повергается нищ в беспорядке на землю». Гроза по-
степенно стихает — «начинает проясневать». В насту-
пившей тишине раздается молитвенный напев хора —
скорбно-просветленная тема «искупительной жерт-
вы»...
Заключительный эпизод сцены — этот резкий пе-
реход после бушеванья страстей к pianissimo («тор-
жественная затишь») — невольно заставляет вспом-
нить мысль, высказанную Мусоргским по поводу так
понравившегося ему финала первого акта серовской
«Юдифи»: «Народ проклинающий, народ свирепею-
щий в fugatto, теряет последнюю надежду, последнее
сознание своих сил — бессильный, он отдается одно-
му чувству,— какой-нибудь сверхъестественный помо-
щи...»®. Именно эту мысль он выразил в заключитель-
ном эпизоде разбираемой сцены, по-своему—^и твор-
чески глубже, нежели Серов,— решив сходную
драматургическую задачу.
Превосходная музыка сцены грозы, органично
слитая с предыдущей сценой, раскрывает внутренний
смысл и динамику образных контрастов тематизма,
характеризующего душевное состояние народа в
один из самых критических моментов его истории.
В высшей степени удачен замысел Мусоргского за-
вершить мрачное «действо жертвоприношения» бу-
рей, разразившейся над осажденным Карфагеном (в
романе ее нет). «Эта буря, как высшая точка драма-
тического напряжения, является и по музыке своей
кульминационным пунктом всей композиции,— писал
В. Каратыгин. — Громадной стихийной силы и ярко-
сти достигает здесь Мусоргский, но, к несчастью,
здесь, быть может, больше, чем в других частях сво-
ей композиции, автор обнаруживает и все изъяны
своей техники. Музыкальные мысли мало развиты,
общая форма весьма неопределенна, голосоведение
корявое. А между тем, при надлежащей редакции,
вернее, при значительной перекомпоновке, из материа-
ла Мусоргского могла бы выйти во всех отношениях
прекрасная и сильная страница оперно-симфонической
музыки, быть может, способная поспорить даже с ге-
ниальной «Ночью на Лысой горе»
206