этого нового для науки материала опять-таки требует

новых методологических приемов. В свою очередь данные занятия сами способствуют

созданию инструментария научного анализа, адекватного материалу.

Наконец где-то на пороге — еще более новое и уж совсем неизученное явление,

которое обозначается термином

интернетлор

(

internetlore

), т.е. тексты, живущие в Интернете

и парадоксальным образом воспроизводящие некоторые качества устной традиции (главным

образом, речь идет об их пластичности, легкости отделения от автора/обладателя, о

соотношении текста-памяти и текста-манифестации

и т.д.). Здесь навыки фольклористики

могли бы оказаться в высшей степени востребованными. Готова ли она, еще не вполне

освоившаяся даже с ситуацией постфольклора, ответить на этот запрос времени?

***

Анализ ситуации, сложившейся в русской фольклористике конца ХХ — начала ХХI в.,

дает основание говорить о наличии у нее необходимого потенциала для решения масштабных

задач, отвечающих духу времени.

Учеными разных поколений, разных научных центров и регионов, представителями

азных отраслей фольклористики собран, сохранен, в значительной части систематизирован и

опубликован огромный текстовый материал. Перечисление даже только самых

фундаментальных изданий займет много страниц. Назовем лишь некоторые из них. Это свод

былин, выпускаемый ИРЛИ (Пушкинский Дом); свод памятников фольклора народов Сибири

и Дальнего Востока; десятитомная серия «Мудрость народная: Жизнь человека в русском

фольклоре»; энциклопедический словарь «Славянские древности» (в пяти томах); множество

егиональных соб

аний, в частности: смоленский м

зыкально-этног

ический сбо

ник в

Ст

. 4 из 6А

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/kon

neklud.htm

двух томах (Академия музыки им. Гнесиных); свод «Народная традиционная культура

Псковской области» (Фольклорно-этнографический центр Санкт-Петербургской

консерватории); свод «Традиционная культура Владимирской области» (Государственный

еспубликанский центр русского фольклора) и др.

Опубликован ряд фундаментальных теоретико-методологических трудов, как бы

подытоживших наработки российской фольклористики в ХХ в., определивших направления

дальнейших поисков и точки приложения усилий. Серьезный теоретический задел позволяет

не только с удовлетворением оглянуться назад, оценивая сделанное, но и с оптимизмом

смотреть в будущее. Фольклористика успешно решала стоящие перед ней задачи,

соответствующие духу времени и, естественно, несет на себе приметы российской истории

ХХ в. с ее причудливыми поворотами, трагическими страницами. В сущности, к анализу

азвития российской фольклористики ХХ в. еще не приступали, и это серьезный пробел в

историографии науки. При оценке данной эпохи важно отбросить идеологические споры,

отказавшись от деления ученых на «правых» и «левых», нужно попытаться отделить «зерна

от плевел», взять из фольклористики все действительно важное. В советской фольклористике

немало ценного, и не воспользоваться этим было бы не по-хозяйски.

В России, пожалуй, как ни в одной другой стране постсоветского пространства за

последние полтора-два десятилетия возникли десятки мощных научных центров, каждый из

которых занял свою нишу в фольклористике. Наряду с давно сложившимися центрами,

успешно работающими в Санкт-Петербурге и Москве, — такими как Институт русской

литературы (Пушкинский Дом) РАН, Российский институт истории искусств, Институт

мировой литературы РАН, Академия музыки им. Гнесиных, ВНИИ искусствознания,

Институт славяноведения РАН — за последнее десятилетие ХХ в. в полный голос заявили о

себе Государственный республиканский центр русского фольклора МК РФ, Институт

культурного и природного наследия МК РФ, Фольклорно-этнографический центр Санкт-

Петербургской консерватории, десятки региональных научных центров в Курске, Воронеже,

Омске, Новосибирске, Екатеринбурге, Петрозаводске, Сыктывкаре и других городах.

Наконец, российская фольклористика за свою полуторавековую историю освоила

азнообразные методы изучения своего объект

: сравнительно-исторический, структурно-

типологический, функционально-семиотический и т.п. В последние годы особое внимание

уделено разработке комплексного, или мультиинтеграционного, метода, формирующегося на

стыке разных наук, изучающих фольклор.

Другими словами, научный багаж, накопленный российской фольклористикой за

полтора века своей истории, позволяет решать самые сложные задачи, в том числе он

поможет закрыть имеющиеся лакуны в области теории и методологии.

Примечания

См. работы:

Азадовский М.К.

Проблема фольклора // Народное творчество. 1939. № 4;

задовский М.К.

Советская фольклористика за 20 лет // Советский фольклор. Сб. ст. и

материалов. 1939. № 6;

Соколов Ю.М.

Очередные задачи изучения русского фольклора /

Художественный фольклор. Вып. 1. 1926;

Жирмунский В.М.

Проблемы фольклора // Сергею

Федоровичу Ольденбургу. К пятидесятилетию научно-общественной деятельности, 1882

—

1932. Сб. ст. Л., 1934 (2-е изд.:

Жирмунский В.М.

Фольклор Запада и Востока. Сравнительно-

исторические очерки / Сост. Б.С. Долгин, С.Ю. Неклюдов. М., 2004. С. 40—57 и др.

Азадовский М.К.

Советская фольклористика за 20 лет // Советский фольклор. Сб. ст. и

материалов. 2-е изд. — СПб., 2003.

См.:

Пропп В.Я.

Специфика фольклора //

Пропп В.Я.

Фольклор и действительность: Избр. ст.

М., 1976;

Гусев В.Е.

Эстетика фольклора. М., 1967;

Гусев В.Е.

Фольклор и народная

художественная культура. СПб., 1996;

Чистов К.В.

Специфика фольклора в свете теории

информации // Типологические исследования по фольклору. Сб. ст. памяти Владимира

ковлевича Проппа (1895—1970). М., 1975;

Чистов К.В

. Народные традиции и фольклор.

Очерки теории. Л., 1986;

Толстой Н.И.

От Веселовского до наших дней (беглый обзор) /

Живая ста

ина. 1996. № 2.

Ст

. 5 из 6А

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/kon

neklud.htm

Ламанский В.И.

От редактора // Живая старина. СПб., 1890. Вып. I. С. XLI.

Богатырев П.Г., Якобсон Р.О.

Фольклор как особая форма творчества //

Богатырев П.Г.

Вопросы теории народного искусства. М., 1971 (1-е изд

.: Bogatyrev P., Jakobson R.

Die

Folklore als besondere Form des Schaffens // Verzameling van opstellen door ond-leerlingen en

evriende vakgenooten opgedragen aan mgr. Prof. Dr. Jos. Schrijnen (Donum Natalicum Schrijnen).

ijmgen Utrecht, 1929; 2-е изд. испр.:

Jakobson R.

Selected Writings. T. IV. Slavic Epic Studies.

The Hague Paris, 1966].

Скафтымов А.П.

Поэтика и генезис былин. М.; Саратов, 1924.

Пропп В.Я.

Морфология сказки. Л., 1928. Вопросы поэтики. Вып. XII. С. 12, 7.

Мелетинский Е.М.

Сравнительная типология фольклора: историческая и структурная /

Philologica. Памяти акад. В.М. Жирмунского. Л., 1973.

Чистов К.В.

Фольклор в культурологическом аспекте // Гуманитарий. Ежегодник

Петербургской гуманитарной академии. СПб., 1995. № 1. С. 164—175.

Ст

. 6 из 6А

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/kon

neklud.htm