Ерохина Т.В. Немецкие историки-академики XVIII века в русской науке: оценки с позиций дореволюционной историографии

Подождите немного. Документ загружается.

Пространство русской интеллектуальной

культуры XVIII в. формировалось из той сре-

ды, которую нельзя было представить без

приглашенных в Академию наук иностран-

ных ученых. Исследование научной деятель-

ности немецких историков, работавших в

Петербургской Академии наук XVIII в., до-

статочно обширно и вместе с тем крайне про-

тиворечиво.

В советской литературе 1940−1950-х гг.

в основном отрицалось историографиче-

ское значение трудов иностранных членов

Петербургской Академии наук

. Но с 70–

80-х гг. XХ в. начинает меняться подход в

изучении деятельности немецких историков.

Прежние оценки поменялись на противопо-

ложные: теперь писали уже об их существен-

ном вкладе в становление российской истори-

ческой науки

. В современной исторической

литературе тема исследования деятельности

и вклада немецких академиков по-прежнему

не теряет своей актуальности

В данной статье мы проследим, как менялась

оценка роли трех самых крупных историков-

академиков немецкого происхождения –

Г. З. Байера, Г. Ф. Миллера, А. Л. Шлецера – в

дореволюционной историографии, каким об-

разом процесс развития российской интеллек-

туальной культуры и изменения в политиче-

ской сфере оказывали воздействие на особен-

ности восприятия немецких ученых в научной

и общественной среде.

В период реформаторской деятельности

Петра Великого происходило активное за-

имствование европейского опыта и достиже-

ний в различных областях знаний. Всё новое

транслировалось и «вживлялось» в россий-

скую культуру, во многом, авторитарными

со стороны государства методами, несмотря

на то, что это мало соотносилось с привыч-

ным, традиционным укладом общественно-

политической жизни России конца XVII – на-

чала XVIII в.

Россия стремительно должна была по за-

мыслу Петра I войти и в интеллектуальное

пространство Европы, что положительно от-

разилось бы на ее имидже как могучей, влия-

тельной и просвещенной державы. Петру I

требовалась опора и поддержка для выпол-

нения задуманных реформ, он видел ее в об-

разованном дворянстве, которое будет раз-

вивать научные и технические знания, необ-

ходимые для создания современного военно-

политического и социокультурного устройства

Российского государства. Предпринимались

разнообразные попытки обучения детей рус-

ской знати на Западе, что воспринималось как

повинность «по указу». Но более эффектив-

ным в тех условиях был признан «экспорт»

готовых специалистов для образования моло-

дежи внутри страны. В создаваемые в России

Академию Наук и Университет при нем Петр

I, не скупясь, приглашал лучших европейских

специалистов из тех, кого не смущали усло-

вия работы вдали от культурных центров

Наличие науки в России должно было проде-

монстрировать ее причастность к ценностям

европейской культуры.

В современной историографии сложилось

представление о рецептивной природе и на-

учных идей, и способов организации научной

деятельности ученых в российской практике

НАУЧНАЯ РЕФЛЕКСИЯ

Т. В. Ерохина

НЕМЕЦКИЕ ИСТОРИКИ-АКАДЕМИКИ XVIII ВЕКА

В РУССКОЙ НАУКЕ: ОЦЕНКИ

С ПОЗИЦИЙ ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

В статье рассматриваются взгляды ученых, сложившиеся в дореволюционной истори-

ческой науке относительно наследия первых профессиональных историков немецкого про-

исхождения, работавших в Петербургской Академии наук XVIII в. Определяется различие

позиций дореволюционных историографов в понимании научных достижений академиков-

немцев, оценках их трудов, теорий и концепций.

Ключевые слова: императорская Академия наук, немецкие историки, историческая нау-

ка, историография, Г. З. Байер, Г. Ф. Миллер, А. Л. Шлецер.

Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 9 (224).

История. Вып. 44. С. 129–136.

130

Т. В. Ерохина

изучаемого времени

. На Западе наука возни-

кала самостоятельно в корпорациях учащих и

учащихся, ее становление и развитие прохо-

дило столетиями. В России науку насаждала

власть, смотревшая на ученых не иначе как

на чиновников, и поддержание жизнеспособ-

ности науки являлось по преимуществу забо-

той государства.

Российской науки в современном ее пони-

мании в XVIII в. не существовало, она, счи-

тают ученые, оставались еще придворным

институтом. Даже когда Александр I в начале

XIX в. проводил университетскую реформу,

открывал университеты в Казани и Харькове,

помимо существующего в Москве, их учре-

дители не могли набрать необходимые ка-

дры, поэтому пришлось снова приглашать

иностранных профессоров

. И только когда

количественный рост научного сообщества

во второй половине XIX в. был достаточным,

произошло выделение ученых в самостоя-

тельную группу внутри так называемого об-

разованного интеллектуального сообщества.

Историческая наука отличается от мно-

гих других наук пристальным вниманием к

собственной истории. Во второй половине

XIX в. сформировалась специальная отрасль

исторической науки – историография, наце-

ленная на изучение научной деятельности

историков-предшественников.

Первыми профессиональными историками

в России были признаны немецкие ученые.

Их взгляды, идеи и труды вызвали особый

интерес в формирующейся среде историогра-

фов. Но оценки их творческого наследия не

совпадали. Те, кто придерживался либераль-

ных настроений, отмечали ценность их тру-

дов. Представители консервативного крыла

интеллектуального сообщества видели лишь

негативный след немцев в исторической

науке. В поле нашего внимания находятся

историографические исследования второй

половины XIX – начала XX в. – об историках

немецкого происхождения.

Среди многочисленных приглашенных

в Академию наук ученых наибольший след

в российской исторической науке остави-

ли Готлиб Зигфрид Байер, Герард Фридрих

Миллер и Август Людвиг Шлецер. Первые

двое из указанных историков начали свою

научную деятельность в первой четверти

XVIII в.

П. П. Пекарский одним из первых пред-

ставил наиболее полный биографический

очерк о Г. З. Байере

, где отмечаются его осо-

бенные успехи в юношеские годы в изучении

латинского, еврейского, арабского, и других

восточных языков. Становится известно о се-

мье и характере Г. З. Байера, прослеживаются

карьерные изменения в его жизни до приезда

в Россию в 1726 г., служба в Академии наук

на кафедре греческих и римских древностей.

На данный очерк при изучении деятельности

Г. З. Байера непременно ссылаются совре-

менники и историки более позднего периода.

Позитивные оценки Пекарского в отно-

шении Г. З. Байера демонстрируются обра-

щением автора к рукописи Г. Ф. Миллера,

содержащей характеристику старшего кол-

леги. «Байер оказался человеком, который,

по-видимому, был создан для классических

древностей; при том же у него было желание

заниматься русскою историею. Обхождение

его не сделалось суровым от неутомимо-

го усердия к ученым работам и от препо-

давания. Доказательством его невероятных

трудов служит множество статей в академи-

ческих комментариях. Чтобы работать с до-

брым успехом над русскою историею, ему

не доставало только знания русского языка,

которым заняться не допустили его лета и

иные занятия»

. Вслед за Г. Ф. Миллером

П. П. Пекарский высоко ценил заслуги

Г. З. Байера и снисходительно относился к

его незнанию русского языка.

В. О. Ключевский уделил меньшее внима-

ние в своих лекциях по историографии фигуре

Г. З. Байера. Он обращал внимание читателей

на усердное изучение Г. З. Байером латинско-

го, восточных языков и древностей, замечая,

что ему «охотнее» было изучать китайский

язык, чем русский, хотя постепенно он стал

интересоваться историей России. Тем не ме-

нее, В. О. Ключевский отмечал несомненную

пользу для русской историографии от тру-

дов Г. З. Байера по критической разработке

греко-латинских, немецких и скандинавских

источников начальной истории России

В. О. Ключевский особенно подчеркивал

значение сочинения Г. З. Байера о варягах,

доводы которого отличались от ранее при-

знанной точки зрения. «Байер ставит тезис,

что варяги были из Скандинавии и Дании; это

были воины благородного происхождения,

союзники руссов, нанимавшиеся на военную

службу к ним. Они же были царскими телох-

ранителями, оберегателями границ, и по ним

все шведы, норвежцы и датчане стали слыть

131

Немецкие историки-академики XVIII века в русской науке...

за варягов. Трактат о варягах, открывший

длинный ряд исследований по этому вопросу,

послужил краеугольным камнем целой нор-

маннской теории»

. В. О. Ключевский видел

и признавал главным профессиональным до-

стижением Байера те выводы, которые легли

в основу изучения норманнской школы.

В отличие от В. О. Ключевского, который

изложил результаты деятельности Байера,

не выказывая ни резко отрицательного мне-

ния, ни подчеркнуто хвалебных оценок,

М. О. Коялович, известный своей славяно-

фильской позицией, представил читателям

труды и выводы Г. З. Байера с осуждающей

точки зрения. Признавая в немце «челове-

ка великой западно-европейской учености

и громадной эрудиции», он одновременно

писал о Г. З. Байере как о «совершенном

невежде в области русской исторической

письменности»

, ставя ему в пику незнание

русского языка. М. О. Коялович видел в идее

норманнского происхождения русской госу-

дарственности «результат немецких нацио-

нальных вожделений касательно России»,

и несмотря на учёные приемы Г. З. Байера,

считал его выводы ненаучными, полагая, что

итог его исследований «был даже крайне вре-

ден науке русской истории, потому что авто-

ритетно отрезывал путь к изучению того же

предмета с русской точки зрения»

П. Н. Милюков, хотя отвел Г. З. Байеру

всего пару страниц, дал ему положитель-

ную оценку, характеризуя его личность и

произведения. Г. З. Байер представлял, по

его мнению, «истинный тип германского

ученого-специалиста», обладавшего «бес-

спорным критическим чутьем»

. Вслед за

своим предшественником П. П. Пекарским,

П. Н. Милюков писал о необыкновенной усид-

чивости Г. З. Байера, накопившего огромный

запас знаний по Востоку, свободно говорив-

шего по-латыни, изучившего семитические

языки и китайский, а также средневековых

и северных писателей

. П. Н. Милюков счи-

тал, что Г. З. Байер заложил прочные осно-

вания для будущей разработки древнейшего

периода русской истории, для исследований

по нумизматике и античному искусству.

П. Н. Милюков, вступая, по сути, в полемику

с В. О. Кояловичем, высоко оценил труды не-

мецкого исследователя: «Затронутые им сю-

жеты Байер исчерпал при этом настолько, что

<…> его главные доказательства норманизма

до сих пор остаются классическими»

Преемником Г. З. Байера на историче-

ском поприще был Герард Фридрих Миллер.

С. М. Соловьев одним из первых опубликовал

специальную статью о Г. Ф. Миллере и дал

подробное описание его работ: статей, опу-

бликованных в «Ежемесячных сочинениях»,

редактором которых Г. Ф. Миллер являлся

в 1755–1764 гг., основных крупных трудов

историка, а также материалов, содержащихся

в его «портфелях»

. С. М. Соловьев называл

его честным, «неутомимым» человеком и под-

черкивал, что ему часто приходилось терпеть

несправедливые обвинения от завистников.

«Миллер не был искателем, не умел напоми-

нать о себе, лишний раз побывать здесь и там,

лишний раз поклониться; привыкши к занятиям

кабинетным, к жизни семейной, он был робок,

застенчив; он думал, что исполняя честно свои

обязанности, работая без устали день и ночь,

может этим ограничиться, не должен думать

ни о чем другом, и видел, как люди, думавшие

всего менее об исполнении своих обязанностей,

о честном труде, опережали его и, ставши на-

верху, ненавидели его как живой, хотя и молча-

ливый укор»

. Кроме того, С. М. Соловьев от-

мечал тот факт, что императрица Екатерина II

оценила заслуги Г. Ф. Миллера и обращалась

непосредственно к нему за сведениями по ряду

вопросов русской историографии.

П. П. Пекарский в своем труде по истории

Академии наук детально исследовал биогра-

фию Г. Ф. Миллера, дав полную и обширную

библиографию его работ. Особо он выделил

его исследование по истории «Сибирского

царства»

, вышедшее в 1750 г. как результат

трудов десятилетней экспедиции (1733–1743)

Г. Ф. Миллера в Сибирь. П. П. Пекарский

подчеркивал, что Г. Ф. Миллер «заслуживает

признательность потомства своим собранием

материалов для русской истории. Ими поль-

зуются более ста лет, и до сих пор не могут

исчерпать всех рукописных богатств, заклю-

чающихся в этом собрании»

Известно, что Г. Ф. Миллер присоеди-

нился к мнению Г. З. Байера о норманнском

происхождении варягов, Руси, а в конечном

итоге – русской государственности. Кроме

того, в истории создания норманнской тео-

рии особую значимость получила первая в

истории русской науки публичная дискус-

сия, состоявшаяся между Г. Ф. Миллером и

М. В. Ломоносовым. Ее начало было положе-

но речью Г. Ф. Миллера «О происхождении

народа и имени российского» 1749 г.

132

Т. В. Ерохина

Пекарский, имея в виду особую значи-

мость этого факта в истории исторической

науки, сопроводил свой труд фрагментами

давнего диспута, опубликовав мнение оп-

понента Г. Ф. Миллера – М. В. Ломоносова.

Русский ученый, известный своей патриоти-

ческой позицией, воспринял как оскорбление

то, что Г. Ф. Миллер производит имя россий-

ского народа от «чухонцев», то есть сканди-

навов и шведов, от которых Россия перенес-

ла немало разорений и поражений во время

войн. П. П. Пекарский констатирует, что

М. В. Ломоносов, вслед за «Синопсисисом»,

выводит варягов из Пруссии, по его мнению,

прославянской земли, населяемой древни-

ми роксоланами, россами. В своей ответной

речи М. В. Ломоносов писал: «При сем от-

даю на рассуждение знающим политику. Что

ежели положить, что Рюрик и его потомки,

владевшие в России, были шведского рода, то

не будут ли из того выводить какого опас-

ного следствия? В публичном действии не

должно быть ничего такого, чтобы россий-

ским слушателям было противно, и могло бы

в них произвести на Академию роптание и

ненависть»

Запрет и уничтожение диссертации

Г. Ф. Миллера составили драматическую

страницу в его биографии. Он не мог пред-

ставить, что его точка зрения по научному во-

просу будет рассматриваться с политических

позиций, и он испытает столь негативную ре-

акцию на свое выступление со стороны власти

и научного сообщества. Г. Ф. Миллер учился

в Германии, где вступление в полемический

дискурс в научной среде являлось нормой. В

России же русская научная общественность

еще не была готова принимать новые науч-

ные идеи вне политического контекста.

А. Н. Пыпин, обратившийся к истории этой

научной коллизии, приходит к выводу, что от-

ношения Г. Ф. Миллера и М. В. Ломоносова

чрезвычайно характерны для оценки тог-

дашней роли науки в русском обществе.

«Воспитанный в немецкой школе, Миллер

выносил из нея строгое представление о на-

учной и нравственной обязанности историка;

если сам Ломоносов не понимал его, это ука-

зывает только, что общество еще не понимало

научной критики, не умело правильно ставить

свои требования национального достоинства,

не умело, например, понять, что это досто-

инство вовсе не увеличивается скрыванием

их закрашивать. Тогдашния обвинения этого

рода нам представляются уже мелочными и

несправедливыми; но самый недостаток со-

храняется и до сих пор»

М. О. Коялович же писал о Г. Ф. Миллере

следующее: «Миллер был менее горд в сво-

ем немецком сознании, чем Байер, более

податлив на обрусение, поэтому практич-

нее понимал свою задачу и гораздо больше

принес пользы русской науке, несмотря на

меньшую свою даровитость и гораздо мень-

шую ученость»

. М. О. Коялович, как ясно

из его характеристики Г. З. Байера, был ярым

критиком немецкого наследия, он, если и от-

мечал «несколько добрых дел» немцев, нахо-

дящихся на русской службе, но полагал, что

они не могли идти ни в какое сравнение с тем

колоссальным уроном, который принесли

«иноземцы».

В. О. Ключевский представил академиков-

немцев в сравнении с русскими учеными в

XVIII в., первые, по его мнению, «собирали

исторические документы и подвергали их

тщательной исторической критике; они пред-

принимали ряд специальных критических

исследований, не заботясь о популярности

у большой публики»

. В своих лекциях он

ставил в заслугу Г. Ф. Миллеру изучение си-

бирских архивов, то, что он выявил множе-

ство неизвестных ранее документов, сделал

копии с интересовавших его источников и

привез все эти «запасы» с собой в Петербург,

которые составляли неисчерпаемый мате-

риал по изучению народов Сибири. Особо

В. О. Ключевский отметил, что речь «О про-

исхождении народа и имени российского»

имела важное значение в русской истори-

ографии, хотя и «надолго усеяла терниями

путь Миллера»

Август Людвиг Шлецер, недолго про-

живший в России (1761–1767 гг.), но прочно

связавший с ней научную деятельность, был

примером человека, который стремился сде-

лать науку единой в межнациональном про-

странстве. До конца жизни он всячески со-

действовал укреплению русско-германских

научных и культурных связей, покровитель-

ствовал русским студентам, прибывшим в

Геттингенский университет. А. Л. Шлецера

восхищала Россия, богатство ее исторических

памятников и прошлого, он хотел открыть

это великолепие европейским государствам,

тем самым «доказал свой искренний русский

патриотизм»

. Современную ему Россию он

представлял как идеал просвещенного абсо-

133

Немецкие историки-академики XVIII века в русской науке...

лютизма, а «Нестора» посвятил Александру I.

Одним из первых почитателей

А. Л. Шлецера был М. П. Погодин, исто-

рик и общественный деятель XIX в. Он

называл своими «главными учителями»

Н. М. Карамзина и А. Л. Шлецера

. На кни-

гу А. Л. Шлецера «Нестор», опубликованную

в 1802 г. и переведенную на русский язык в

1809 г., М. П. Погодину указал один его уни-

верситетский товарищ. Она явилась для сту-

дента захватывающим откровением. Подводя

итоги своей деятельности, он в 1872 г. писал

о А. Л. Шлецере: «Он овладел моим умом,

и я погрузился в его исследования, которые

сделались для меня занимательнее всех ро-

манов, столько мною пред тем любимых. Я

изучал Шлецеровы сочинения с наслаждени-

ем, напитывался духом его критики, и всякая

буква, всякий знак препинания в источниках,

был предметом моего напряженного внима-

ния: имена св. Кирилла и Мефодия, Нестора

сделались священными и родными»

Под воздействием концепции и критиче-

ских методов А. Л. Шлецера М. П. Погодин

в 1825 г. для получения степени магистра на-

писал диссертацию о происхождении Руси,

в которой доказывал ее норманнское проис-

хождение. Опираясь на идеи А. Л. Шлецера,

М. П. Погодин стремился к разработке соб-

ственных методов исследования, одним из

которых являлась его так называемая «мате-

матическая метода». В ходе своей исследо-

вательской деятельности у М. П. Погодина

сформировалось представление, о том ка-

ким должен быть результат труда историка,

некий итог его творческой деятельности.

М. П. Погодин обобщает то лучшее, что, на его

взгляд, историк должен уметь в себе гармо-

нично сочетать: «Идеал истории: будь прост,

как Иродот, занимателен, как Валтер-Скотт,

жив как Гоголь, – чтоб никакие Шлецеры не

имели права к тебе придираться, уличать тебя

в неосновательности!»

. Шлецеровский кри-

тический подход для М. П. Погодина являлся

одним из главных критериев профессиона-

лизма, неотъемлемой частью в работе иссле-

дователя первой половины XIX в.

Обращения С. М. Соловьева к имени

А. Л. Шлецера пришлись на период его кри-

тических выступлений в адрес исторических

взглядов славянофилов. В 1856 г. он написал

специальный очерк о немецком историке, в

котором раскрыл жизненные повороты и пе-

рипетии биографии, дал оценку его идей и

трудов. Заслугу А. Л. Шлецера С. М. Соловьев

видел не в установлении верных взглядов на

явления всемирной истории, а в том, что «он

ввел строгую критику, научное исследование

частностей, указал на необходимость полного,

подробного изучения вспомогательных наук

для истории; благодаря Шлецеровой методе

наука стала на твердых основаниях, ибо он

предпослал изучению неисторической физио-

логии занятие исторической анатомией»

Значимость фигуры А. Л. Шлецера

для русской историографии подчеркну-

та С. М. Соловьевым и в 1857 г. в статье

«Шлецер и антиисторическое направление»

Критикуя в ней славянофильскую идеализа-

цию древних форм быта в России, историк

через обращение к А. Л. Шлецеру противопо-

ставляет ей его рационалистический подход

к изучению истории, включающий представ-

ление о развитии и изменении социально-

правовых форм жизни человечества в его по-

ступательном движении.

К. Н. Бестужев-Рюмин относился с боль-

шим почтением к научному творчеству и

личности А. Л. Шлецера. С восхищением

он писал о том, что А. Л. Шлецеру, благода-

ря его многосторонней подготовке, удалось

разработать критический метод восприятия

источников и разрушить веками накапли-

вающиеся предрассудки в науке и жизни.

К. Н. Бестужев-Рюмин отмечал его большие

заслуги: «Он принадлежит к числу людей,

тем проложивших путь исторической нау-

ке нашего времени, что соединили взгляды

Болинброка и Вольтера с ученым способом

изложения немцев, и таким образом, с крити-

кой, им свойственной, соединили то, чего им

недоставало: основательное знание и ученую

исследовательность»

В очерке о А. Л. Шлецере он писал об

общественном резонансе, который вызывала

его фигура, о возникшем споре между сла-

вянофилами и их оппонентами в отношении

немецкого историка. «Соловьев, вступив

в полемику со славянофилами, начал ее во

имя метода, принесенного в русскую науку

Шлецером; что, с другой стороны, в славяно-

фильском сборнике помещена была в 1847 г.

статья, направленная против общих взглядов

Шлецера, что И. Е. Забелин имеет ввиду пре-

имущественно Шлецера в своих нападениях

на немцев-историков»

В. О. Ключевский отмечал, что

А. Л. Шлецер высказал очень много полез-

134

Т. В. Ерохина

ных догадок о том, как следует работать над

текстом источников. Но он считал, что его

концепция в труде о Несторе была им недо-

статочно обоснована. В. О. Ключевский отме-

чал, в частности, заблуждение А. Л. Шлецера

относительно авторства «Повести времен-

ных лет», поскольку тот полагал, что имеет

дело с одним лицом – летописцем Нестором.

«Шлецер, критик, а не историк во всем своем

исследовании, ибо он, собственно, не двинул-

ся ни на шаг вперед сравнительно с самим

Нестором в понимании фактов»

, – жестко

резюмировал В. О. Ключевский.

М. О. Коялович, как следует из его общей

позиции, крайне негативно относился и к

личности А. Л. Шлецера, считая, что немец-

ким академиком руководила одна корысть.

М. О. Коялович ставил вопрос не только о

научной несостоятельности А. Л. Шлецера,

но и о его крайней политической неблагонад-

ежности. О главном же труде А. Л. Шлецера

«Нестор» он писал: «…работа шуму надела-

ла больше, чем следовало, и новизны имеет

меньше, чем это могло прежде казаться, даже

не совсем самобытна по отношению к пред-

шествовавшим русским трудам. Время те-

перь даже поднять вопрос о том, больше ли

пользы или вреда произошло от шлецеров-

ской работы в науке русской истории»

П. Н. Милюков считал совершенно иначе.

Качественно новый этап работы с летописями

он относил к научной деятельности именно

А. Л. Шлецера. П. Н. Милюков подчеркивал,

что «Нестор» А. Л. Шлецера сделался школой,

через которую прошли все сколько-нибудь вы-

дающиеся специалисты по русской истории. В

этом смысле можно сказать, что историогра-

фия XIX в. идет от А. Л. Шлецера. «Шлецер

сильной рукой вывел историю из заколдован-

ного круга, и поставил ей реальную, практи-

ческую задачу – познание жизни. Историю он

первый понял как изучение государственной,

культурной, религиозной жизни и сблизил ее

со статистикой, географией, политикой и дру-

гими отраслями реальных знаний»

Оценки немецких историков к концу

XIX в. в ходе начавшихся процессов глоба-

лизации стали корректироваться с утверж-

дением представлений о принадлежности

научных идей всему миру. Видный русский

ученый Н. И. Кареев в статье 1884 г. отстаи-

вал идею, что наука едина. Если ее «нацио-

нализировать», значит разбивать единство

науки, а это не в интересах «всеединой и

общечеловеческой науки»

. Он выступал

за единство России и Европы и считал, что

необходимо пристально относиться к разра-

ботке как своей истории, так и чужой. «Мы

слишком долго свыкались с чужой жизнью,

чтобы отказаться от ее изучения. Притом мы

должны ее изучать ради общественной науч-

ной самостоятельности, должны иметь свой

взгляд на Запад, например, попытаться смо-

треть на него несколько иначе, чем он привык

смотреть сам на себя, сравнивать свои дела с

западными, чтобы лучше понять свои»

Проявлением интереса русской историо-

графии XIX в. к трудам немецких историков

служит издание «Исторических сочинений о

Малороссии и малороссиянах» Г. Ф. Миллера

в 1846 г. Значимым историографическим

фактом стала публикация автобиографии

А. Л. Шлецера в 1875 г. в XIII томе Сборника

отделения русского языка и словесности

Императорской Академии наук «Общественная

и частная жизнь Августа Людвига Шлецера,

им самим описанная». Издание «Истории

Академии наук Г. Ф. Миллера с продолже-

нием И. Г. Штриттера (1725–1743)» в 1890 г.

также свидетельствует о стойком интересе в

историографии XIX в. к научной деятельности

немецких историков.

Дореволюционные историки высоко оце-

нивали также издательскую деятельность

академиков-немцев, в частности, подготов-

ку ими к печати русских исторических ис-

точников, таких, например, как Никоновская

летопись, Русская правда, Судебник Ивана

Грозного; труда В. Н. Татищева «История

Российская».

Подводя итоги анализа мнений в доре-

волюционной историографии о научной

деятельности немецких историков, мож-

но сказать, что Г. З. Байер, Г. Ф. Миллер и

А. Л. Шлецер выделялись в особую группу,

как вышедшие из иной – западноевропейской

(немецкой) научной культуры, оставив после

себя глубокий след в русской исторической

науке. Исследователи второй половины XIX

– начала XX в. подчеркивали, что в научной

жизни России XVIII в. наблюдался глубокий

внутренний процесс поляризации научных

идей русских и немецких историков, что при-

давало специфику формирующейся интел-

лектуальной культуре.

Нужно отметить, что в среде профессио-

нальных историков XIX в., в большинстве

своем, отдавалось должное уважение за-

135

Немецкие историки-академики XVIII века в русской науке...

слугам академиков-немцев. Многие из них

считали себя учениками немецкой критиче-

ской школы, как, например, М. П. Погодин,

С. М. Соловьев, К. Н. Бестужев-Рюмин,

П. Н. Милюков, подчеркнуто почитая дея-

тельность А. Л. Шлецера и Г. Ф. Миллера.

Непримиримые оппоненты, например,

М. О. Коялович, были в меньшинстве. Есть

еще третий вариант отношения к академикам

немцам, выраженный В. О. Ключевским, ко-

торый на наш взгляд, старался беспристраст-

но излагать информацию об их трудах и на-

учной работе. Отмечая новаторство немецких

методов и то положительное развитие рус-

ской исторической науки XVIII в., которому

они способствовали, он указывал «на заблуж-

дения» немецких ученых, которые были вид-

ны ему спустя столетие после их жизни.

Разработка немецкими историками тео-

рии о норманнском, скандинавском проис-

хождении государственности Древней Руси,

дискуссии по «норманнской теории», создан-

ной немецкими историками, придали этому

вопросу политический оттенок, и вот уже на

протяжении почти трех столетий данная тема

сохраняет актуальность.

Примечания

См.: Тихомиров, М. Н. Русская историогра-

фия XVIII века // Вопр. истории. 1948. № 2.

С. 94–99; Очерки истории исторической

науки в СССР. М., 1955. Т. I. С. 189–193;

Софинов, П. Г. Из истории русской дорево-

люционной археографии. Краткий очерк. М.,

1957. С. 29–43.

См.: Сахаров, А. М. Историография исто-

рии СССР. Досоветский период. М., 1978.

С. 56–60; Черепнин, Л. В. А. Л. Шлецер и

его место в развитии русской исторической

науки // Черепнин, Л. В. Отечественные

историки XVIII–XX вв. : сб. ст., выступле-

ний, воспоминаний. М., 1984. С. 45–71;

Алпатов, М. А. Академия наук и русская исто-

риография. Рождение варяжского вопроса //

Алпатов, М. А. Русская историческая мысль

и Западная Европа (XVIII – первая полови-

на XIX в.) М., 1985. С. 9–81; Белковец, Л. П.

К вопросу об оценке историографических

взглядов Г. Ф. Миллера // История СССР.

1985. № 4. С. 154–166; Каменский, А. Б.

Академик Г. Ф. Миллер и русская историче-

ская наука XVIII века // История СССР. 1989.

№ 1. С. 144–159.

См. например: Осипов, В. И. Петербургская

Академия наук и русско-немецкие научные

связи в последней трети XVIII века. СПб.,

1995; Лебедев, Г. С. Готлиб Зигфрид Байер

и начало русской истории : взгляд спустя

три столетия // Петербургская Академия

наук в истории академий мира. К 275-летию

Академии наук. Т. II. СПб., 1999. С. 136–

152; Чернобаев, А. А. Немецкие ученые-

историки – члены российской академии наук

в XVIII в. // Немцы в России : три века на-

учного сотрудничества. СПб., 2003. С. 125–

135; Андреев, А. Ю. А. Л. Шлецер и русско-

немецкие университетские связи во второй

половине XVIII – начале XIX в. // История и

историки-2004 : историогр. вестн. М., 2005.

С. 136–157; Илизаров, С. С. Герард Фридрих

Миллер (1705–1783). М., 2005; Г. Ф. Миллер

и русская культура. СПб., 2007; и др.

См.: Чернозуб, С. П. Рождение русской

науки в качестве «национального мифа»

// Обществ. науки и современность. 2001.

№ 5. С. 116–117; Киселева, М. С. Вхождение

России в интеллектуальное пространство

Европы. Между Царством и Империей /

М. С. Киселева, Т. В. Чумакова // Вопр. фило-

софии. 2009. № 9. С. 27, 36.

См.: Чернозуб, С. П. Российская наука и

российское государство : традиции взаимо-

действия // Обществ. науки и современность.

1996. № 1. С. 65–66, 72.

См.: Кузнецова, Н. И. Социокультурные про-

блемы формирования науки в России (XVIII

– середина XIX в.) М., 1999; Артемьева, Т. В.

Вхождение России в интеллектуальное про-

странство Европы : от Петра I до Екатерины

Великой // Вопр. философии. 2009. № 9.

С. 41–55.

См.: Андреев, Ю. А. Российские универси-

теты XVIII – первой половины XIX века в

контексте университетской истории Европы.

М., 2009. С. 315–338.

Пекарский, П. П. История Императорской

Академии наук в Петербурге. Т. I. СПб., 1870.

С. 180–196.

Там же. С. 189–190.

Ключевский, В. О. Сочинения : в 9 т. Т. VII.

Специальные курсы. М., 1989. С. 185–186.

Там же. С. 186.

Коялович, М. О. История русского самосо-

знания по историческим памятникам и науч-

ным сочинениям. СПб., 1901. С. 91.

Милюков, П. Н. Главные течения русской

исторической мысли. М., 2006. С. 75.

136

Т. В. Ерохина

Там же. С. 77.

Соловьев, С. М. Герард Фридрих Миллер

(Современник. 1854. Т. 47, № 10. С. 115–

150) // Соловьев, С. М. Сочинения : в 18 кн.

Кн. XXIII. Заключительная. Статьи, вы-

ступления, рецензии. Современники о

С. М. Соловьеве. М., 2000. С. 54–56.

Там же. С. 59.

См. современное переиздание: Миллер, Г. Ф.

Описание Сибирского царства и всех проис-

шедших в нем дел от начала, а особливо от

покорения его Российской державе по сии

времена. Кн. первая. М., 1998.

Пекарский, П. П. История Императорской

Академии наук в Петербурге. Т. II. СПб.,

1873. С. XLVII.

Мнение Ломоносова о речи Миллера

«Происхождение народа и имени российско-

го» // Там же. С. 905–906.

Пыпин, А. Н. Русская наука и националь-

ный вопрос в XVIII веке // Вестн. Европы.

1884. Кн. 6. С. 584–585. Отметим, что в совре-

менной историографии сделана попытка вы-

вести спор двух историков из идеологической

плоскости и рассмотреть известный истори-

ографический конфликт как выражение на-

учной коммуникации. См.: Маловичко, С. И.

Спор М. В. Ломоносова и Г.-Ф. Миллера

как конфликт разных историографических

культур // IMAGINES MUNDI : альм. ис-

следований всеобщ. истории XVI–XX вв.

№ 7. Интеллектуальная история. Вып. 4.

Екатеринбург, 2010. С. 283–297.

Коялович, М. О. Указ. соч. С. 91.

Ключевский, В. О. Указ. соч. С. 198.

Там же. С. 188–189.

Андреев, А. Ю. А. Л. Шлецер… С. 154.

Умбрашко, К. Б. М. П. Погодин. Человек.

Историк. Публицист. М., 1999. С. 124.

Погодин, М. П. Древняя русская история

до монгольского ига. Послесловие // Там же.

С. 232.

Там же. С. 234.

Соловьев, С. М. Август Людвиг Шлецер

// Соловьев, С. М. История России с древ-

нейших времен : в 15 кн. М., 1965. Кн. XIII,

т. 25–26. С. 551.

Соловьев, С. М. Шлецер и антиисториче-

ское направление. URL : http://author-smso-

lovyov.ru/index.php?wh=p00042.

Бестужев-Рюмин, К. Н. Биографии и ха-

рактеристики (летописцы России). М., 1997.

С. 168.

Там же. С. 149.

Ключевский, В. О. Указ. соч. С. 233.

Коялович, М. О. Указ. соч. С. 107.

Милюков, П. Н. Указ. соч. С. 86.

Кареев, Н. И. О духе русской науки // Рус.

идея. М., 1992. С. 182.

Там же. С. 180.