Ерофеева И.В. Хан Абылай: батыр, полководец, политик
Подождите немного. Документ загружается.
Ирина Ерофеева:
Хан Абылай: батыр, полководец, политик
В текущем году Казахстан отмечает две знаковые даты: 20-летие Независимости нашего
государства и 300-летие со дня рождения хана Абылая, который в течение всей своей
жизни стремился сохранить суверенитет казахских жузов. С его уходом из жизни в истории
страны началась другая полоса – включение Казахстана в административно-политическую
систему Российской империи. Сначала косвенно, а с начала 20-х годов XIX века уже путем
прямого административного вмешательства в традиционную политическую организацию
казахов. О жизни и деяниях великого полководца и государственного деятеля рассказывает
ученый-историк, специализирующийся на социально-политической истории Казахстана
XVIII века, Ирина Ерофеева.
Последний оплот номадов
Смерть Абылая, по сути, подвела черту под эпохой не просто независимой казахской государст-
венности, а долговременной, почти двухтысячелетней суверенной истории кочевников на
евразийском континенте. Казахские ханства, которые до 80-х годов XVIII века сохраняли
относительную независимость, были в то время последним самостоятельным государством
номадов.
Год рождения хана Абылая имеет четкое подтверждение в письменных источниках. В первую
очередь это целая серия писем его преемника на ханском престоле, старшего сына Валихана. В
начале 1781 года он многократно подчеркивал, что отец ушел из жизни в возрасте 69 лет. В других
письменных источниках, выявленных в Омском областном архиве, датой его кончины названа
осень 1780 года (этот год указали еще в 1990 году казахстанские историки Рамазан Сулейменов и
Владимир Моисеев в книге, посвященной Абылаю). Следовательно, если Абылаю в то время было
полных 69 лет, он родился в 1711 году.
В памяти каждого народа на века остаются знаковые события, связанные с его чаяниями, а это –
суверенное развитие и политическая свобода. Для казахов эта идея свободы и суверенитета
приобрела особую значимость в XVIII веке, когда народу угрожала опасность массированного
военного натиска Джунгарского ханства, а после его гибели – военно-политической экспансии
Цинской империи.
Эпоха «казахского рыцарства» проходила под знаменем борьбы за независимость. И хан Абылай,
сначала в ранге султана, а потом и хана, был одним из наиболее ярких знаковых символов этой
всенародной освободительной эпопеи. К моменту его выхода на политическую арену
значительная часть территории Казахстана находилась под властью джунгар.
Заслуга Абылая в том, что он благодаря исключительной последовательности своих помыслов и
поступков, незаурядному уму и большой воле активно способствовал возврату захваченных
кочевыми соседями территорий и формированию той геополитической карты Казахстана, которой
мы сегодня законно гордимся.
Юность Абылая
Жизнь Абылая, особенно его ранние годы, до сих пор остается во многом покрытой туманом
неизвестности. В свое время лишь правнук Абылая Чокан Чингизович Валиханов, основываясь на
семейных преданиях и на сведениях, почерпнутых от казахов Среднего и частично Старшего жуза,
привел вполне достоверные и более или менее конкретные сведения о ранней юности прадеда.
Абылай еще в отроческие годы остался без родителей. Известный путешественник – голландский
бургомистр и купец Николай Корнелиус Витзен во время встречи в России с одним из тобольских
купцов имел возможность получить очень ценные сведения о жизни Южного Казахстана в конце
XVII века.
Со слов неназванного им купца Витзен узнал, что в 1694 году ханом казахов был знаменитый
Тауке. Его постоянной ставкой был Туркестан. Некоторые подвластные Тауке ханы и султаны
правили другими присырдарьинскими городами. Дед Абылая (его имя впервые упоминается со
ссылкой на того же самого купца), также носивший имя Абылай, управлял населением Сузака и,
естественно, теми казахскими родами, которые кочевали вокруг этого города. Это не только
первое упоминание о том, что предки Абылая владели какими-то присырдарьинскими городами, но
и назван конкретный город, где некогда проживал дед будущей знаменитости.
Чокан Валиханов и другие собиратели казахского фольклора свидетельствовали, что в результате
кровавых междоусобных конфликтов дед Абылая, а потом и отец сравнительно рано ушли из
жизни. И мальчику (Абылаю тогда было не больше 12 лет) пришлось рано стать самостоятельным.
Одно время под именем Сабалака он был пастухом у знатного казахского арбитра Толе-бия, затем
у Даулеткельды-бая также пастухом, а позднее табунщиком.
Мальчику-сироте, видимо, пришлось пережить не только трудности, но и унижения, поэтому о
своей ранней юности он вспоминать не любил. Но именно тогда закалилась его воля, проявились
деловые и интеллектуальные качества, которые необходимы кочевнику, чтобы утвердиться как
авторитетному государственному деятелю.
В этот период судьба выдвинула на политическую арену многих деятелей не только из сословия
аксуек, но и черной кости – карасуек, казалось бы, лишенных поддержки родственников, богатства,
влияния. Годы Великого бедствия – актабан шубырынды (1723–1725) объединили ради общей
цели – борьбы за независимость – все три казахских жуза, все казахские племена и роды, все
степные сословия. А присырдарьинский регион, на который покусился джунгарский хан Цэван
Рабдан, был сердцем трех жузов.
Это плодородный благодатный край, где, как показывают различные источники, располагались
зимние кочевья – кыстау разных родов всех трех жузов. Что такое кыстау в жизни кочевников? Это
место, где казахи проводили большую часть года: сберегали скот в самый суровый зимний период,
проводили важные курултаи, занимались ремеслами. Здесь находились родовые некрополи, здесь
совершались семейные ритуалы, потому кыстау обладало элементом сакральности.
Наконец, город Туркестан – политическая и духовная столица Казахского ханства, где степные
султаны возводились на ханский престол, принимались иностранные послы, находилась духовная
святыня – мавзолей Ходжи Ахмеда Ясави. За это надо было бороться.
Абылай, по преданиям, записанным Чоканом Валихановым, рано включился в освободительную
борьбу с джунгарами. И с самого начала ярко проявил себя в ратном деле. В возрасте 17–19 лет
он уже носил гордое звание батыра. Сейчас, к сожалению, некоторые публицисты пытаются
непомерно приукрасить юношеский период жизни Абылая, приписывая ему роль крупного
полководца. Но юный чингизид не мог стать им по объективной причине – во время Аныракайской
битвы ему было всего 19 лет. В таком возрасте даже самый выдающийся храбрец объективно не
мог получить доверие сколько-нибудь широкого круга старших по возрасту и опытных соратников-
батыров.
Сейчас многие не знают, что представляла собой процедура избрания батыра на роль
командующего ополчением крупного рода, племени или жуза, хотя она детально описана
современниками в письменных источниках XVIII – начала XIX века. Сначала батыры и рядовые
воины одного или нескольких аулов выбирали командира воинского отряда своего рода, потом
командиры таких отрядов определяли предводителя крупного родового ополчения, обладавшего
правом принятия тактических решений. Затем представители этого среднего звена избирали
командира племенного ополчения, а главы крупных родовых и племенных ополчений –
командующего общеказахским ополчением. Согласно традициям кочевников, главой крупного
отряда мог стать только тот батыр, который обладал достаточным полководческим, а не просто
боевым опытом.
Доверить 19-летнему Абылаю командование каким-то значительным воинским контингентом, когда
он только сделал свои первые, хотя и яркие шаги на военном поприще, батыры не могли. Поэтому
до 1732 года в известных науке письменных источниках – российских, ойратских, среднеазиатских,
китайских – имя Абылая ни разу не упоминается.
Впервые о нем упомянуто в донесении известного башкирского старшины, батыра Кадряса
Муллакаева императрице Анне Иоанновне о поездке в Средний жуз, где он имел возможность
общаться с ханами, султанами и батырами. Имя Абылая он услышал от хана Семеке. По словам
последнего, молодому батыру подчинялась всего тысяча человек. А поскольку, повторяю, отряды
общеказахского ополчения набирались из тех родовых групп, которые возглавлял султан или
батыр, то понятно, сколько воинов могли сражаться под началом Абылая до начала 1730-х годов.
Порядка двух-трех сотен, не более.
Второе упоминание об Абылае исходит уже из уст его первого патрона и наставника, будущего
хана Среднего жуза Абулмамбета. В одном из писем, адресованных полковнику А. Тевкелеву в
1736 году, султан Абулмамбет информировал своего адресата о том, как живут казахи Среднего
жуза. Высоко оценивая потенциал молодого султана, он сообщил, что поставил Абылая султаном
над группой казахских родов племени аргын численностью 10,5 тыс. человек.
Эпистолярное наследие казахских ханов
Эпистолярное наследие правителей Степи дает очень ценную информацию о жизни казахских
ханов, особенно по сравнению с фольклором. В настоящее время в разных архивах СНГ и других
стран нами выявлено более двух тысяч писем, которые в этом году, надеемся, будут
опубликованы. Среди них есть письма хана Абулмамбета, 8 писем, написанных им совместно с
Абылаем, а также 105 посланий разным адресатам самого Абылая. Они проливают новый свет на
их жизнь и общественно-политическую деятельность. Очень важно знать не только что сообщали
соседи и последующие поколения казахов, но и как казахские правители оценивали в разные годы
политическую обстановку в степи и своих современников – ханов, султанов, старшин и других. Эти
письма писались на чагатайском тюрки, иногда на ойратском языке и переводились в местах
получения на русский.
Самое раннее из известных писем Абылая относится к 1737 году. Оно было направлено
полковнику А. Тевкелеву в Орск. Позднее речи Абылая звучат в той переписке, которую он активно
ведет как с российскими властями в Оренбурге, Сибири и Петербурге, так и с цинскими
чиновниками в Синцзяне.
Как отмечали современники, молодой султан обладал незаурядным природным умом, большой
энергией и сильной волей. На начальном этапе военной и политической деятельности Абылая хан
Абулмамбет постоянно покровительствовал молодому султану. Отличаясь от него более
инертным характером и отсутствием больших политических амбиций (не случайно царские
чиновники писали о нем – «тихий и кроткий»), Абулмамбет целенаправленно продвигал Абылая на
этом поприще, поскольку понимал, что его молодой собрат по сословию больше, чем он сам,
отвечает тем требованиям, которые предъявляются к суверенному степному правителю.
Абылай, сознавая это, всегда относился к своему опекуну с уважением и признательностью. И
когда казахи еще в 50-е годы хотели избрать его ханом Среднего жуза, то он, понимая
бестактность таких притязаний – при живом хане Абулмамбете претендовать на его статус,
отказывается пойти на этот шаг, что свидетельствует о его прагматизме и высоких нравственных
качествах. Судя по личной переписке и другим историческим документам, молодого Абылая
связывали хорошие взаимоотношения и с тогдашним старшим ханом казахов Абулхаиром. Он
ездил к нему консультироваться по наиболее важным внешнеполитическим вопросам и чутко
прислушивался к его мнению по злободневным проблемам общественной жизни казахов. В 1749
году в письме главному идеологическому противнику и недоброжелателю Абулхаира
оренбургскому губернатору Ивану Неплюеву Абылай назвал своего предшественника «нашего
народного счастия содержателем и отцом казахов», хотя хорошо знал о большой личной
неприязни царского наместника к только что убитому правителю Младшего жуза.
С Ералы, вторым сыном Абулхаира, его связывала не просто дружба, он покровительствовал
более молодому казахскому чингизиду. Когда султан Барак, расправившись с Абулхаиром,
пытался лишить жизни и его сына, то своим спасением, как писал Ералы, он был обязан именно
Абылаю.
Поединок батыра с джунгарином
В биографии молодого Абылая есть эпизод, который заслуживает пера романиста. Это было во
время второй джунгаро-казахской войны 1739–1742 годов. В ходе одного из самых сильных
массированных натисков джунгар произошел знаменательный случай. В 1741 году Абылай
вступил в ритуальный поединок со знатным джунгарским нойоном, приближенным хунтайджи
Галдан Цэрена, имя которого Чокан Валиханов передает как Чарчу, в других казахских преданиях
он называется Шарышем. Джунгарин был убит, и это, по сути, предрешило удачный для казахов
исход сражения, поскольку подняло их дух, но сыграло злую шутку с самим победителем. Позднее,
когда джунгары продолжили свое наступление, они сделали все возможное, чтобы захватить
Абылая в плен и взять реванш за убитого им знатного нойона.
Нередко в исторической литературе поединок с приближенным Галдан Цэрена связывается с
Аныракайской битвой, хотя в архивных документах четко указываются дата этого события и
обстоятельства, при которых Абылай попал в плен. В Архиве внешней политики Российской
империи сохранились подлинники писем Галдан Цэрена с требованием к старшему хану
Абулхаиру отправить в Джунгарию своих детей и сыновей правителей Среднего жуза в аманаты,
заплатить огромный выкуп – алман – в обмен на свободу Абылая и многое другое.
Абулхаир, заманив посланников хунтайджи в Оренбург и уговорив губернатора Неплюева
организовать политический нажим на Галдан Цэрена, отправил своего сына Ералы сопровождать
дипломатическую миссию Карла Миллера в ургу, а сам собрал по Степи пленных ойратов в обмен
на Абылая и его людей. В итоге осенью 1743 года знатный пленник был освобожден.
Хан Среднего жуза Абулмамбет, несмотря на привязанность к своему «крестному сыну», не смог
этого сделать. Обиженный Абылай, вернувшись из плена, написал гневное письмо своему
бывшему патрону, обвинив того в пассивности и неспособности освободить его из рук
джунгарского хунтайджи. Но опять же, к чести авторитетного султана, надо сказать, что он,
несмотря на это, сохранил добрые чувства к человеку, поддержавшему его в юные годы.
Как свидетельствует переписка, такие же чувства Абылай питал и к Абулхаиру, протянув руку
помощи ханской семье в самый тяжелый период ее жизни и оказав содействие в 1750 году султану
Ералы в организации степной «вендетты» по отношению к убийцам его отца.
Восхождение звезды Абылая
Звезда Абылая как политического деятеля начинает восходить в период ойрато-казахской войны
(1739–1742) и в последующие годы. Предания, записанные Чоканом Валихановым о казахских
батырах, как раз относятся к этой эпохе.
Восхождение к вершинам власти началось, когда батыры, чьим предводителем Абылай стал,
признали его и как представителя золотого рода Чингисхана, и как военного вождя,
подготовленного для этого всей своей предыдущей деятельностью.
Слава многих казахских батыров – Богенбая Акшаулы, более известного как Канжигалы-Карт
Богенбай, Кабанбая, Малайсары и других, имевших в степи широчайшую популярность, связана с
походами Абылая на джунгар. После убийства султаном Бараком хана Абулхаира Абылай
становится наиболее авторитетным султаном, который начинает играть активную роль в
политической жизни казахов.
И снова судьба идет ему навстречу. В начале 50-х годов Джунгарское ханство переживает
мощнейший политический кризис. После смерти Галдан Цэрена – самого могущественного
джунгарского хунтайджи – в урге начинается сплошная полоса междинастийных распрей. Когда
раздираемые внутренней враждой джунгары стали обращаться к казахам за покровительством,
правители Среднего и Старшего жузов вполне сознательно ввязываются в междинастийную
борьбу соседей, рассчитывая путем ослабления джунгар освободить те территории, которые
долгое время были заняты ими.
Здесь требовалось не только и даже не столько воинское мастерство, необходимы были
незаурядный интеллект, развитые дипломатические способности и организаторский талант.
Абылай обладал этими качествами в полной мере. По словам ученых, имевших счастье
ознакомиться с его письмами, они поражают емкостью заключенных в них наблюдений и
суждений. Кроме природной логики мысли он заметно выделялся среди современных ему
султанов прагматичным умом и широким геополитическим кругозором. В свое время в
джунгарском плену вместе с Абылаем находились и другие казахи, в том числе султаны, но только
он изучил ойратский язык. При этом настолько хорошо, что активно пользовался им как в ходе
непосредственных дипломатических контактов, так и в переписке с юго-восточными соседями.
По народным преданиям, Абылай, находясь в плену у Галдан Цэрена, своим поведением, тактом и
умом настолько заслужил уважение джунгарского хунтайджи, что тот отдал ему в жены свою дочь.
Этот факт на самом деле имел место, но только речь идет не о дочери Галдан Цэрена. Отпуская
султана из плена, тот сосватал ему в жены видную вдову с ребенком – родную сестру знатных
нойонов Баира и Юлбулды. К ее малолетнему сыну Абылай очень привязался и дал ему имя Бори.
Иногда казахстанские генеалоги, не зная обстоятельств усыновления этого ойратского
аристократа, вносят Бори-султана в генеалогию Абылая. Но речь о другом: пасынок помогал ему
освоить ойратский язык, который позднее стал наряду с чагатайским тюрки вторым официальным
языком межгосударственной переписки казахских ханов и султанов с правителями империи Цинов.
Что стоит за канцеляризмом «челом бью»
Многие письма Абылая, адресованные чиновникам Цинской империи, были написаны ойратским
«ясным письмом» – тодо бичиг. Среди них и знаменитое письмо 1757 года об установлении
мирных отношений с Китаем. То самое, из-за которого его обвиняют в том, что он просил
китайского протектората.
До последних лет оно было известно казахстанским историкам по публикации нашего видного
ученого-китаеведа Клары Хафизовой в китайской редакции, то есть в том виде, в каком вошло в
цинские дворцовые хроники своей эпохи. Не подготовленными в историографическом отношении
читателями оно воспринимается, наряду со многими другими письмами казахских правителей,
адресованными монархам Цинской империи и России, как проявление самоуничижения и
низкопоклонства перед могущественными соседями. На самом деле это не так.
Здесь следует учитывать такой важный исторический факт, как долговременное бытование особых
протокольных правил эпистолярного этикета в крупных монархических государствах Евразии XVI –
начала XIX века. При дворах европейских королей, российского и цинского императоров, турецкого
султана в тот период практиковались определенные формы приветствия и образцы
самотитулования других иностранных правителей, которые вступали в дипломатические
отношения с ними. Когда к имперским монархам письменно обращались равновеликие им по
военному могуществу и масштабам геополитического влияния европейские и восточные
властители, в письмах допускались более или менее вольные формулировки. Но если же
титулованные иностранцы уступали им в военной силе и людских ресурсах, то ханы, короли и цари
обязательно должны были употреблять по отношению к своим адресатам витиеватые и пышные
эпитеты, приветствовать их такими словосочетаниями, как «бью челом», «к высокомонаршим
стопам припадаю» и тому подобное, а себя именовать «его императорского величества рабом»
либо «маленьким» царем или ханом.
При несоблюдении этого эпистолярного этикета письменные послания направлявших их государей
не попадали на столы «помазанников божьих», падишахов и богдыханов. Вслед за тем
дипломатические отношения обеих сторон либо прерывались на неопределенное время, либо
полностью прекращались. Для того чтобы диалог состоялся, заинтересованные в нем правители
старались придерживаться тех форм приветствия и обращений к имперским престолам, которые
были приняты в этих государствах. Большая роль отводилась здесь служилым писарям степной
знати – поволжским татарам, хорошо владевшим шаблонными канцелярскими формулировками
официального письма. На отшлифованный ими трафаретный эпистолярный стиль густой слой
этикетного лака наносили официальные переводчики пограничных и придворных канцелярий
Российской, Османской и Цинской империй. Они не могли подать своему императору послание,
составленное в непротокольных формулировках, «дабы не оскорбить его высочайшую особу».
Но ниже штампованных приветствий и самотитулований в письмах, как правило, шла речь о
разного рода назревших проблемах двусторонних контактов, взаимном обмене интересующими
ресурсами и услугами, излагались заверения в политической лояльности по отношению к адресату
и другое. Словом, ничего не говорилось такого, что можно было бы истолковать как отношения
господства и подчинения между контактировавшими сторонами. Обе стороны это хорошо
понимали, хотя и прибегали в официальной переписке к высокопарным этикетным штампам.
Отсюда необходимо рассматривать стилистику писем Абылая и других казахских ханов к
императору Цинов и русским императорам всего лишь как дань официальным условностям
придворного этикета последних, а вовсе не как показатель реального характера казахско-
китайских и казахско-русских отношений в ту историческую эпоху.
Письмо Абылая 1757 года, адресованное цинскому императору Цянь-Луню, явилось отправной
точкой отчета истории непосредственных казахско-китайских отношений. Сегодня благодаря
архивным разысканиям в Пекине японского историка Онума Такахиро оно доступно нам в
оригинале, составленном на ойратском литературном языке. В нем Абылай обращается к
императору Цинов с просьбой о предоставлении китайского протектората подвластным ему
казахам Среднего и части Старшего жузов. Ранее, в 1740Rгоду, он официально обращался с такой
же просьбой к русской императрице Анне Иоанновне и получил тогда протекторат российского
престола. И в первом, и во втором случаях речь шла именно о покровительстве или патронате, а
вовсе не об административном подчинении иноземным императорам казахских жузов.
Абылай и его предшественники Абулхаир и Абулмамбет понимали под подданством, или, точнее,
под протекторатом, режим наибольшего благоприятствования в отношениях с обеими империями.
В первую очередь военный союз с ними против своих внешних врагов. В письмах этих ханов
русским императорам, а позднее в посланиях Абылая китайским властям такого рода коалиция
двух государств четко обозначена формулировкой «вашим приятелям – приятелями, а
неприятелям – неприятелями быть».
В понятие «подданство», по их представлениям, входило также налаживание обеими сторонами
меновой и транзитной караванной торговли в степи, взаимный обмен пленными и престижными
подарками.
Позднее дореволюционные и советские историки интерпретировали употребленную в обращениях
казахских ханов к русским императрицам термин «подданство» как типичный для империи
институт прямой зависимости степных народов от административной системы Российского
государства, то есть «холопство», стремясь тем самым исторически обосновать легитимность
территориальных притязаний царского самодержавия на Казахскую степь. Но содержание ханских
писем говорит совсем о другом.
Меняя союзников, он главной цели не менял
«Геродот казахской истории» дореволюционный историк Алексей Левшин, констатируя четкую
последовательность политической стратегии Абылая, утверждал, что, неоднократно меняя своих
союзников, он своей главной цели не менял.
Благодаря принятию российского протектората, Абылай распространил кочевья многих родов
Среднего жуза по обе стороны Иртыша, вытеснив из этих мест джунгарские кочевые племена. В
1753–1754 годах он поддержал мятежных джунгарских нойонов Даваци и Амурсану в борьбе с
хунтайджи Ламой Доржи, а немногим более года спустя стал военным союзником второго нойона –
своего давнего тамыра на основе обоюдной клятвы на крови в его междоусобной схватке с
Даваци, ставшим последним легитимным правителем ойратов.
После разгрома цинами войск Амурсаны Абылай вступил под протекторат цинского императора
Цянь-Луня. Это позволило отрядам подвластных ему казахских батыров занять бывшие
джунгарские кочевья в Тарбагатае и на территории Семиречья. Для успешного решения
территориального вопроса требовались уже качества дипломата.
И вот здесь проявилась одна из сильнейших черт Абылая. Он сумел в 50–60-х годах XVIII века
решить насущные политические и земельно-территориальные проблемы с наибольшей выгодой
для своего народа. В итоге благодаря целенаправленной деятельности Абылая геополитическая
карта Казахстана приобрела в юго-восточном и восточном регионах близкий к современному вид.
Он сумел отстоять политическую независимость своей страны сначала в борьбе с Джунгарским
ханством, а потом в соперничестве с Цинской империей. Благодаря такой деятельности Абылай по
праву стал самым влиятельным лидером казахов. И в 1771 году на народном курултае в
Туркестане он был провозглашен старшим казахским ханом.
В своих письмах императрице Екатерине II и губернатору Оренбургского края он четко определил
свой новый правовой и политический статус композитной формулой: кулл хаңларның ағласы
кылыб. В последние десятилетия правления Абылая его власть реально распространилась почти
на весь Средний жуз и большинство родов Старшего жуза.
«Не жалейте своей любви и сострадания к моему народу»
Переписка Абылая также проливает свет на то, как окончил свои дни этот последний легитимный
казахский правитель. Фактически весь 1779 год и около десяти месяцев 1780 года Абылай провел
на территории Южного Казахстана, большей частью в районе между Ташкентом и Туркестаном.
Покорив тяньшанских кыргызов, он занимался урегулированием различных конфликтов между
местными кочевниками – казахами и кыргызами и оседлыми жителями-сартами, а также
строительством небольшого «городка» для своего второго сына, султана Адиля, на правобережье
верховьев Таласа. За месяц-полтора до своей кончины он почувствовал резкое ухудшение
здоровья и отправил из Ташкента в Тобольск письмо сибирскому губернатору Д.RЧичерину,
ставшее его последним письменным посланием. В нем Абылай сообщил адресату, что все
подвластные ему казахи «находятся в здравии и благополучии», и, «если будет угодно
Всевышнему Богу», он надеется в следующем году вернуться в свою летнюю ставку на севере
Казахстана.
Хан просил сибирского губернатора «при любых обстоятельствах» информировать его старшего
сына султана Вали «о делах между русскими и казахским йуртом», а также «позаботиться о его
безопасности».
Последние строки этого исторического послания особенно впечатляют, так как представляют
собой в современном переводе с тюрки, подготовленном востоковедом Тимуром Бейсембиевым,
своего рода политическое завещание казахского правителя.
«Прежде всего желаю, – писал Абылай, – чтобы вы (имеются в виду российские чиновники)
поступали в делах с нашим йуртом строго по шариату, и пока мы существуем, не жалейте своей
любви и сострадания. Пусть вы и ваши подданные пребывают в здравии и благополучии. На этом
заканчиваю. Во удостоверение сего я собственноручно приложил свою печать».
P. S. В мусульманской традиции портреты не принято было рисовать. С натуры были
написаны портреты только трех казахских ханов – Абулхаира, Арынгазы и Жангира. Все
имеющиеся ныне художественные изображения Абылай-хана – чисто умозрительная
ретроспекция: каким автор представлял его, таким он у него и выходил. Словесный
набросок внешности Абылая сделал капитан Оренбургского корпуса Матвей Брехов в
1776 году. Но, к сожалению, старательный служака не обладал навыками рисовальщика,
поэтому внешний облик знаменитого правителя так и остался не запечатленным
современниками.
Казахстанская правда. № 111–112, 118–119 131–132
http://kazpravda.kz/c/1301599314
http://kazpravda.kz/c/1302211596
http://kazpravda.kz/c/1302824226