общаться только с помощью знаков,которые выражают их внутренние
состояния. Если между ними устанавливается общение, которое становится
реальной общностью, так что, можно сказать, все партикулярные сознания
сливаются в одно общее сознание, то знаки, их выражающие, должны в
результате как бы слиться в один-единственный и уникальный знак. Его
появление дает индивидам знать, что они едины, и дает им сознание их
морального единства. Испуская один и тот же возглас, произнося одно и то
же слово или делая один и тот же жест по поводу одного и того же
предмета, они чувствуют свое единство и становятся едиными. Это верно,
что индивидуальные представления также вызывают в организме реакции, с
которыми нельзя не считаться, однако эти представления можно помыслить
и отдельно от тех физических процессов, которые они сопровождают или за
которыми следуют, но которые они не конструируют. Но совсем другое
дело — коллективные представления. Они предполагают воздействие и
реагирование на воздействие со стороны другого; они суть продукты таких
взаимодействий, которые сами возможны лишь через посредство
материального посредника. Роль этих последних не сводится к тому, чтобы
выражать ментальные состояния, с которыми они связаны; они помогают
создавать их. Индивидуальное сознание не может вступать в контакт и
общение с каким бы то ни было другим, если оно не выходит за пределы
себя самого; но оно не может этого сделать помимо каких-то движений.
Гомогенность этих движений есть то, что дает этой группе осознание себя
и, следовательно, дает ей существование. Если однажды эта гомогенность
установилась и эти движения приобрели однажды стереотипную форму,
они служат символизации соответствующих представлений. Но они
символизируют их лишь потому, что принимают участие в их
формировании.
Однако, кроме того, без символов социальное сознание может иметь
только непрочное, случайное существование. Мышление сильно, пока люди
вместе и взаимно друг на друга влияют, оно существует только в форме
воспоминаний после того, как собрание заканчивается, и предоставленное
самому себе оно становится все слабее и слабее; после того как группа
перестает существовать и действовать, индивидуальный темперамент снова
берет верх. Неистовые страсти, которые могут возникнуть под влиянием
толпы, уходят прочь и гаснут, когда она рассыпается, и человек с удивле-
нием спрашивает себя сам, как мог он столь сильно изменять своему
нормальному характеру. Но если движения, в которых выражаются
соответствующие представления, оказываются связанными с чем-то
длительно продолжающимся, то эти представления становятся более
устойчивыми. Эти сопутствующие обстоятельства постоянно вызывают их в
сознании и поддерживают их; это выглядит так, как если причина, их
вызвавшая, продолжает свое действие. Таким образом, эти системы эмблем,
которые необходимы для того, чтобы общество осознало себя, не менее
необходимы для надежного продолжения и поддержания этого сознания.
Мы не должны, таким образом, рассматривать эти символы как просто
условности, которые можно в любой момент поменять как этикетку, по
каким-то деловым соображениям; в качестве обозначения какого-то
образования они являются его составной частью. Даже тот факт, что
коллективные представления связаны с вещами, совершенно им чуждыми,
не является чисто конвенциональным: он показывает в конвенциональных
формах реальные характеристики социальных фактов, т. е. их
трансцендентность индивидуальному сознанию. Действительно, известно,
что социальный феномен рождается не в индивидах, а в группе. Какое бы
участие мы ни принимали в его возникновении, каждый из нас получает его
извне. Так, если мы представляем его себе как исходящий от материального