Хилл Кристофер. Английская революция
Подождите немного. Документ загружается.
В течение всего рассматриваемого периода в стране тлели искры
возмущения против этого гнета. Они вспыхнули, разразившись открытым мятежом
в 1549 и 1607 гг., но каждый раз крестьянство терпело поражение и бывало
вынуждено подчиняться. Государство всегда является орудием угнетения в руках
господствующего класса, а Англией XVI в. правили лендлорды. Некоторые из
бедных держателей стали бродягами, скитавшимися по дорогам в поисках куска
хлеба. На этот случай 'были приняты законы, предписывавшие клеймить бродяг
или же «бить кнутом, пока его или ее плечи не покроются кровью».
«Отцы теперешнего рабочего класса, - как пишет Маркс в «Капитале», -
были прежде всего подвергнуты наказанию за то, что их насильственно превратили
в бродяг и пауперов».
Другие крестьяне стали сельскохозяйственными рабочими и работали в
крупных поместьях. Иные же служили для развивающейся текстильной
промышленности резервом дешевой рабочей силы. Обе эти группы не имели
земли, которая обеспечивала бы им самостоятельность в плохой год или же в тех
случаях, когда их наниматели терпели банкротство. Они были на пути к
превращению в пролетариев, не имеющих ничего для предложения на рынке,
кроме своей рабочей силы, подвластных всем колебаниям, всей неустойчивости
капитализма. «Деревенское население, — цитируем опять Маркса, - насильственно
лишенное земли, изгнанное, в широких размерах превращенное в бродяг,
старались, опираясь на эти чудовищно террористические законы, приучить к
дисциплине наемного труда плетьми, клеймами, пытками». Однако следует быть
осторожным, не относить этих явлений к слишком раннему времени и не
преувеличивать их масштаба,— они представляют интерес лишь как
господствующая тенденция. Точно так же новые прогрессивные землевладельцы -
этот растущий и развивающийся класс - привлекают к себе внимание, пожалуй, в
большей мере, чем они того заслуживают, судя по данным статистики. До 1660 г.
лендлорд, улучшающий свое хозяйство, не был типичным явлением.
Не следует также забывать, какой характер имели изменения в сельском
хозяйстве дореволюционной Англии. Они происходили в рамках старой техники
ведения хозяйства. До XVIII в. крупного переворота в сельскохозяйственной
технике не совершилось, хотя зачатки его можно проследить в революционные
годы XVII в. Изменения, которые произошли до 1640 г. и в огромной степени
умножились между 1640 и 1660 гг., коснулись скорее владения землей и объема
продукции,, чем производственной техники. Следовательно, они не имели
революционизирующего действия на общество в целом. Существовал новый класс
прогрессивных землевладельцев. Он пробивал себе путь, натыкаясь на феодальные
пережитки, без уничтожения которых не мог свободно развиваться. Во время
революции он овладел государством, создав этим условия, в которых стало
возможным его дальнейшее развитие.
С другой стороны, на севере и западе новые перемены даже не коснулись
целых больших районов, — и даже там, где такие перемены происходили, еще к
1640 г. значительная часть крестьян сохраняла характер полусамостоятельных
земледельцев. В борьбе против королевской власти эта важная группа оказалась
временной союзницей главных сил буржуазии, но очень мало получила от этого
союза. Поэтому, когда, после 1647 г., она обнаружила, каковы действительные
цели буржуазии, то стала бороться совместно с другими радикальными элементами
за развертывание революции влево. Однако, поскольку ее стремления и
социальные цели были в некоторой степени докапиталистическими, обращенными
назад, к идеалам устойчивой крестьянской общины, она была обречена на
поражение. Этим течением нельзя пренебрегать, так как оно объясняет, почему в
социальных идеях пуритан и социальных целях левеллеров имеется
«средневековая» и даже реакционная струя.
6) Промышленность и торговля
Хотя большинство англичан работало до 1640 г. на земле, в
промышленности и торговле происходили не менее важные перемены, чем те,
которые мы уже описали, — перемены, которые, в сущности, дали толчок
развитию сельского хозяйства. В столетие, предшествовавшее 1640 г., произошла
промышленная революция, которую ускорили превращение в капитал сокровищ,
отобранных при закрытии монастырей, и богатства, приобретенные торговлей,
пиратством и грабежом Нового Света или работорговлей. Англия всегда была
крупной производительницей шерсти и вывозила сырье в Нидерланды, где его
перерабатывали в сукно. Теперь очень быстро развилась английская суконная
промышленность, и английские купцы стали в гораздо большем масштабе
вывозить готовые сукна или полуфабрикаты. В то же время сильно поднялась
добыча угля — к 1640 г. Англия давала больше 4/5 всего добываемого в Европе
угля. А уголь играл видную роль в развитии очень многих других отраслей -
промышленности — в производстве железа, слова, стекла, мыла, в судостроении.
Этот бурный промышленный подъем привел к большому увеличению
объема английской торговли. В этом же направлении действовал и переход от
вывоза сырья к вывозу готовых изделий. Англия перестала быть лишь
поставщиком сырья для западноевропейских стран, она стала конкурировать с их
производством и, в поисках рынков и сырья, проникать в далекие страны — в
Россию, Турцию, Ост- и Вест-Индию. Отсюда берет, свое начало английская
колониальная экспансия, имевшая целью развить торговлю Англии и добиться
монопольного политического контроля над теми частями мира, которые Англия
намеревалась эксплуатировать в экономическом отношении. Это требовало
укрепления государственной машины привело, к росту английской, морской мощи,
бросившей вызов, великой колониальной державе — Испании.
Поражение испанской Армады в 1588 г. дало возможность английской
заморской торговле свободно развиваться. А это заставило коммерческие классы
Англии острее почувствовать ограничения, задерживавшие их развитие внутри
страны. С того момента когда поражение Армады создало в Англии ощущение
политической безопасности, парламент стал нападать на монархию и на ее попытки
регулировать экономическую жизнь государства. (Не следует преувеличивать
размеры этих изменений в политике торговых классов до 1640 г., потому что, как
мы увидим, их сдерживало множество препятствий, но тенденция ясна.)
Эти новые экономические события породили новые классовые конфликты.
Людьми, которые оказались в состоянии снабдить промышленное развитие
капиталами, были купцы, работорговцы и пираты, собравшие богатства за морями,
а также часть дворянства, разбогатевшая на грабеже монастырей и в новом
сельском хозяйстве.
Вначале контроль над экспортом, как и в средние века, находился в руках
купцов, организованных в компании. Во внутренней торговле господствовали
купцы-посредники. Фабричная система еще не развилась. «Система раздачи», при
которой купец снабжает работника шерстью или пряжей, а работник и его семья
прядут или ткут ее у себя на дому (называемая еще «домашней системой»),
означала, что если даже произ- водитель и владеет иногда орудиями производства -
прялкой или ткацким станком,— снабжение его сырьем и, следовательно, доход
полностью зависят от работодателя. В плохие времена он всегда оказывался в
долгу — обычно у нанимавшего его купца-капиталиста. Таким путем купцы-
ростовщики нажили огромные состояния за счет мелких собственников.
Иногда случайно мелкому мастеру удавалось, удачно заняв необходимый
для успеха капитал, «подняться», но значительно большему числу мастеров не
везло. Вот почему мелкие производители присоединились к хору феодалов-
лендлордов, вопивших против «ростовщичества». Они не могли обойтись без
займов, но высокие проценты, которые можно было требовать в
докапиталистическом обществе, разоряли их. Ростовщический процент был для
простых людей тем, чем является для их современных потомков наемный труд.
При домашней системе скупщик больше эксплуатировал рабочего тем, что
навязывал ему высокие цены на сырье и устанавливал высокие проценты, чем
выплатой ему низкой заработной платы. Таким образом на сцену выходил класс
мелкой буржуазии со своими особыми экономическими интересами. Состав его
менялся по мере того, как наиболее предприимчивые и удачливые члены его
превращались в капиталистов, а неудачники опускались до уровня наемных
рабочих. Оплотом этого класса были восточная Англия и южная часть
центральных графств, которые позднее стали центрами самого решительного
сопротивления Карлу I.
В торговле и промышленности развитие капитализма встречало не меньше
препятствий, чем в сельском хозяйстве, и препятствия эти были не менее серьезны.
В средние века торговля и промышленность были сосредоточены в городах, где
цехи строго контролировали их. Цехи были товариществами производителей,
установившими монополию на местном рынке и поддерживавшими ее путем
ограничения продукции и конкуренции, регулирования цен и качества изделий,
контроля над учениками и подмастерьями (при системе ученичества ремесленник
должен был обучаться 7 лет и лишь после этого получал право устроить
собственную мастерскую). Эта система предполагала наличие устойчивого и
закрытого местного рынка, а феодальная экономическая теория была основана на
идее относительно устойчивого общества.
Но теперь рынок расширялся: вся нация стала единым экономическим
целым. Капитал искал прибылей путем участия в любой экономической
деятельности, и капиталисту было все равно, где продаются его продукты, лишь бы
они продавались выгодно. Местные преграды для торговли рухнули. Каждый
отдельный город с его рынком уже не мог господствовать над торговлей окрестных
деревень, потому что ему пришлось столкнуться с конкуренцией лондонских
купцов, продававших свои товары вразнос и скупавших изделия местных
ремесленников. Конкуренция сломила монополию. Что касается заморской
торговли, то купцы находили еще выгодным объединяться в компании для
самозащиты в далеких странах и неохраняемых морях: в те дни каждый купец в
свободное время был пиратом. Государство Тюдоров имело возможность до
некоторой степени контролировать эти компании, продавая им свое
покровительство и хартии со значительными привилегиями.
Однако в промышленности дело обстояло совершенно иначе. Высокий
уровень качества изделий городских цехов, ограничения, налагавшиеся ими на
конкуренцию и на выпуск продукции, казались капиталистическим
предпринимателям лишь бессмысленными препятствиями на пути свободного
производства, мешавшими им удовлетворять требования растущего рынка. Чтобы
избавиться от этих оков, предприятия переносились из городов в пригороды, в
города без цехового законодательства и в деревни, где производству не грозило
постороннее вмешательство и регулирование. Здесь, в рядах крестьянства,
разоренного и экспроприированного переменами в сельском хозяйстве,
промышленники находили резерв дешевой рабочей силы. Многие из новых
отраслей промышленности, например добыча угля и квасцов, были с самого начала
почти целиком капиталистическими. Однако цеховые города попрежнему
старались монополизм подорвать местную торговлю и сделать только свои рынки
местом сбыта для всех товаров.
С другой стороны, купцы-посредники стремились удовлетворить
потребности Лондона и экспортного рынка, связавшись непосредственно с
производителем продуктов питания. Таким образом они вступили в конфликт с
рыночными правилами цеховых городов и управлявших ими реакционных
олигархических групп. Привилегии этих последних, ограничения и система
ученичества оставались серьезным препятствием к полному развитию
производительных возможностей страны, к свободному притоку капитала в
промышленность. Цехи были связаны с социальной структурой феодализма и
враждебны новым, более свободным силам капитализма.
Поскольку старые средства контроля над промышленностью пришли в
негодность, корона, в интересах феодально-землевладельческого класса (и
небольшой придворной группы финансистов и спекулянтов), попыталась
применить новые. В условиях, когда городские цехи оказались обойденными,
корона попыталась поставить промышленность и торговлю под свой контроль в
национальном масштабе посредством монополий, т. е. продажи тому или иному
лицу исключительных прав на производство или торговлю, а иногда и на то и
другое, определенного товара (или исключительного права торговать на том или
ином заморском рынке). Мы увидим, как провалились эти попытки и какие
катастрофические результаты имел этот провал для монархии.
Можно понять, как подействовал огромный рост промышленности и
торговли на сельское хозяйство и на земельные отношения, ибо аграрные
изменения были вызваны отчасти выросшим спросом на продовольствие для новых
городских районов, отчасти спросом на шерсть для растущей суконной
промышленности и развитием горнорудной промышленности. Во всех этих
случаях интересы класса купцов совпадали с интересами прогрессивных
землевладельцев. А движение торгового капитала в деревню, либо путем покупки
поместий, либо путем предоставления займов, внесло в относительно статичные я
традиционные до тех пор аграрные отношения новый деловой дух, дух
конкуренции. Там, где семьи держателя и лендлорда веками занимали свою землю,
а держатель платил неэкономическую ренту, отношения были совершенно иные,
чем между новым владельцем и капиталистическим арендатором.
Следует подчеркнуть следующий пункт, В Англии было множество
капиталов, которые купцы и дворяне стремились поместить в промышленность,
торговлю и сельское хозяйство при условии их возможно более свободного
развития. Феодальные пережитки в городе и деревне, а также правительственная
политика, намеренно стремившаяся, в интересах старого землевладельческого
правящего класса, ограничить производство и накопление капитала, постоянно
мешали этому. Следовательно, борьба буржуазии, атаковавшей феодальный строй
и олигархию крупных купцов, пытавшихся в союзе с двором монополизировать
коммерческие прибыли, была прогрессивной и представляла интересы страны в
целом.
Англия 1640 г. была еще в экономическом отношении феодальным
государством,, хотя имела огромный и все растущий капиталистический сектор,
развитие которого корона и феодалы-лендлорды не могли задержать навсегда. В
стране было мало пролетариев (за исключением Лондона), так как большинство
производителей, работавших в рамках домашней системы промышленности, были
одновременно мелкими крестьянами. Но эти крестьяне и мелкие ремесленники
теряли свою самостоятельность. Повышение цен ударило по ним особенно тяжело,
и они попадали во все большую зависимость от купцов и сквайров.
По существу, в конфликте участвовали три класса. В борьбе с
паразитическими феодалами-землевладельцами и спекулянтами-финансистами
интересы нового класса капиталистических купцов и фермеров временно
совпадали с интересами мелкого крестьянства, ремесленников и подмастерьев. Но
поскольку, развитие капитализма влекло за собой распад старых отношений в
сельском хозяйстве и промышленности и превращение самостоятельных мелких
ремесленников и крестьян в пролетариев, между купцами и фермерами-
капиталистами, с одной стороны, и мелкими крестьянами и ремесленниками, с
другой, неизбежно должен был развиться, конфликт.
3. Политические предпосылки английской революции
а) Монархия Тюдоров
Роль монархии Тюдоров на фоне переходного в экономическом и
социальном отношениях периода ясна. Монархия Тюдоров поддерживала
равновесие между интересами буржуазии и прогрессивного дворянства, с одной
стороны, и феодалов — с другой. После того как в XV в., в войнах Алой и Белой
розы, знатные феодальные семьи истребили друг друга, силы новых и клонящихся
к упадку классов оказались на краткий период в равновесии, и в течение этого
периода функция монархии заключалась в заботе о том, чтобы неизбежное
принятие буржуазных требований принесло правящему классу как можно меньше
вреда. Купцы хотели, чтобы Англия была единой страной, чтобы в ней
поддерживались порядок и спокойствие, чтобы она имела единые законы, единую
систему мер и весов. Генрих VII и ого преемники позаботились о том, чтобы это
единство сосредоточивалось вокруг личности короля и чтобы порядок
поддерживало сельское дворянство (мировые судьи). Буржуазия нападала на
церковь за ее богатство и непроизводительность, - Генрих VII провел
«реформацию» 1529-1540 гг. и позаботился о том, чтобы политическую власть и
часть богатств церкви получила корона. Большая часть монастырских земель
перешла к тем, у кого нашлись деньги на их покупку, что укрепило новый элемент
и деревне. Марии Тюдор удалось на несколько лет восстановить католицизм, но
она не смогла вырвать монастырские земли из рук тех, кто их купил. Корона
пыталась также контролировать торговлю и промышленность в интересах казны,
нередко выступая в роли защитницы крестьян и ремесленников от богачей, но
всегда, в конечном счете, отступала перед буржуазией, которая предоставляла ей
субсидии и займы.
Фактически, примерно до 1590 г., интересы монархии Тюдоров совпадали с
интересами городской и сельской буржуазии — в борьбе против Испании, против
международной католической церкви, против знатных семей, оспаривавших
верховный контроль над страной у дома Тюдоров и разорявших страну своими
частными войнами. Отсюда возникло сотрудничество монархии и буржуазии в
парламенте. Однако существовала грань, за которую нельзя было продолжать
отступление, и в конце концов единство интересов распалось.
И действительно, до определенного времени буржуазия и феодальное
дворянство могли жить при монархии согласно. В век, когда грабеж и морской
разбой содействовали быстрому накоплению капиталов, отважные пираты из
полуфеодальных юго-западных графств - Девона и Корнуола - собирали богатства
в таких размерах, которые были недоступны для осторожных лондонских купцов.
Грабя испанские колонии, забирая золото с испанских кораблей, отправляясь на
поиски земель в Ирландию и Северную Америку, авантюристы разлагающегося
класса не вступали в конфликт с растущим классом предпринимателей. Самые
удачливые из них приобрели капитал, необходимый для того, чтобы самим принять
участие в производстве на рынок. Линии классового разделения еще не
определились.
Процесс кристаллизации классовых интересов происходил в царствование
Якова I и Карла I. К тому времени новое поземельное дворянство и
респектабельные торговцы захотели приняться за мирное развитие и законную
торговлю. «Новый век повернулся спиной к золоту, не исходящему от обладающих
законными правами компаний». «Порядок и закон разорили нас всех», - вопил
будущий роялист сэр Джон Оглендер.
По мере того как их доходы от земли падали, феодалы стали все больше и
больше зависеть от двора, раздававшего им подачки и должности. По мере того как
монархия Стюартов становилась менее полезной для буржуазии, она становилась
более необходимой для феодалов, - для них она превратилась в единственную
гарантию экономического существования. Вот почему они так отчаянно сражались
за нее в гражданской войне.
Ибо монархия была связана с феодальным строем не только узами
консервативных чувств. Сам король был крупнейшим из феодальных лендлордов,
и хотя имел большие, чем любой другой феодал, возможности взимать в свою
пользу долю новых, капиталистических богатств, он не меньше всякого другого
землевладельца противился коренной перемене — переходу от феодального к
капиталистическому общественному строю.
В начале XVI в. монархия использовала буржуазию как союзницу против
сильнейших своих соперников - других знатных феодальных домов, ослабленных
войнами Алой и Белой розы и церковными распрями. Союз между короной и
парламентом (в котором были представлены землевладельцы и купцы) носил в
начале XVI в. искренний характер. Новые люди преуспевали под сенью трона.
Король защищал их от внутренней реакции и мятежа, разгромив, например,
«Благодатное паломничество» (1536 г.) и восстание северных эрлов (1569 г.).
Корона защищала их также от внешней реакционной силы—Испании (Армада).
Реакция восторжествовала, казалось, на короткое время, лишь когда Мария Тюдор
вышла замуж за Филиппа Испанского. А тогда единственные средства ее политики,
террор и костры, содействовали укреплению национальной ненависти к
католицизму. Таким образом, сотрудничество короны и парламента при Тюдорах
основывалось на общности реальных интересов. Право выборов в парламент было
очень ограничено, и палата общин представляла исключительно
землевладельческий класс и купечество, палата же лордов играла большую роль,
пока в царствование Якова I палата общин не захватила в свои руки инициативы.
Парламент при Тюдорах собирался редко и обычно одобрял королевскую
политику.
Но к последнему десятилетию XVI в. когда все внутренние и внешние враги
буржуазии были разбиты, она перестала полагаться на покровительство монархии.
В то же время корона все больше стала ощущать, какие опасности сулит ей
растущее богатство коммерческого класса, и старалась, пока не поздно, укрепить
свои позиции.
Это противоречие нашло свое отражение в конфликтах Якова I и Карла I с
парламентом. Изменилось соотношение классовых сил. Яков был глупее
Елизаветы, но это не объясняет провала его политики в тех областях, где ее
политика имела успех. Яков строил грандиозные теории божественного права
королей, а Елизавета хранила на сей счет благоразумное молчание, но в этом: лишь
симптом, а не причина растущих расхождений между короной и парламентом.
Якову пришлось определить свою позицию потому, что ее стали оспаривать. Суть
проблемы заключалась в финансах, по вопросу о которых произошел конфликт уже
в конце царствования Елизаветы. Цены поднимались, богатство буржуазии росло
бурными темпами, но доходы короны, как и доходы всех крупных
землевладельцев, оставались неизменными и не соответствовали новым нуждам.
Вопрос стоял ребром: если корона не сможет черпать из новых богатств, либо а)
резко повысив налоги за счет буржуазии и дворянства, либо б) приняв какое-
нибудь участие в самом производственном процессе, — то ее самостоятельная
власть исчезнет.
Первая попытка Стюартов — повышение пошлин, принудительные займы,
новые налоги — привела к резким конфликтам с парламентом, который всегда
претендовал на исключительное право контролировать налоги и не намеревался
разрешать их увеличение, не получив полного контроля над всем государственным
аппаратом.
Вторая привела к созданию монополий; то было стремление контролировать
некоторые отрасли промышленности, например угольную, квасцовую, суконную и
т. д., и получать благодаря такому контролю известную долю от их прибылей. Она
возмутила все торгово-промышленное население — как капиталистов, так и
рабочих. Скандал достиг апогея в связи с «проектом Кокейна» (1616 г.). Это был
план подчинить суконную промышленность королевскому контролю и расширить
экспорт в пользу казны. Экспортеры саботировали этот проект, что привело к
кризису перепроизводства и широкой безработице, вина за которую была
возложена на корону.
Третий способ, к которому прибегли Стюарты, когда провалились все
другие, не имел никаких шансов на успех. Это была попытка воскресить и
увеличить доход от феодальных повинностей. Основываясь лишь на этом
источнике, корона не могла стать независимой от буржуазии в финансовом
отношении, и единственным последствием этой затеи было то, что корона отдалила
от себя не только буржуазию, но и своих потенциальных друзей - феодалов. Ибо в
условиях растущих экономических затруднений и политической угрозы со стороны
буржуазии монархии пришлось вновь опереться на старую знать и экономически
непрогрессивные и паразитические элементы в государстве. С другой стороны,
необходимость сохранить свои позиции ставила феодальную знать во все большую
зависимость от контроля короны над экономической жизнью. Ей нужно было
покровительство двора для безземельных младших сыновей родовитых семейств,
которых буржуазная конкуренция вытесняла из ученого сословия. Ей нужны были
привилегии и монополии для участия в прибылях развивающегося капитализма.
Неудивительно, что главные экономические столкновения в первых парламентах
при Стюартах происходили по вопросу о монополиях. При помощи монополий
монархия Стюартов пыталась контролировать и вводить в определенное русло
коммерческую деятельность - в интересах обанкротившихся придворных
«трутней», нападками на которых изобиловали пуританские проповеди.
Остается рассмотреть вопрос о другом крупном землевладельце, чьи
интересы был» еще теснее связаны с интересами монархии, - о церкви. После
закрытия монастырей часть дворянства жаждала захватить оставшиеся у церкви
земли. Только заинтересованность короны в поддержке со стороны епископов
охранила церковь от новых покушений на ее имущество. Моральный авторитет
англиканской церкви уже не мог опираться на папство, с которым порвал Генрих
VIII, а зависел от национальной монархии, единственной защитницы церкви от
католической реакции и левых протестантских революционеров. Поэтому
елизаветинская церковь стояла за пассивное послушание установленной богом
власти и проповедовала, что неповиновение — самый тяжелый грех. К 1640 г.
церковь уже в продолжение целого столетия зависела от короны, и их союз был
основан на теснейшей общности их интересов. По мере того как расширялась
брешь между короной и буржуазией, нападки пуритан на церковь, на ее формы и
обряды, на ее суды и дисциплину стали едва отличимы от нападок на корону в
парламенте. Группа лондонских купцов образовала общество по организации
лекций в «бесплодных частях» страны, и его лекторы, назначенные городскими
корпорациями, возбудили особую ненависть архиепископа Карла I, Лода, с полным
основанием подозревавшего, что как их богословие, так и их политические теории
сточки зрения правительства будут одинаково «ненадежны».
Две социальные системы, две идеологии боролись между собою.
Пресвитерианство (которое проповедовало смещение назначенных королем
епископов и господство старейшин, местных именитых людей, в каждой церкви)
было олигархической теорией, особенно соответствовавшей запросам крупной
буржуазии. Крупная буржуазия хотела такой церковной организации, которая
могла бы распространять во всем обществе пригодную для купеческого класса
политическую и экономическую систему мышления. Уже не раз доказывалось, что
проповедовавшаяся пуританством мораль была именно такой системой взглядов,
какая была нужна для накопления капиталов и развития капитализма. Она учила
бережливости, трезвости, усердной работе в любом состоянии, которое бог
предназначил человеку, непрестанному труду, независимо от того, является ли
человек купцом, ремесленником или кем-нибудь другим, но без излишнего
наслаждения плодами своего труда, и неустанному выполнению долга в ущерб
«мирским» удовольствиям. Богачи должны были накапливать капитал, бедняки —
трудиться, выполняя божественный долг и всегда находясь под наблюдением
«великого мастера». Эта вера вдохновляла буржуазию в качестве божьей
«избранницы» перестроить общество по предопределенному свыше образцу, а если
этот образец поразительно напоминал капиталистическую систему, то буржуазия
тем пламеннее была убеждена, что совершает божье дело и что конечная его
победа предопределена и обеспечена. Вера ее в «спасение» была порождена
исторической необходимостью и прогрессивностью ее задачи и подтверждалась
тем материальным преуспеянием, которым бог благословлял своих слуг.
Духовенство пошло в контрнаступление, пытаясь вернуть себе некоторые из
потерянных церковные доходов (десятину, которая была «импроприирована», т. е.
пошла в карманы светских лендлордов, хотя первоначально взималась на
церковные нужды со всех лиц, Пользовавшихся недвижимостью). В то же время
церковь стремилась восстановить свое право на назначение священнослужителей,
чтобы посылать в приходы лишь священников, удовлетворяющих ее в
общественном и догматическом смыслах. Церковный суд «Высокой комиссии» во
главе с Лодом беспощадно карал «подрывные» взгляды на церковное учение и
дисциплину. Пуританская оппозиция изображала все направление политики Карла
как возврат к папизму, что было правильно по существу, но не по форме. Лод не
был правоверным папистом и отвечал отказом на все формальные предложения
Рима, но вся проводимая им социальная политика была попыткой воскресить и
продлить устарелые средневековые экономические и социальные отношения и
соответствующее им мышление. Таким образом, борьба за господство над
церковью имела величайшее значение. Кто властвовал над ее учением и
организацией, тот мог определять структуру общества. Яков I, сказавший: «Нет
епископа - нет и короля», произвел тем самым глубокий политический анализ. Уже
через три года после отмены епископата Карл I погиб на эшафоте.
б) Сопротивление Стюартам
Уже в первые годы XVII в. в парламенте велась политическая борьба. Она
охватывала много областей — религиозную, экономическую, конституционную. С
религией связывались вопросы внешней политики. Са времени войны против
реакционной Испанской- державы и поражения Армады английское
протестантство и английский патриотизм были тесно связаны между собой. Яков
нанес оскорбление тому и другому, сблизившись с Испанией из страха перед
революционными тенденциями крайнего протестантства в Англии и за границей. В
течение многих лет испанский посол Гондомар был самым влиятельным человеком
при дворе Якова и самым ненавистным человеком в Англии. Именно в эти годы
испанская дипломатия и испанские армии наступали; на всем европейском
континенте, тесня протестантов. Буржуазия знала своих друзей.
Палата общин требовала воинственной анти-испанской политики вопреки
примиренческой политике Якова. Но она смогла добиться этого лишь после
падения монархии. Внешняя политика монархии отражала интересы реакции в
Англии и Европе, а коренным образом изменить ориентацию внешней политики
возможно лишь посредством коренной перемены в социальной системе.