Ерофеева И. Социальная организация кочевого общества
Подождите немного. Документ загружается.
географическим фактором - естественным выделением в географическом пространстве
Казахстана трех частей: Семиречья, Западного Казахстана (на запад от Мугоджарских гор)
и Восточного Казахстана, расположенного к востоку от южных предгорий Уральских гор.
Для каждой из этих зон была характерна определенная специфика культурно-
исторических процессов. Соответственно, жузы представляют собой исторически
сложившиеся этно-территориальные объединения казахов-кочевников, отличавшиеся друг
от друга некоторыми параметрами этногенеза, социально-экономической жизни, быта и
культуры составлявших их групп кочевого населения. Эти региональные различия
отразились в историческом сознании казахского этноса в категориях происхождения,
родства и старшинства.
Именно в таком мировоззренческом контексте трактуют названия трех жузов -
"Старший", "Средний" и "Младший" генеалогические предания казахов - шежере,
зафиксированные многочисленными исследователя региона в дореволюционный период и
советское время. С учетом данного обстоятельства, вышеприведенные названия следует
идентифицировать не на основе количественного критерия - соотношения численности
населения каждого из казахских жузов и размеров занимаемых ими территорий, как это
нередко имело место в русской дореволюционной и западной исторической литературе, а
по принципу генеалогического старшинства, т.е. хронологической последовательности
образования этих этно-территориальных объединений.
В Старший жуз входили племена: жалаир, ошакты, дулат, канлы, шынышклы, албан, суан,
шапрашты, сарыуйсун, сргели, ысты. Средний жуз составляли племена: аргын, найман,
кипчак, керей, уак, таракты и конрад. Казахи Младшего жуза подразделялись на три
крупных поколения: алимулы, байулы и жетыру. Каждое звено этой структуры жузов,
например, поколение или племя, дробилось в свою очередь, на множество более мелких
групп - родов и их отделений, подродов и т.п., тесно связанных между собой традицией
единого генеалогического древа. Все они, как и система в целом, имели сложные
генеалогические предания, возводившие их происхождение к одному реальному, либо
легендарному предку. По отдельным подсчетам, на рубеже XVII-XVIII вв в состав трех
жузов казахов входило около 112 подобных подразделений или кланов. Приблизительно,
совокупная численность составлявшего эти структурные звенья казахского населения
определялась большинством дореволюционных исследований на тот период в пределах 2-
3 млн. человек. Совокупность социальных функций, выполнявшихся родоплеменной
организацией казахов и строгая экзогамия по седьмое колено, позволяют представить ее
как большую патронимию.
Традиционный ареал кочевания казахов Старшего жуза включает в себя территорию Юго-
Восточного Казахстана (Семиречье) и смежного с Семиречьем на Юго-Западе района
Южного Приаралья до Средней Сырдарьи. В нее входили долины р.Или и ее
многочисленных притоков, предгорья Джунгарского, Заилийского и Киргизского Алатау,
Каратаусского хребта (на юге), междуречье Чу и Таласа. На севере пределы расселения
казахов Старшего жуза охватывали пустыни Бетпак-Дала, Моинкумы и озеро Балхаш. На
рубеже XIX-XX в.в. приблизительная численность населения Старшего жуза составляла,
по данным первой всероссийской переписи населения, около 700 тыс. человек. В пределах
дореволюционного административно-территориального деления региона оно размещалось
в большинстве уездов Семиреченской (кроме Пишпекского и Токмакского уездов) и
Сырдарьинской области (кроме Амударьинского отдела,части Ташкентского уезда,
Ходжентского и Джизакского уездов). В современных государственных границах
Республики Казахстан регион локализации Старшего жуза - это (ныне упраздненная)
Талды-Курганская, Алматинская, Жамбылская и Южно-Казахстанская области.
Внутри родоплеменной структуры Старшего жуза принцип генеалогического старшинства
реализовывался в форме иерархии социальных статусов составлявших его клановых
групп. К категории старших племен у казахов относились родственные кланы, имевшие,
по представлению кочевников, наиболее удревленного и знатного общего предка. Как
правило, это были самые многочисленные и сильные по своему мобилизационному
потенциалу социальные группировки. В Старшем жузе первыми по старшинству
считались казахские подразделения племени жалаир, занимавшие приоритетное
социальное положение по отношению к другим клановым группам. В частности, в
казахских шежере утверждается: "Мальчик из рода жалаир сидит выше, чем старик из
любого другого рода". Вторым по социальной значимости после жалаиров являлось племя
ошакты, третьим - дулат и т.д. в убывающем порядке в рамках вышеобозначенной
последовательности их чередования.
Казахи Среднего жуза традиционно занимали территории Северо-Восточного,
Центрального и частично Юго-Восточного Казахстана. Его границы проходили на юге от
среднего течения Сырдарьи, пустынь Бетпак-Дала и Моинкумов вдоль северной
оконечности оз.Балхаш до южных пределов Зайсанской впадины и Тарбагатайского
хребта; на востоке соприкасались с Западно-Сибирской низменностью, с востока на запад
простирались в северной части от Западного Алтая и Тарбагатая, бассейна Верхнего и
Среднего Иртыша через водораздел Тобол-Тургай-Иргиз до Мугоджарских гор. Согласно
административной сетке Российской империи, территория Среднего жуза охватывала все
уезды Семипалатинской и Акмолинской областей, Кустанайский и Тургайский уезды
Тургайской области, Лепсинский и частично Копальский уезды Семиреченской области и
частично Чимкентский и Ташкентский уезды Сырдарьинской области. По подсчетам
казахского этнолога-историка Н.Э. Масанова, общая численность казахов Среднего жуза
составляла на рубеже XIX- XX в около 1 млн. 200-300 тыс. человек в пределах
современных государственных границ Казахстана.
В настоящее время в регион локализации казахов Среднего жуза входят территории
Восточно-Казахстанской, бывш.Семипалатинской, Павлодарской, б.Кокчетавской,
Карагандинской, Акмолинской, б.Джезказганской, Кустанайской, б.Тургайской и Северо-
Казахстанской областей, а также часть территории Талды-Курганской, Южно-
Казахстанской и Кзыл-Ординской областей. Самой крупной и влиятельной клановой
группировкой в Среднем жузе являлись в дореволюционный период аргыны, что носило
отражение не только в письменных источниках того времени и генеалогических
преданиях казахов, но и в народном фольклоре, в том числе - казахских анекдотах. На
втором месте по критерию старшинства находились найманы, за ними следовали кыпчаки,
потом кереи, уаки, таракты и конрады.
Кочевья Младшего жуза располагались на территории Западного Казахстана,
протянувшись в лентообразной форме с севера на юг. На юге они простирались в
Северное Приаралье и дальше, включая долины нижнего течения Сырдарьи; на юго-
западе - в восточную часть Прикаспийской низменности, захватывали полуостров
Мангышлак, северную часть плато Устюрт; а на севере - долины среднего течения рек
Обь, Эмбы, Илик и часть бассейна реки Урал. В Примечательной спецификой механизма
функционирования властных отношений у казахов являлись персонифицированная форма
связей между разными структурами политической системы и их в некотором роде
свободный и необязательный характер. Вследствие этого относительная стабильность и
устойчивость высших структур политической власти у казахов определялась более или
менее высокой степенью совместимости и согласованности интересов и потребностей
хана-патрона с интересами и стимулами взаимодействовавших с ним влиятельных персон
(султанов, старшин, биев, батыров), которые, со своей стороны, являлись выразителями
групповых интересов и потребностей стоявших за ними номадных генеалогических
кланов.
На уровне общественного сознания казахского социума патронантно- клиентные
отношения вполне соответствовали персонифицированному типу восприятия властных
структур, осознававшихся номадами в категориях меритократии и генеалогического
старшинства. В отличии от формулы сакрализации монархической власти в аграрных
земледельческих сообществах соседних евроазиатских государств, статусная фигура хана
традиционно воспринималась кочевыми казахами без сколько-нибудь значительного
налета эзотерической сакральности, как "первого среди равных" в "благородном
семействе" автохтонных джучидов, что характерно для всех военных демократий
евразийского континента. Обычно хан воспринимался как вполне земной индивид,
наделенный разного рода человеческими слабостями, а отнюдь не как харизматический
сверхчеловек и тем более наместник бога на земле. Такое понимание института хана
отчетливо проступает в казахских эпических преданиях, произведениях устного
народного творчества наиболее прославленных акынов и жырау того времени и в
эпистолярных памятниках многих ханов и султанов XVIII- первой трети XIX вв.
В повседневной практике вертикальных социальных отношений оно материализовалось в
форме непосредственных межличностных контактов знатных представителей социальных
групп "черной кости" со своими сюзеренами, допускавшей наряду со свободной
дискуссией сторон беспрепятственную возможность публичной критики верховных
правителей снизу, а также многие другие варианты выражения группового недовольства
какими-нибудь действиями своего патрона, в том числе переход тех или иных клановых
групп к другому сюзерену, либо их параллельное пребывание под патронатом сразу двух
титулованных чингизидов. Отмеченные особенности умонастроения и стереотипов
группового поведения казахов-кочевников давали основание их европейским
современникам делать вывод о традициях "безвластия" в номадных социумах и
отсутствия у кочевников уважительного отношения к власти вообще и ее
персонифицированным субъектам в частности. Другие европейцы напротив усматривали
в них "естественное" демократическое содержание и определенную гармонию природных
и гуманитарных начал (И.Г. Сиверс, Г.И. Спасский и др.).
В доколониальный период общественные представления казахов о персональной харизме
власти степных правителей-чингизидов сводились, главным образом, к самоценности и
самодостаточности ханского титула, с которым они связывали социальное признание,
личный имидж, престиж и наиболее почетное положение того или иного индивида в
кочевом обществе.
Такое понимание социального статуса хана предельно четко выразилось в словах хана
Батыра (1748-1771), объяснявшего в 1748 году казахским старшинам свое желание быть
избранным на ханский престол исключительно тем, что ему, как представителю сословия
джучидов, "от такого звания остаться безчестно (т.е., унизительно, - Е.И.), но, хотя над
малым числом (казахов) ханам быть должно". Подобная интерпретация данного института
была в целом типичной для традиционного менталитета кочевников-казахов. Именно
большая социальная престижность ханского титула среди кочевников являлась той
постоянной и субъективно-значимой величиной, которая на протяжении трех веков
неизменно воспроизводила междоусобное соперничество лидеров казахских
аристократических фамилий за перспективу быть возведенным на ханский престол, хотя
само по себе обладание высшим монархическим титулом еще не гарантировало
потенциальному избраннику сколько-нибудь значительных имущественных приобретений
и реального политического влияния на кочевое население. Фактическое влияние
казахских ханов среди кочевников определялось в течение XVI -начале XIX в. в.
наличием выдающихся личностных качеств у титулованных чингизидов, а также
совпадением этого субъективного фактора с чрезвычайными и внешнеполитическими
обстоятельствами жизни номадов.
Развитие колониальной системы власти в Казахстане
Во второй четверти XIX в. традиционная политическая система казахского общества
подверглась прямому воздействию на нее государственных институтов Российской
империи. Введением на большей части региона имперского законодательства по
административному преобразованию структур власти номадов и волевым упразднением
института ханов в Младшем (1824) и Среднем жузов (1822) российские колониальные
органы попытались адаптировать традиционные степные институты кочевников к
централизованной бюрократической системе российской короны.
С целью установления государственной системы российского колониального господства в
регионе царское правительство законодательно отменило в 1822 г. Ханскую власть в
Среднем жузе, в 1845 г. - в Букеевской (Внутренней) орде и приняло ряд законодательных
актов относительно создания специальной государственно-политической системы
управления присоединенными территориями Казахстана. На основании этих
законоположений, в 20-50х г.г. XIX в. оренбургская и западно-сибирская колониальные
администрации произвели административно-территориальное разделение
подведомственных им территорий, населенных казахами, и организовали в них средние и
низовые звенья управления, получившие своеобразные формы. В административной
терминологии того времени они назывались оренбургская система "пограничного" и
западно - сибирская система "приказного" управления. Компетенция административных
органов оренбурского ведомства распространялась на западные территории региона, а
западно- сибирского - на центральные и северо-восточные территории казахских земель.
В пределах расселения казахов Младшего и отчасти Среднего жузов, находившихся в
компетенции оренбургского ведомства, в 1824 г. были созданы три внешних округа,
переименованных четыре года спустя в Восточную, Среднюю и Западную части. По
административно-территориальному принципу они были подразделены на "дистанции", а
те в свою очередь - на "административные аулы". Все три части казахских земель
находились в подчинении оренбургского правления, во главе которого стоял
оренбургский генерал-губернатор. Во главе частей были поставлены "султаны-правители"
со штатом сотрудников, во главе дистанций - дистаночные начальники,
административных аулов - аульные начальники, назначаемые царской администрацией из
казахов.
На территории основной части Среднего жуза и в районе кочевания отдельных родов
Старшего жуза, подведомственных западно-сибирской администрации сложилась
несколько иная система административного управления . С 1822 по 40 гг. XIX в. вся
территория сибирского ведомства входила в Омскую область, во главе управления
которой находился областной начальник, а в 1854 г она была поделена на Область
Сибирских киргизов и Семипалатинскую область, возглавляемых военными
губернаторами. Области подразделялись на 4 внутренних и 7 внешних округов. В каждый
округ входило в среднем 15-20 волостей, которые состояли из 10-12 административных
аулов. В каждом из аулов насчитывалось 50-70 кибиток. Во главе округов были
поставлены окружные приказы под руководством "старших султанов", во главе волостей -
волостные султаны, административных аулов - аульные старшины.
В период 60-80х г.г. и в 1891 г., в связи с включением всей территории Казахстана в
состав Российской империи, были унифицированы ранее созданные органы
административного управления краем, и выработана единая для всего населения региона
система государственно-административного господства российского самодержавия в
данном номадном ареале. Территория Казахстана была поделена на 6 областей
(Уральская, Тургайская, Акмолинская, Семипалатинская, Семиреченская,
Сырдарьинская), последние - на административные уезды, каждый уезд -на волости, а
волость - на административные аулы. Во главе областей были поставлены военные
губернаторы, назначаемые царским правительством из этнических россиян, уездов -
уездные начальники, также прямо назначавшиеся сверху, во главе волостей - выборные
"волостные начальники" из казахской среды, аулов - избираемые кочевым населением
старшины. Каждый кочевой аул и община были приписаны к определенному
административно-территориальному звену управления краем: административный аул, в
частности, базировался на ассоциации общин (аулы, отделения рода, группы родов),
волости - на структурах потесторно-политической организации (племя, группа племен и
т.п.).
Посредством создания государственно-административной системы управлением
населением региона были созданы условия для введения регулярного налогообложения
кочевого населения, в результате которой обеспечивалась непрерывная связь низовых
структурных звеньев кочевого социума с институтами верховной власти государства. В
течение 30-50х г.г. с казахов сибирского ведомства взимался натуральный
государственный налог скотом "ясачная подать", а с казахов оренбургского ведомства -
денежно- фиксированный государственный налог ("кибиточная подать"). С 1868 г.
казахское население региона стало выплачивать единую денежную подать ("кибиточную
подать") с любого вида казахского жилища. Можно констатировать, что, если в
доколониальном прошлом разные налоговые сборы и повинности рядовых кочевников в
пользу верховной власти ханов и султанов (зякет, согум, сыбага) имели в основном
добровольный характер, были социально локализованными, нерегулярными и
незначительными, то теперь была установлена жесткая фискальная зависимость кочевого
населения от государства, которая, в силу колониального положения Казахстана в составе
Российской империи и многочисленных служебных злоупотреблений различных
должностных лиц негативно сказывалась на материальном благосостоянии кочевого
населения.
Одновременно с созданием налоговой системы царское правительство проводило
политику по формированию вертикальной цепи исполнительных органов управления
Казахстаном. Характерной особенностью функционирования традиционной потестарно-
политической системы номадного общества казахов являлось отсутствие у кочевников
сколько-нибудь сложившегося и оформившегося принудительно-карательного аппарата -
регулярной армии, полиции, чиновников, тюрем и опорных пунктов верховной власти
казахов - городов - внутри кочевнического ареала. С целью создания этого недостающего
звена в системе государственного управления новоприсоединенными колониальными
окраинами российские администраторы приступили к формированию в 20-50-х г.г. ХIX в.
специальных "приказных" учреждений внутри казахских кочевий непосредственно на
территории образуемых округов и волостей. Местные приказные и дистаночные органы
власти составили старшие султаны (в Среднем жузе) и султаны-правители (в Младшем
жузе), несколько назначенных им в помощь чиновников колониального аппарата
(переводчик, письмоводитель и проч.) и отряды вооруженных казаков.
В ходе военной колонизации региона внутри казахских кочевий создавались также в
разных географических точках степи ряд стационарных укреплений, в пределах которых
размещались окружные приказы, со временем на занимаемой ими территории возникали и
развивались новые города. Из ново-основанных стационарных пунктов в казахские
кочевья высылались сборщики налогов и карательные вооруженные отряды, в результате
чего царским властям удавалось обеспечивать более или менее регулярное поступление в
казну налоговых сборов и поддерживать функционирование непрерывной управленческой
вертикали на нижнем и среднем этажах бюрократической пирамиды власти в данном
этно- культурном ареале. Иначе говоря , в процессе военно-казачьей колонизации
региона, распространения на кочевое общество казахов общеимперской налоговой
системы и создания сети местных (нижних и средних) органов управления кочевниками,
посредством институтов Российской империи были преодолены центробежные тенденции
и обеспечена централизация казахского номадного социума.
Параллельно происходило постепенное приспособление традиционных степных
институтов кочевников к государственно-бюрократическим органам общеимперской
административно-политической системы. Эти новации российские власти проводили при
опоре на традиционную привилегированную прослойку казахов, сословие султанов, путем
взаимного противопоставления различных групп кочевого населения по социально-
экономическому и сословно-клановому признакам, придавая им надклановое содержание.
В результате проводимых ими административно-политических мероприятий стали
формироваться надгрупповые институты власти, базировавшиеся на формировании
аристократического слоя управленцев по современным социально-классовым критериям.
На начальном этапе утверждения российского присутствия в казахских жузах (30-е г.г.
XVIII -1-я четверть XIX в.) царское правительство проводило курс на поддержание и
усиление статусной роли в рамках традиционной потестарно- политической системы
казахов наследственной аристократии, руководствуясь главным образом сословными
критериями. Оно стремилось усилить влияние сословия торе на казахов посредством
сохранения и приумножения его привилегий в вопросах землевладения и
землепользования, в сфере уплаты налогов, путем оказания финансовой поддержки,
наделения социально-престижными наградами и подарками. Вследствие такой
целенаправленной тактики и интенсивных многолетних контактов казахских чингизидов с
русскими чиновниками как в управленческой , так и социально-бытовой сферах, многие
династические потомки наиболее известных казахских ханов (Абулхаира, Барака, Батыра,
Аблая, Каипа и др.) в третьем , четвертом и пятом поколениях подверглись ощутимому
воздействию на них русской политической ментальности и европейской политической
культуры. Не случайно ряд русских современников данных чингизидов указывали в своих
служебных материалах и специальных трудах на появление во второй четверти XIX в. еще
очень малочисленной, но весьма заметной группы "просвещенных" казахских
интеллигентов-маргиналов, совмещавших в своих мировозренческих представлениях,
ценностных ориентациях и моделях поведения стереотипы традиционного "кочевого
менталитета" и традиционных форм социализации среди соплеменников с
интеллектуальными новациями европеизированного, "прозападного образца".
В 20-40-х г.г. XIX в. основной акцент в административно-политической деятельности
царских колониальных органов Казахстана был перенесен с сословия торе как такового на
тех представителей его, которые проявляли "стремление верно служить" интересам
российского престола и проводить цели имперской политики в жизнь. Подобная
корректировка курса выразилась в соответствующем законодательстве российских
властей и конкретной практике государственно-административных преобразований в
пределах Среднего и Младшего жузов, ориентировавшихся на привлечение к
государственной службе только определенных частей султанского сословия, тогда как все
остальные аристократические лидеры законодательно лишались легитимного права на
политическую власть. В результате подобных нововведений господствующий слой
общества разделился на группу бюрократических служащих колониального аппарата, на
базе которых происходило постепенное складывание категории местных управленцев, и
активных противников нового режима, выступавших под лозунгами реставрации
института ханской власти и предотвращения дальнейшей российской колонизации на
территории Казахстана.
Несмотря на то, что оба этих сегмента султанского сословия выступали во
внутриполитической жизни казахского социума с альтернативными лозунгами и целями, и
те и другие осмысливали современную им социальную реальность с позиций уже иных
ценностных ориентиров и в сильно видоизмененных (по сравнению с классическими
номадными возрениями на власть) мировоззренческих понятиях и ментальных
категориях, о чем наглядно свидетельствует индивидуальная рефлексия казахских
чингизидов в их письмах к царскому правительству и местным колониальным властям.
Содержание писем и практические мероприятия видных аристократических лидеров
казахских антиколониальных движений 30-40-х г.г. XIX в. (Габайдуллы Валиханова,
Кенесары Касымова и др.) убедительно показывают, что, призывая кочевников
восстановить то политическое устройство в степи, которое было во времена их деда
Аблай-хана, они по существу отрицали господствовавшие в XVII-XVIII в.в.
кочевнические ценностные императивы, т.к. пытались конституировать ханскую власть не
по классическому типу номадных патронатно-клиентных отношений, а посредством
системы соответствующих политических институтов и механизмов, приближенных по их
регулятивным функциям к российскому монархическому образцу.
Между тем, многолетняя оппозиционность казахской знати против российской военно-
политической экспансии в Казахстане привела царское правительство к существенной
ревизии прежних политических ориентаций Российского государства в степи. С середины
XIX века оно постепенно отказывается от поддержки административными
колониальными органами сословного престижа и имиджа социальной группы султанов и
делает ставку на "демократические" группы кочевого населения региона. При этом
новации российских властей совершенно не затрагивали систему социально-
экономических отношений кочевого общества и сложившиеся у казахов формы
собственности на землю и скот, вследствие чего сам кочевнический способ материального
производства продолжал функционировать вплоть до 1917 года в практически
неизменном виде.
По мере вовлечения казахского общества в орбиту колониального господства России
характер взаимоотношений государственных институтов царского самодержавия с
традиционными элитами номадов трансформировался от безусловного признания
приоритетного социального статуса "торе", обладавшего безусловным правом управления
кочевническими образованиями, к абсорбированию его отдельных сегментов путем
наделения их соответствующими инструментами политического воздействия на общество
и властными прерогативами, и затем, к полной отмене сословных привилегий и
генеалогической системы властного доминирования за счет выдвижения на
государственные должности тех индивидов, которые оказали наибольшие услуги
российскому престолу в усмирении степи и ее реформировании. Таким способом
происходило формирование надклановых органов политической власти у казахов.
В этих же интересах взамен традиционной племенной организации властных структур
казахов на всем пространстве региона поэтапно вводилась территориальная, то есть,
государственно-административная система управления. Российские власти разделили всю
территорию Младшего и Среднего жузов на отдельные административные единицы
(округа, волости, административные аулы и пограничные дистанции), попытавшись
привязать к ним определенные родоплеменные группы кочевников. Во главе каждого
округа назначался старший султан, в ведении которого придавался небольшой аппарат
управления и принуждения (отряд вооруженных казахов в количестве от 200 до 300
человек). Сначала эти государственные посты занимались только представителями
сословия торе, право которых были законодательно закреплены в "Уставе о сибирских
киргизах" за 1822 год и "Положение об управлении на территории в степных областях" за
1844 год, но с середины XIX в. должности старших султанов и султанов-правителей стали
постепенно заменять лица иной сословной принадлежности. С конца 60-х годов
сословные привилегии торе были официально отменены царским правительством и право
на власть получили представители всех других сословий и социальных групп казахского
населения. В результате административных реформ 1867-1868 г.г. на территории региона
лица различной клановой принадлежности получили возможность на занятие выгодных
должностных мест, следствием чего явилось острое соперничество самих этих клановых
групп за выдвижение своих представителей.
Попытки царского правительства обеспечить занятие управленческих постов наиболее
способными для этой деятельности и энергичными индивидами на практике
оборачивались обратными результатами. Как и при традиционной системе власти,
индивид в кочевом обществе не получал доступа к властным структурам, не стал
субъектом политической деятельности, так как был по прежнему отделен от власти своей
группой и своей клановой социальной организацией. Фактически в этой ситуации
бюрократическая государственно-административная система управления, внедрявшаяся
колониальными органами в степи, была существенно трансформирована и адаптирована к
традиционным институтам власти прежними степными структурами генеалогической
системы социального регулирования кочевников. Произошел своеобразный симбиоз
традиционной номадной и российской колониальной систем политического управления
социумом и определенное сращивание двух разнородных политических культур. Верхние
и средние уровни управленческой иерархии функционировали здесь по принципам
политической культуры метрополии, а нижние звенья, выступавшие носителями
традиционных генеалогических представлений о структурной организации социума,
продолжали функционировать в соответствии с характерными для данной политической
культуры принципами.
Приблизительно с середины XIX в в средние и отчасти верхние звенья системы местных
органов государственного управления (структуры генерал- губернаторской власти,
уездные и волостные органы правления) стали вливаться модернизированные
представители наследственной кочевой аристократии, т. е. cыновья и внуки прежних
старших "султанов" и "султанов-правителей", бывших "чингизидов-мятежников",
провозглашенных в прошлом их сторонниками казахскими ханами, а также выходцы из
разных сословий знати "черной кости", получившие светское среднее и высшее
образование во многих российских учебных заведениях. К данной категории лиц
принадлежали обширное семейство султана Чингиза Валиханова и его ближайшие
родственники по мужской и женской линиям, несколько генераций потомков внуков
Абулхаира (султаны Нуралихановы, Жангировы, Шигаевы, Сейдалины), султаны Сеид-
Джафар Асфендияров, Алихан Букейханов, Газы Валиханов; нечингизиды Мухаммед-
Салих Бабаджанов, Абай Кунанбаев, Шакарим Кудайбердиев, Ибрай Алтынсарин, Жакып
Акпаев, Ишмухамед Букин, Ахмед Беремжанов, Мухамеджан Тынышпаев и многие
другие. Эта тонкая интеллектуальная прослойка казахского общества впитала в себя
наряду с некоторыми мировоззренческими стереотипами кочевнического менталитета,
унаследованного от семейного окружения, многие базовые ценности
индивидуалистически ориентированной и урбанизированной европейской цивилизации,
составивших системообразующую основу ее корпоративных воззрений на социально-
политическую действительность той эпохи. Тем самым, отмеченный выше
цивилизационный барьер между политической культурой метрополии и колонии пролегал
теперь в пределах административной системы управления кочевым социумом не только
между русскими управленцами высших звеньев служебной иерархии и их иноэтничными
подчиненными, но и внутри самой правящей элиты казахского общества. Ее активное
численное меньшинство в той или иной степени разделяло идеалы и ценности
сторонников модернизации и западных форм трансформации традиционной культуры, а
свыше 90 % остальных были приверженцами сложившихся культурных традиций.
Сильная живучесть и устойчивость клановой потестарно-политической традиции и
присущей этой политической культуре системы ценностных ориентаций и
психологических установок обеспечивалось самим кочевым способом производства
казахов, являясь его неотъемлемым атрибутом. Поскольку же способ материального
производства не подвергся ощутимому вмешательству со стороны царских властей и
постоянно воспроизводил общинные, групповые формы жизнедеятельности аграрного
населения, выступавшего носителем групповых воззрений и идеалов, то имела место
идеологизация групповых форм общественного сознания , апеллирование индивидов к
традиционным ценностям определенных групп и родоплеменным идеалам. Попытки
царского правительства добраться посредством многоступенчатой управленческой
вертикали до каждого индивида и осуществить органичное включение кочевников в
социальный организм оседлого населения Российской империи не увенчались
ощутимыми успехами, т.к. он по-прежнему ассоциировал себя с той или иной
родоплеменной группой. Именно этим обстоятельством, на наш взгляд, можно объяснить
слабую восприимчивость основной массы казахского населения демократических идей и
модернисткой антиколониальной платформы преобразования кочевого общества,
выдвигавшихся национально-либеральной интеллигенцией Казахстана (Алаш- орда, Уш-
жуз и др.) на рубеже XIX-XX вв. Казахи-кочевники в подавляющем большинстве своем
остались вне активной сознательной политической деятельности,
оказавшисьотчужденными от широких национальных интересов и сохранив
приверженность к традиционным родоплеменным ценностям и интересам.
Все попытки царского правительства реформировать традиционную систему управления,
потесторно-политическую систему казахского общества в дореволюционный период
оказались малопродуктивными, т.к. традиционная родоплеменная организация казахов
довольно успешно адаптировала эти новации. Изменить "кочевой менталитет" оказались
не в состоянии даже "кавалеристские" атаки советских властей на казахский аул и
коренная ломка социально-экономического уклада степных номадов периода 20-х годов
следующего столетия, завершившаяся огромной трагедией для казахского населения. В
силу аграрного типа жизнедеятельности подавляющего большинства казахов вплоть до
середины XX в. и проводимого большевистским правительством страны политического
курса на социальное доминирование групповых форм собственности и корпоративных
видов общественно-полезной деятельности, родоплеменная организация наглядно
продемонстрировала свою исключительную устойчивость и способность к
самовоспроизведению в течении последующих нескольких десятилетий.