Хубов Г. Мусоргский

Подождите немного. Документ загружается.

1' г N^

Все пре. до vioi вы .

•y.Lf ! • • 1

Р '

рв л:сь,бой.цы1

g iiti =

J • =

f "1'

J ^J .1 •

Тема, развернутая в лапидарном вариационном

развитии, несет в себе многозначительный подтекст.

В ее основу положена мелодия популярной польской

революционной песни «С дымом пожаров» («Z dy-

mem pozarow»). Эта чеканная боевая песня, овеян-

ная пафосом борьбы, пронизывает острым внутрен-

ним контрастом содержание эпилога. Впечатление

ни с чем не сравнимое! В сцене апофеоза победившей

смерти — «смертию смерть поправ» — поднимается

образ борьбы, извечное начало бытия. Таков глубо-

кий обобщающий смысл эпилога «Песен и плясок

смерти». Невольно вспоминаются вещие слова Марк-

са: «Самая смерть преформирована в живом, и ее

форму следовало бы поэтому понять в ее специфиче-

ской особенности как форму жизни» '•з. Мусоргский

не мог знать этих слов, но мысль, в них выражен-

ная, была близка его мировоззрению.

Идейно-творческая концепция цикла «Песни и

пляски смерти» одухотворена мужественной траге-

дийностью реализма. Рисуя мрачные картины смер-

ти, Мусоргский раскрывал суровую правду жизни.

В 1867 году, сочиняя музыку к байроновскому

«Поражению Сеннахериба» (сюжет до некоторой сте-

пени родственный «Полководцу»), Мусоргский трак-

товал смерть отвлеченно-символически, изображая ее

в хоральном облике «ангела мщенья». Опыт жизнен-

ной борьбы и творческих исканий развеял эти созер-

цательно-романтические представления, отголоски

юношеской поры. В «Песнях и плясках смерти» от

них не осталось следа. Тут, как уже было замечено,

смерть выступает персонифицированным действую-

щим лицом трагических сцен человеческих страда-

ний и страстей, ведет свою роль в «колее человече-

ских чувств». Народно-жанровая характерность сцен

.559

придает неповторимую экспрессшо «HTOHauiHOHnoft

конкрепности музыкальной драма/ургии. Правда дей-

ствительности, обнажаемая в раковых столкновени-

ях жизни и смерти, содрогает своей трагической ре-

альностью, и элемент фантастики в сюжетном раз-

вертывании сцен психологически обостряет ощуще-

ние этой страшной реальности. Несказанная вырази-

тельность музыки объемлет и картинность действия,

и драматизм развития, и скрытую в ием силу образ-

ных обобщений.

Цикл «Песни и пляски смерти» создавался Му-

соргским в пору тяжелых испытаний. Время поло-

жило печать на это трагическое сочинение. И выбор

самой темы цикла, конечно, не случаен. Быть может,

и Мусоргского, как Л. Толстого, охватывала мучи-

тельная мысль, что «правда, которую он любит луч-

ше всего, ужасна», но ничто не могло подавить в нем

мужества правды, выраженной страстно, сурово и

непоколебимо. Она звучала в его музыке скорбным

и гневным вызовом мрачной действительности, она

мстила за несправедливость, горе и страдания людей.

И эта суровая правда его искусства прекрасна.

Потрясения, пережитые Мусоргским, усугубляли

остроту восприятия действительности. Мертвящее ды-

хание реакции угнетало его. Хищный лик быстро

развивавшейся буржуазии был ему ненавистен.

«Чорт бы их иобрал,— этих биржевиков, разгаданных

сфинксов XIX века. Вот на кого наткнулась Русь,

мною грешным любимая!..» — писал он с нескры-

ваемой болью Мусоргский видел бедственное по-

ложение обманутых и вновь обманутых народных

масс, и глухое недовольство существующим поряд-

ком, и безуспешность попыток открытого противо-

действия ему — они подавлялись со зверской жесто-

костью. Разнузданная стихия произвола, насилия и

наживы опустошала человеческие души.

Горький лаконично и точно охарактеризовал то

время, заметив: «Естественное и прогрессивное яв-

.560

ление — рост капитала в стране — вызвало у нас в

70-х годах нечто рроде умопомешательства, золотой

лихорадки: все как-то сразу обезумели и бросились

в наживу, эксплоатируя труд людей и богатства

страны самым хищническим образом, самыми разо-

рительными приемами»'*®. Не один Мусоргский —

многие передовые люди России и русской культуры

болезненно остро ощущали гибельность этого «вихря

хищничества», но многие смирились перед ним как

неизбежным злом — оно цинично поощрялось власть

имущими и угодливо маскировалось либеральным

краснобайством о «благодетельных реформах». Му-

соргский не мог смириться, не мог быть равнодушным

наблюдателем «игры на обман» в политике, в чело-

веческих отношениях, в искусстве. «Если не произой-

дет громкого переворота в складе европейской жиз-

ни,— писал он,— буф вступит в легальную связь с

канканом у задушит nous autres *. Способ легкой

наживы и, конечно, столь же легкого разорения

(:биржа:) очень родственно уживается с способом

легкого сочинительства (:буф:) и легкого разврата

(:канкан:)... Как бесчеловечно переполнены все ка-

ким-то мертвящим, удушающим газом! Казарменный

лазарет, громадный плот с жертвами океанического

крушения, мрачными, алчными, пугающимися за

каждый кусок отправленный в желудок с общей тра-

пезы. Бездушное, формальное шатание (:надо же

двигаться:)! — господи, сколько жертв, сколько болей

поглощает эта чудовищная акула — цивилизация!..

Не знаю, что хуже обезображивает: гашиш, опий,

водка; или алчность к денежной «аживе?..»Му-

соргский оставался верен революционной идеологии

шестидесятых годов и теперь, когда видел крушение

надежд «светлого прошлого». Изнуренный трудной,

неравной борьбой и тяжкими житейскими невзгода-

ми, он все еще жаждал борьбы. «Должны оставаться

меж людей настоящие люди, когда «игра на обман»

пнетет и болеть заставляет,— упрямо твердил он.—

Все (почти) «играет на обман» в наше пресветлое

* нашего брата (фр ).

.561

время развития всего, чего хочешь, кроме человеч-

ности» . Жизнь без борьбы была для него немыс-

лима, и он мучительно искал опоры в «настоящих

людях». Скрытые побудительные причины перелома

в сложном процессе общественного развития были

ему неведомы; тем резче и болезненнее воспринима-

лись кричащие противоречия этого развития. Мусорг-

ский чувствовал, что яет возврата к прошлому и не

может быть примирения с настоящим, но он верил

в будущее и, напрягая последние силы, шел неот-

ступно вперед, наперекор времени и судьбе.

Созидательная сила творческого гения Мусорг-

ского находилась в постоянном противоборстве с

трагическими обстоятельствами его жизни, с бедст-

венными условиями его существования. Страдания,

лишения, недуги подтачивали его организм и MOUI-

ную сопротивляемость характера; участившиеся при-

ступы нервной болезни изматывали его; горе утрат

следовало за ним по пятам; надвигалась страшная

тень одиночества и нищеты...

Летом 1875 года окончилось совместное житье

Мусоргского с Голенищевым-Кутузовым, продолжав-

шееся (с перерывами) около двух лет. Внешним по-

водом послужило печальное недоразумение. Голени-

щев-Кутузов, уехав в деревню, по рассеянности за-

хватил с собою ключ от общей квартиры (на Галер-

ной улице), и Мусоргский, промаявшись всю ночь,

«проплелся, в 5-м часу утра, пешью» на Васильевский

остров, к одному из своих давних приятелей — П. На-

умову, у которого и нашел пристанищеНо случай

с ключом лишь ускорил вынужденное решенье. По-

началу Мусоргский предполагал прожить у прияте-

ля временно, пока не вернется Голенищев-Кутузов

{«один боюсь оставаться»,— признавался он ему). Од-

нако вскоре почувствовал, что совместное житье с

другом Арсением уже не наладится. В их взаимоот-

ношениях образовалась трещинка, все более углуб-

лявшаяся, обозначилось различие взглядов, чреватое

горьким исходом. Чутье не обманывало Мусоргского.

Он понимал, что и с этой дружбой придется рас-

статься. Он дорожи.71 ею, стремился сохранить хотя

.562

бы добрые товарищеские отношения. И, быть мoжef,

ради этого отказался от совместного житья с Голе-

нищевым-Кутузовым, который был люб ему и с ко-

торым он, казалось, прочно сроднился.

Перебравшись к Наумову на время, Мусоргский

прожил под кровом его дома более четырех лет. Па-

вел Алексаидрович Наумов, флотский офицер в от-

ставке, был человек общительный и радушный, но

суетный и беспорядочный, привыкший к беспечной

жизни «нараспашку»; смолоду он легко растратил

собственное состояние, затем состояние жены, так

же легко разошелся с нею и теперь пользовался

щедротами свояченицы, М. Костюриной, с которою

соединился узами гражданского брака. Он страстно

увлекался театром и музыкой, не пропускал ни одной

премьеры, приятельствовал с литераторами и арти-

стами и любил занимать их остроумной беседой, со-

провождаемой веселыми возлияниями. К нему ча-

стенько захаживали братья Жемчужниковы (созда-

тели Козьмы Пруткова), певецФ. Коммисоаржевский,

певица Д. Леонова и прочие деятели искусства ран-

гом пониже... Что и говорить, не в этом доме, где

царил дух богемы, надо было бы жить Мусоргскому

в те трудные для него годы. Да выбирать не при-

шлось. Во всяком случае, и Наумов и Костюрина

относились к «ему с сердечной теплотой и заботли-

востью. Мусоргский, не избалованный фортуной, был

благодарен и доволен уже тем, что мог работать.

Здесь сочинялось им многое для «Хованщины» и для

«Сорочинской ярмарки», здесь написал он серию но-

вых романсов и песен, в том числе такие шедевры

вокальной лирики, как «Горними тихо летела душа

небесами», «Рассевается, расступается» (слова

Ал. Толстого), «Видение» (слова А. Голенищева-Ку-

тузова), «Странник» (слова Фр. Рюккерта). Он умел,

даже любил сочинять «на людях», когда чувствовал

непринужденность обстановки.

'абота захватывала его, отвлекая от житейских

тягот и неудач. В конце 1875 года, когда навалились

крупные неприятности по службе, Мусоргский писал

Л. Шестаковой: «против меня в Министерстве заве-

.63

лась пошлая интрижка; не мытьем, — так катаньем

пронять хотят. И проняли. Только на поверку-то

вышло, что замученный, я прелесть какую хорошую

вещь для «Хованщины» придумал... Этакого не про-

бовано, и эффектно, и по истории не противно,—

это вот сию самую минуточку работать надо» Увы,

далеко не всегда удавалось замученному Мусоргско-

му Б <<-сию самую минуточку» засесть за работу, вы-

полнить задуманное.

Можно было усилием воли отвлечься от житей-

ских невзгод, служебных дрязг, от «болотных поте-

мок чиновного чернилища». Но можно ли было та-

кому художнику, как Мусоргский, отвлечься от окру-

жавшей его действительности, от утраты самых близ-

ких, «настоящих людей», от сознания своего духов-

нвго одиночества?.. В те хмурые дни и годы он еще

более тянулся к своим «прежним» друзьям-товари-

щам, и встречи продолжались, но не приносили же-

ланного сближения. Откровенные беседы с Римским-

Корсаковым и Кюи лишь растравляли внутренние

идейно-творческие противоречия. Мусоргский пере-

живал все это крайне болезненно. Зимою 1876 года,

после одной такой бурной встречи, происходившей в

доме Л. Шестаковой, Мусоргский писал ей: «Лжи не

было у Вас, у нас, у «их—и стены самые не лгали в

тот

приснопамятный вечер: все было правда, и какая

правда! — отсечете господ названных (Кюи и Кор-

сакова) от завета искусства — «по правде» беседо-

вать с людьми» Суть спора между «прежними

друзьями» в тот приснопамятный вечер неизвестна,

но нам хорошо известна суть их прииципиальных

творческих разногласий. Да и сам Мусоргский тогда

неустанно твердил о них. «Как выросло требование

общества перед современными русскими художника-

ми! — подчеркивал он.— Великое знамение страшно-

го времени всесословного недовольства. И как «е-

сносны, староверны художники, коснеющие в каби-

нетном труде и четырехстенных мечтаниях»®'. Вол-

нуясь и негодуя, он обострял противоречия и, не видя

выхода, метался в тоскливом отчаянии. Порою он

и сам чувствовал (несправедливость своих резких

.564

обобщающих суждений о товарищах, особенно о

Римском-Корсакове — ведь не во всем же они рас-

ходились, делая одно общее дело.

Когда Римский-Корсаков предложил ему встре-

титься в связи с составлявшимся сборником русских

народных песен, Мусоргский немедленно и горячо

откликнулся на это предложение. «Нам надобно ви-

деться—что за вздор! — писал он ему.— Преболь-

шое мне утешение Ваша задача, друг, передать рус-

ским людям и иным русскую песню.— Благословен-

ная, историческая заслуга. Ведь пропасть она бы

могла, родная, стеряться вовсе; а когда подумаешь,

что умелый русский взялся за такое святое дело, так

радуешься, и утешение нисходит. Не забудьте, что

при участии науки сближение народностей есть ак-

сиома, их взаимное познавание тоже аксиома» Но,

видимо, творчески-деловые встречи не могли уже

сгладить боль идейного отчуждения. Это было пред-

последнее письмо Мусоргского Римскому-Корсакову.

Более ровйые и теплые отношения сохранялись у

него с добросердечным, мягким Бородиным (харак-

терно замечание Мусоргского в цитированном выше

письме Шестаковой: «сдается, Бородин не выдаст:

поздно и незачем. О, если бы Бородин озлиться

мог\»). К сожалению, и с ним встречи становились

все реже.

Мусоргский отдалялся от друзей-композиторов, и

это было едва ли не самым горьким испытанием по-

следних лет его жизни. Страшась одиночества, он

искал опоры в связях с литераторами, артистами,

художниками и просто с добрыми знакомыми, ста-

рыми приятелями. Он теснее сблизился с неизменно

поддерживавшим его В. Стасовым, с трогательно за-

ботливой к нему Л. Шестаковой, с душевно любив-

шим его О. Петровым, прославленным ветераном

русской оперы. Он приятельствовал с замечательным

народным рассказчиком и актером И. Горбуновым.

Он с увлечением работал и с близкими ему певцами

и певицами, особенно с А. Молас (Пургольд) и

Д. Леоновой. Нередко (и всегда с громадным успе-

хом) выступал в концертах... Казалось, не было не-

.565

AoctaTKa в людях, питавших к неМу teплЫe, сердеч-

ные чувства. Но все эти связи, искренние и во мно-

гом плодотворные, не могли заменить утраченной

дружбы с боевой «когда-то» когортой соратников...

В 1878 году на музыкальном горизонте вновь по-

явился М. Балакирев, радостно встреченный своими

бывшими питомцами. И Мусоргский приветствовал

его возврашение: «Много хорошего было помянуто,

много хорошего было пройдено, а паче всего вели-

кая художественная память о наших бывалых де-

лах».. Поначалу Балакирев тепло отнесся к Мусорг-

скому и «был им приятно удивлен как человеком.

Никакого самохвальства или чего-нибудь в роде са-

мообожания, напротив того, он был очень скромен,

серьезно слушал, что ему было говорено...» Но

вскоре эта идиллия «приятного удивления» развея-

лась. Через несколько месяцев Балакирев уже от-

кровенно признавался В. Стасову: «Вообще я никак

не надеюсь на то, чтобы из Мусоргского сделался

живой энергичный человек и композитор. Он слиш-

ком разрушен физически, чтобы стать не тем тру-

пом, каким он теперь» Балакирев, не понимавший

Мусоргского и в прежние, «лучшие времена», теперь

отрекался от него.

Печальные события следовали одно за другим в

то ненастное время. На пороге весны 1878 года скон-

чался О. Петров, смерть которого потрясла Мусорг-

ского. Прекратились музыкальные вечера у Л. Ше-

стаковой. Все реже и все хуже, с безобразными ис-

кажениями и урезками ставился «Борис Годунов»

(последние при жизни композитора представления

оперы). Приступы прогрессирующей болезни одоле-

вали Мусоргского, и он уже махнул рукой на служ-

бу. В ноябре 1878 года ему стало так худо, что док-

тор приговорил было его только к двум часам жиз-

ни. Разладилась дружба с Голенищевым-Кутузовым.

А Горбунов последний близкий товарищ Мусорг-

ского, стал одним из его спутников в «Малом Ярос-

лавце». В несчастные дни запоя гениальный автор

«Бориса» и «Хованщины» подолгу просиживал здесь,

среди артистической богемы, ища отравы забвения...

.566

и. Горбунов

Мусоргский, которому едва исполнилось сорок

лет, внешне очень изменился — как-то осунулся и

отяжелел, лицо стало одутловатым, на лбу легли

глубокие морщины, под глазами появились отеки. Но

в характерном повороте поднятой головы с взлохма-

ченной львиной шевелюрой, в пристальном взгляде

помутневших глаз, вдруг загоравшихся лихорадоч-

ным блеском, в порывистой нервно-возбужденной ре-

чи чувствовалась упрямая горделивость художника-

бойца. Туго ему приходилось, ,но он не прекращал

творческой работы, ради которой только и жил еще,

бедствуя и тоскуя.

Летом 1879 года Д. Леонова предложила Мусорг-

скому отправиться вместе с нею в большое концерт-

ное турне по южным городам Украины и России.

Стасов и Балакирев решительно отговаривали его от

этой поездки, считая, что он берет на себя «постыд-

ную» роль аккомпаниатора предприимчивой артист-

ки. Однако Мусоргский принял предложение Леоно-

вой. Поездка привлекала его. Он хотел сброрить с

себя груз житейских невзгод и огорчений, вырваться

5^7

д. Леонова

из замкнутого круга горьких буден одиночества, уви-

деть новые края, встретиться с новыми людьми; к

тому же он надеялся, что концертная деятельноегь

как-то облегчит его материальное положение, изба-

вит хотя бы от тягостной нищеты. Дарью Михайлов-

ну Леонову, некогда занимавшуюся пением под ру-

ководством Глинки, Мусоргский знал хорошо еще со

времен постановки «Бориса», ценил ее яркий, хоть

и несколько грубоватый талант и пользовался ее

добрым к себе отношением. Роль аккомпаниатора он

вовсе не считал «постыдной», тем более, что должен

был выступать в концертах с певицей на равных

правах — и как солирующий пианист. Что же каса-

лось предприимчивого характера Леоновой, любив-

шей и славу и деньги, то об этом Мусоргский, по

свойству натуры, не задумывался. Он видел в ней

только артистку.

Решение было принято, и 21 июля Мусоргский

вместе с Д. Леоновой и ее мужем Ф. Гридниным

(взявшим на себя функции администратора) выеха-

ли из Петербурга. Маршрут их путешествия, длив-

.568