ее – Василий – был казак крутого нрава. В детстве не раз слышала Пелагея
Харлампьевна от родных, что прадед ее был женат на турчанке. Привез ее из
туретчины после войны. В молодости дед Василий служил рьяно, но потерял кисть
правой руки, с тех пор уже не доводилось ему орудовать шашкой, да и работать на
земле было трудно. Вот и отдал он своего сына Харлампия в семью Солдатова на
воспитание. Кончил тот церковноприходскую школу в Вешках, не замедлил
жениться.
Нелегко жилось молодой жене Прасковье Ильиничне с непутевым Харлампием,
много слез пролила она, а вскоре и жалмеркой стала: ушел Ермаков на
действительную службу, оставив на мать малых ребятишек.
Пелагея Харлампьевна выдвинула ящик комода, достала пожелтевшую от
времени, истертую фотографию тех лет. “Это все, что осталось от отца” – сказала
она и протянула фотографию. Смотрел с нее молодой еще, горбоносый, чубатый
казак с усталым прищуром глаз много испытавшего в жизни человека, не раз
глядевшего в лицо смерти. Нелегко, видно, дались Ермакову три георгиевских
креста, приколотых к солдатской шинели: четырнадцать раз был ранен, контужен.
- И на этот раз недолго видели мы отца, - продолжала Пелагея Харлампьевна. –
Началась у нас на Дону смута, восстали казаки, по хуторам шли бои. Где-то под
Каргинской и отец командовал повстанцами. Слухами пользовались – жестоко
воевал он, пил, гулял. Мать, помню, не раз жаловалась на свою долю. Тяжело ей
видно было слышать про отца такое, а казаки-старики его чтили: ”Воинственный,
геройский казак Харлампий!” Девятый год шел мне, когда снова довелось повидать
отца. В тот год умерла мать от простуды. Отцу о том сообщили, но так и похоронили
мать без него.
Заявился он вскоре, пожил недели две и опять ускакал – ищи ветра в поле. А
вернулся отец уже с польского фронта, когда война кончилась. Арестовали его, но
вскоре выпустили. Тянуло отца в родные края, не мог он уехать, переждать. А в году,
кажется, двадцать шестом видела я его в последний раз. Вели его по улице под
ружьем… Вот и все…
Люди, хорошо знавшие Ермакова, сообщили и такую деталь: обладал он редкой
даже для казака особенностью – рубить шашкой левой руки с такой же силой, как и
правой. На первый взгляд совсем незначительное замечание, но и эта деталь
использована писателем. Был у Григория один ” лишь ему свойственный маневр,
который применял он в атаке”, столкнувшись с сильным в рубке врагом: заходил