живого образа. Слово, музыка, жест сливаются в не-
разрывном единстве сценического движения, опреде-
ляющего и своебытность тематического развития. Оно
переменчиво, как переменчивы выходки беспризорно-
го забияки в его озорной игре с несчастною старухой.
Мусоргский тонко пользуется изобразительными сред-
ствами, показывая комизм этой жестокой мальчише-
ской игры. Вот озорник высмеивает неловкость хро-
мой старухи («Ходишь селезнем, спотыкаешься...») —
и в музыке воспроизводится смешной «спотыкающий-
ся» ритм ее походки. Или вот он представляет ста-
руху страшным пугалом («По лесам бредешь, звери
мечутся...») — и мы слышим таинственные звучания
гротескной фантастики.
Подобного рода примеров в пьесе немало, и они,
конечно, не случайны. Ибо комическая изобразитель-
ность озорной «игры», психологически мотивирован-
ная, усиливает — контрастными бликами светоте-
ней — драматизм сценки. Ц. Кюи говорил, что «Озор-
ник» Мусоргского — это «мучительное скерцо, полное
силы, новизны, музыкальное от начала до конца и
отличающееся замечательным техническим совершен-
ством, тонкой и верной декламацией, которой так
просто и естественно подчиняегся и ритм, и такт»®'.
Характеристика справедливая.
«Озорник» вызывал у слушателей горькую улыб-
ку сострадания, «Козел» — веселый смех. Эта пьеса,
названная композитором «светской сказочкой», напи-
сана в новом для музыки жанре басни, обличитель-
ный смысл которой раскрывается в забавной аллего-
рии: шла девица прогуляться, повстречался ей козел,
«старый, грязный, бородатый, страшный, злой и весь
мохнатый, сущий чорт», перепугалась девица и убе-
жала чуть жива; вот пришла пора ей замуж, повстре-
чался барышне другой, великосветский козел — «ста-
рый и горбатый, лысый, злой и бородатый, сущий
чорт», но его она ничуть не испугалась — «она к му-
жу приласкалась, уверяя, что верна...». Идея басен-
ки сама по себе не нова, но звучит в тексте и особен-
но в музыке Мусоргского свежо. Остроумное сопо-
ставление иронии и гротеска в метких интонацион-
.313