Хубов Г. Мусоргский

Подождите немного. Документ загружается.

ГУ:

liiir Уч. У

Страяица рукописной партитуры

оперы «Борис Годунов».

Сцена у Василия Блаженного

трясенная виденным и слышаганым, .медленно расхо-

дится. Оотаегся Юродивый. И его печалыная песня,

предвещающая тяжкие испытания Руси: «Лейтесь,

лейтесь слезы горькие...».

Так завершается картина у собора Василия Бла-

женного.

Мусоргский, как уже говорилось, вынужден был

изъять ее из основной редакции оперы. Лишь два

отрывка — эпизод Юродивого с мальчишками и его

заключительную песню («Лейтесь, слезы...») компо-

.479

зитор перенес в Сцену под Кромами. Теперь гени-

альная картина у собора Василия Блаженного вос-

становлена повсеместно. Во избежание повторов, вы-

званных переносами, ее заканчивают репликой

Юродивого «Богородица не велит». А в Сцене под

Кромами эпизод с мальчишками изымается. Таким

образом, музыкально-драматургический замысел опе-

ры воссоздается полностью.

Грановитая палата в Московском кремле. Чрез-

вычайное заседание Боярской думы. Композиция

этой, предпоследней, картины оперы пре'^ставляет

свободную переработку двух сцен пушкинской траге-

дии (XV. Царская дума и XX. Царские палаты) с до-

бавлением новых сцен и эпизодов.

В оркестровое вступление органично улеглась му-

зыка из четвертого действия «Саламбо» — воплоще-

ние мрачной торжественности «жрецов власти»''®.

Думный дьяк Щелкалов оглашает послание царя

Бориса боярам о мятежном Самозванце, задумавшем

«с толпой наемников голодных» сокрушить москов-

ский трон. Выход Щелкалова (он и здесь играет роль

«вестника» в трагедии) означен его темою из Проло-

га. Перед чтением послания в оркестре возникает

страдальческий мотив Бориса («И скорбью сердце

полно...»—см. ариозо). Скорбная интонация глухо

звучит и в музыке, сопровождающей текст царского

послания, монотонно скандируемый думным дьяком.

Весь этот эпизод (клавир, стр. 328—330) опущен в

основной редакции оперы. Между тем он необхо-

дим, ибо служит естественным началом «чрезвычай-

ного заседания» думы, на котором бояре должны по

указанию царя «сотворить правдивый суд» над раз-

бойником и вором Самозванцем.

^ В двухорной композиции сцены «дебатов» в бояр-

ской думе («Что ж ? пойдем на голоса, бояре?..»)

колоритно изображена церемония «формулирования»

приговора, заранее подготовленного в угоду

царю.

Перебрасываясь «уточняющими» репликами и все

.480

более распаляясь, титулованные бояре ocyждaюt

Самозванца на страшные пытки и казнь («труп его

предать сожженью... трижды проклясть и развеять

прах его поганый за заставами по ветру...»). Сцена

построена на сумрачном движении темы оркестрово-

го вступления, а для «обвинительного акта» Само-

званцу искусно переработана музыка приговора жре-

цов-пентархов мятежному Мато — из «Саламбо»^^.

Сцена заседания в думе замечательна не только

колоритной характерностью — она несет в себе дра-

матургический подтекст. Произнося устрашающие

слова приговора, бояре сами испытывают тайный

страх: проклятый Самозванец подвигается к Кромам,

в стране растет народная смута... Церемония «голо-

сования» окончена, а среди бояр — растерянность:

«Жаль, Шуйского нет князя; хоть и крамольник, а

без него, кажись, не ладно вышло». На этой реплике

озадаче}1Ных бояр, сопровождаемой в оркестре темой

Шуйского, как раз является он сам (клавир, стр. 337;

ср. пример 105). Лукавый царедворец знал, где сле-

дует «поопоздать маленько». Раздраженные бояре

стыдят его за то, что он «мутит народ на площадях»,

распространяя слухи, будто жив царевич (в оркестре

напоминанье темы Димитрия — Самозванца). Но

Шуйский, ловко увернувшись от попреков бояр

сообщает весть, которая всех приводит в смятение.

Мягко, вкрадчиво, подобострастно начинает Шуй-

ский свой рассказ, как, уходя от государя, «радея о

душе царевой», он «в щелочку... случайно., заглянул»

и увидел—«О, что увидел я, бояре!». Тут невзрачный

облик Шуйского преображается. Исчезают льстивые

интонации фарисейской речи. С актерским пафосом,

захлебываясь от возбуждения, он описывает муки и

безумный бред Бориса, отгоняющего незримый при-

зрак.

Музыка рассказа («Бледный, холодным потом об-

ливаясь...») исполнена драматизма при упомина-

нии о призраке в ней напряженно звучит тема душев-

ных борений Бориса (из первоначальной редакции,

см. пример 104). Шуйский упоен своей ролью. На-

прасно думные бояре в страхе кричат ему: «Лжешь!

16 Мусоргский 481

лжешь, князь!». Он их не слушает, торопясь закон-

чить рассказ. Но не успевает — его заканчивает... сам

Борис. При словах Шуйского «Чур... чур, шептал...» —

входит царь, дико озираясь по сторонам и судорож-

но повторяя «Чур, чур! Чур, дитя!». Бояре в ужасе

расступаются. В тремолирующем звучании музыки

видения трепещет тема убитого царевича (es-moll,

см. пример 108). Видение исчезает, но образ «заре-

занного младенца» жгучим напоминанием мучит Бо-

риса, исторгая из его груди тяжкие стоны: «Кто го-

ворит: убийца? Убийцы нет! Жив, жив малютка!»

(клавир, стр. 345).

Гениально смелый поворот музыкально-сценичес-

кого действия обнажает катастрофу души Бориса.

Едва овладев собою, он хочет держать речь боярам.

Но первые же его слова —«Я созвал вас, бояре...»—

отзываются скорбным мотивом прощания (см. при-

мер 99). А Шуйский торопится нанести последний

удар обессилевшему властелину. Он вводит Пимена,

который должен поведать государю «великую тай-

ну». Для Бориса, утратившего душевное равновесие,

эта тайна оказывается роковой.

В уста смиренного инока-летописца, явившегося

к царю в его смертный час, Мусоргский вложил прит-

чу о чудесном исцелении слепого пастуха над моги-

лой царевича Димитрия— эпизод из речи патриарха

Иова к Борису в пушкинской трагедии (сцена XV.

Царская дума). Чутье музыканта-драматурга под-

сказало Мусоргскому счастливую мысль передать

Пимену эту притчу, столь близкую всему облику ле-

тописца, и поместить ее именно в данной сценической

ситуации, предрешающей исход внутренней борьбы

царя Бориса. Сам Пушкин бы одобрил такую муд-

рую вольность.

Пимен является в Грановитую палату, словно по-

сланник истории, вершащей свой неисповедимый суд.

Он «пристально смотрит на Бориса, потом подходит

к нему» (ремарка Мусоргского). Спокойно-величавая

тема летописца предваряет его повествование (при-

мер 89). Притча выражена музыкою кроткой, просто-

душной:

.482

Moderate

Пимен

Од.ааж.ды. вве.чер.нвй час, арв.шелко

ние

иас

.тух

^ p p p

у же иас тм

-V р Р

.тый ста ред.

i i

1' f

: I

——^NF

F —

Сюжет притчи наивен, но какое страшное дейст-

вие производит она на Бориса, которому неотвратимо

ясен ее тайный смысл. И мы чувствуем это, когда

при словах «Димитрий я, царевич...» в оркестре появ-

ляется нежно звучащая мелодия убитого царевича.

Борис слушает летописца с нарастающим волнением.

Силится выдержать и не выдерживает. Наполза-

ющий кошмар душит его. Царь падает (в оркестре

проносится тема призрака).

Немного в мировой оперной литературе таких ше-

довров музыкальной драматургии, как описанные вы-

ше сцены Бориса и его последний монолог. Умира-

ющий царь остается наедине с любимым сыном

Федором. Траурным напутствием звучит мотив про-

щания... Замкнулся круг тяжких нравственных испы-

таний Бориса. Их очистительная сила просветляет

мрачный царственный облик этого «несчастного лю-

бимца счастия», как назвал Белинский Годунова, че-

ловека с большим умом, властной волей и темным

сердцем. Устами старого летописца высказано царю

в лицо непогрешительное народное мнение, произне-

сен народный приговор. А это сильнее и страшнее

угрозы Самозванца, и козней Шуйского, и боярской

16*

483

«Борис Годунов». Большой театр СССР, 1948.

Сцена у Василия Блаженного

Декорация Ф. Федоровского

крамолы. Исповедь и смерть — катарсис трагической

судьбы Бориса.

Мусоргскому, как и Пушкину, чужда морализу-

ющая сентенция. Он не оправдывает и не облагора-

живает Годунова; он до конца раскрывает всю прав-

ду человеческого в его характере, обуреваемом ос-

трыми противоречиями и противочувствиями. Пото-

му-то трагическая судьба Бориса вызывает в слуша-

телях участие и даже сострадание: «...видишь необ-

ходимость его падения и все-таки жалеешь о

нем...>И° — говорил Белинский о пушкинском Годуно-

ве; то же можем сказать и мы, слушая потрясаюшую

сцену смерти Бориса в опере.

Музыка его предсмертного монолога проникнута

неизъяснимой скорбью страдания и просветления.

Выразительным напоминаньем звучат отголоски те-

мы душевных борений Годунова («Не спрашивай,

каким путем я царство приобрел...», ср. пример 104),

темы последних надежд («Ты царствовать по праву

будешь...», пример 98), темы семейной отрады («Сес-

.484

тру свою, царевну, сбереги...», пример 97). Тревога

за сына перед лицом бедствий наступившего лихо-

летья тяготит Бориса («Венец тебе достался в тяж-

кую годину...»— в оркестре промелькивает мотив

Самозванца'"). Напрягая волю и разум, Годунов за-

вещает Федору мудрость государственного опыта:

«Не вверяйся наветам бояр крамольных... Измену

карай без пощады... Строго вникай в суд народный,

суд нелицемерный...». Строгая, мужественная тема —

115

Allegretto

Не в»в.рдй.1;я яа.ве там

бо

яр кра.моль вых,

jl'L J'i J-l i^M

зор.ко

слв.дш >a HX

сяо.шевь_я.»я тай.ны.кв

с Ля.тво

возвыщает этот мудрый порыв умирающего Бориса.

Силы его слабеют. В скорбном молитвенном настрое-

нии он благословляет сына — момент, прекрасно вы-

раженный нежной, просветленной музыкой проща-

ния(«С горней неприступной высоты...», Des-dur,

piano — pianissimo).

Раздается погребальный звон и надгробный вопль

приближающихся певчих (cis-moll) —«святая схи.ма»

ждет царя. Стращное смятение охватывает Бориса,

В предсмертной муке он выпрямляется во весь рост,

величавым жестом останавливая мрачное шествие

.485

монахов и бояр: «Повремените... я царь euie!»—и па-

дает, шепча мертвеющими губами последнюю мольбу

о прощении. Поразителен здесь в музыке внезапно

блеснувщий C-dur («Я царь еще...»), который сразу

же заволакивается сумрачным движением в Des-dur

(заключительное Largo). Скорбно-торжественно зву-

чит в оркестре, поднимаясь и поникая, царственная

тема отверженного Бориса...

Сцена под Кромами при первой постановке «Бо-

риса Годунова» (1874) была выделена композитором

как пятое действие. И не случайно. По содер-

жанию и по значению «Кромы»—обобщающий эпи-

лог всей оперы-драмы, а не только последняя или

предпоследняя — если точно придерживаться хроно-

логии описываемых событий — картина четвертого

действия. Создавая грандиозный финал народной му-

зыкальной драмы, возвышая в нем идею крестьянской

революции, Мусоргский руководился не хронологией,

а логикой истории. В Сцене под Кромами, к которой

повернуто внутреннее развитие драматургии «Бориса

Годунова», он воплотил величие и трагизм стихийной

борьбы угнетенного народа в эпоху крестьянских

войн. Этим обусловлена и неповторимая своебыт-

ность композиционного решения новой творческой

задачи.

Ночь. Лесная прогалина под Кромами. Шумным

вихрем врывается толпа восставшего народа, волоча

связанного боярина, царского воеводу Хрущева.

Всплески буйного движения (оркестровая прелюдия)

сливаются с криками и гиканьем крестьянской вата-

ги «бродяг». Зычные переклички, едкие реплики по

адресу пойманного боярина — сочная хоровая сце-

на («Вали его...»). В причудливом освещении тут же

разведенных костров затевается злая потеха — паро-

дийное «величание» борнсова воеводы: позади ста-

новятся «оруженосцы» с дубинками — рынды Фомка

и Епихан; находят и «зазнобушку» для боярина —

столетнюю Афимью... Бабы заводят озорной хоровод,

.486

Юродивый

(артист И. Козловский)

мужики подхватывают —«Не сокол летит по подне^

бесью» (великолепная разработка русской народной

песни «То не ястреб совыкался»):

кол лв тшт ао аод.ве бесь.ю.

Трикратное «величание» боярина выливается в

своеобразное сатирическое действо: в нехитрой игро-

вой сценке народ зло издевается над своим притесни-

телем, который только и думает «как бы вору на по-

мочь забить, запороть люд честной! — Слава боярину,

слава, борисову!..». Клич расправы звучит в этой

«славе».

Но до расправы дело не доходит. Грозная «игра»

с боярином, стихийно возникшая, обрывается в сти-

хийном течении событий. Вбегает Юродивый с гурь-

.487

бой мальчишек, «поднявших его в кустах» (как зна-

чится в ремарке). Мусоргский перенес сюда эту, уже

известную нам сцепку из картины у собора Василия

Блаженного, которую вынужден был «упразднить».

Перенос был оправдан желанием композитора сохра-

нить замечательную сцену Юродивого с мальчишками

хотя бы и ценой несколько искусственной затяжки

действия в «Кромах». Но теперь картина у Василия

Блаженного полностью восстановлена, стало быгь,

возвращена на место и упомянутая сценка Юродиво-

го с мальчишками.

Действие в «Кромах» от этого лишь выигрывает в

непосредственности развития. «Величание» боярина

обрывается появлением беглых иноков — Варлаама и

Мисаила. Словно знамя реет над ними древний (фри-

гийский) народный распев

117

Спяя

пв. лу . еа по . иврк . яу . ли,

^^^ р f^O g If ^ ^ '

•"«еа . ды с не - бес ао . ка . Т1 . ли . ся.

Варлаам и Мисаил выступают в роли «заводчи-

ков» мятежа, привлекая внимание возбужденной тол-

пы. Слова их терпкого распева звучат воззванием к

простому люду:

Солнце, луна померкяули, звезды с небес покатилися.

Вселенная восколебалася от тяжкого греха Борисова.

...Мучат, пытают божий люд, а мучат слуги Борисовы...

Народ жадно прислушивается. К речи новоявлен-

ных агитаторов присоединяются голоса из толпы:

«От Москвы идут святые старцы... Песню ведут о

кознях Бориса... о муках жестоких, что терпит

люд...» (клавир, стр. 387). Возбуждение стремитель-

но нарастает, и, как смерч, взмывается «пододонная

.488