Джонсон Пол. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

закон. Но ;акошч.;и порядок был, прежде всего, подорван именно неуспехом Керенского при попытке

изъятия продовольствия у крестьян. Войска самораспускались и солдаты стекались в города - туда, где

для них не было хлеба. В городах они входили в Советы или сами образовывали их и вскоре выбирали

большевистских ораторов, обещавших немедленный конец войны и раздачу земли крестьянам. К

началу сентября большевики имели большинство и в Петроградском, и в Московском Советах -

именно ключевых, и 14 сентября Ленин, бывший все еще в подполье, почувствовал себя достаточно

сильным, чтобы поднять лозунг «Вся власть Советам» [52]. Троцкий, только что вышедший из

тюрьмы, сразу же возглавил Петроградский Совет, ставший фокусом приближающегося восстания.

Троцкий действительно был самым активным двигателем революции. Но Ленин был главным

вдохновителем, который принимал все ключевые решения и обеспечивал необходимую «волю к

власти». Большевистская революция, не говоря уже о создании коммунистического государства, без

него была бы невозможна. Девятого октября он пробрался загримированным обратно в Петроград и на

следующий день на заседании Центрального комитета выиграл голосование с результатом 10 против 2-

х в пользу вооруженного восстания. Политическое бюро

Первые деспотические утопии

или «Политбюро» - первое, о котором услышали, было создано для управления восстанием. Но

фактические военные приготовления осуществлялись «военно-революционным комитетом»,

образованным Петроградским Советом во главе с Троцким. Начало восстания было определено

так, чтобы использовать Второй всероссийский съезд Советов, который созывался 25 октября.

Предыдущим вечером Ленин сформировал зародыш правительства; наутро люди Троцкого начали

действовать и захватили ключевые пункты по всему городу. Члены Временного правительства

были арестованы или сбежали. Крови пролилось немного. В тот же день, после обеда, большевики

вынудили Съезд Советов одобрить передачу власти. На следующий день, перед тем как закрыться,

он принял декрет о заключении мира, другой - об отмене помещичьего землевладения и третий -

утверждающий создание Совета народных комиссаров или, сокращенно, Совнаркома, первого

правительства рабочих и крестьян [53]. Но, как это позднее не преминул отметить Сталин, именно

военно-революционный комитет захватил власть, а Съезд Советов «только получил власть из рук

Петроградского Совета» [54]. Целью подчеркивания этого различия было сохранение

представления о марксистской пролетарской революции. Верно, что Ленин пришел к власти

совершенно незаконным способом. Но это не было революционным восстанием. Это был

старомодный переворот или, как его позднее назовут немцы - путч. В нем не было ничего

марксистского.

В то время Ленин умело извлек всю возможную пользу из фальшивой законности, приданной его

режиму Советами. Действительно, в следующие два месяца он внимательно действовал на двух

уровнях, что любопытным образом отвечало марксистскому восприятию мира. На поверхности

был уровень конституционных мер и формальной законности. Это было театром для

удовлетворения общественности и для внешнего мира. На более скрытом уровне

существовали глубокие структуры реальной власти: полиция, армия, связь, вооружение. Это

было действительностью, На актерском уровне Ленин определял свое правительство как

«временное», пока Учредительное собрание, выборы в которое правительство Керенского

назначило на 12 ноября, найдет возможность собраться. Выборы состоялись, и в них большевики

были только одной из участвующих групп. Это были первые к последние настоящие

парламентарные выборы, проведенные когда-либо в России. Как и ожидалось, они отдали

большинство ориентированным на крестьян социал-революционерам: 410 мест из 707.

Большевики получили 175 мест, меньшевики сократились до 16, .буржуазные кадеты имели 17

мест, а остальные места были за «национальными группами». Ленин назначил первое заседание

Собрания на 5 января 1918 г. Чтобы усилить спектакль, он пригласил в свой Совнарком трех

членов левого крыла

СОВРЕМЕННОСТЬ

эсеров. Это обладало еще и тем преимуществом, что раскалывало эсеров, так что теперь Ленин

имел на Съезде Советов большинство и поэтому созвал его через три дня после того, как закончил

с Учредительным собранием. Он считал, что Съезд так и останется послушным орудием для

обеспечения законности его действий. Может быть успокоенный этими конституционными

маневрами, большой город Петроград отдался своим делам и удовольствиям. Даже в день

свержения Керенского все магазины оставались открытыми, ходили трамвая, кинотеатры были

полны. Представители Армии спасения*, приехавшие в республику в первый раз, играли на

уличных углах. Карсавина танцевала в Мари-инском театре. Шаляпин выступал на концертах.

Слушатели толпились на публичных лекциях. Хайлайф собирался в ресторане «Контан». Про-

должался расточительный азарт [55].

В то же время в глубине, в структурах, Ленин работал очень быстро. Примечательно то, что в

момент, когда у него было столько других дел, он отдавал приоритет контролю над печатью. В

сентябре, как раз перед путчем, он публично призывал к «более демократической» и «несравнимо

более полной» свободе печати. В сущности, при республике печать в России стала такой же

свободной, как в Британии или Франции. Через два дня после взятия власти Ленин положил конец

этой свободе Декретом о печати. Как часть «некоторых временных чрезвычайных мер» любые

газеты, «призывающие к открытому сопротивлению или неподчинению рабоче-крестьянскому

правительству», или «подстрекающие к мятежам путем явного клеветнического искажения

фактов», будут репрессированы, а их главные редакторы отданы под суд. До следующего дня

правительство закрыло десять петроградских газет; еще десять были закрыты на следующей

неделе [56]. Управление новостями отдано прежде всего большевистской партийной газете Прав-

да и газете Советов Известия, которой руководил теперь Совнарком.

А в это время с большой скоростью, хотя и с некоторой неразберихой материальный аппарат власти

захватывался большевистскими активистами. Метод был корпоративным. Каждая организация - от фабрик

до трамвайных депо - проводила выборы на советский лад. Это был самый легкий способ обеспечить

делегатов, которые были бы недвусмысленно приемлемыми для режима. Позднее Борис Пастернак дал

схему процесса: Производили перевыборы правлений везде: в домовладениях, в организациях, на службах, а

обслуживающих население учреждениях... Во все места стали назначать комиссаров с неограниченными

полномочиями, людей железной воли, в черных кожаных куртках, вооруженных мерами устрашения и

наганами, редко брившихся и еще реже спавших.

The Salvation Army - американская благотворительная

организация

Первые деспотические утопии

Они хорошо знали порождение мещанства, среднего держателя мелких государственных бумаг,

пресмыкающегося обывателя и, ничуть не щадя его, с мефистофельской усмешкой разговаривали

с ним, как с пойманным воришкой.

Эти люди ворочали всем, как приказывала программа, и начинание за начинанием, объединение за объединением

становились большевицкими [57].

Этому физическому завоеванию быстро придали опору закона. Десятого ноября был отменен

Табель о рангах Петра Великого; 22 ноября разрешили обыски по домам, конфисковывали шубы;

11 декабря у церкви отняли все школы и передали государству; 14 декабря ввели государственную

монополию на всю банковскую деятельность, вся промышленность была подчинена «рабочему

контролю»; 16 декабря отменили все звания в армии; 21 декабря был создан новый кодекс

«революционных судов»; 24 декабря было объявлено о немедленной национализации всех фабрик;

29 декабря прекратились все выплаты процентов и дивидендов, снятие сумм с банковских счетов

было строго ограничено. Как позднее выразился писатель Илья Эренбург; «Каждое утро жители

внимательно изучали новые декреты, еще мокрые и сморщенные, расклеенные по стенам: они

хотели знать что разрешено, а что запрещено.» [58]

Но даже и на этой стадии некоторые ключевые действия в укреплении власти не отражались в

публичных декретах-законах. На начальных этапах своего восхода к власти Ленин целиком

зависел от вооруженных отрядов, организованных Троцким через Петроградский Совет. Они были

составлены отчасти из политически мотивированных молодых головорезов - «мужчин в черных

куртках», а отчасти - из дезертиров, обычно, казаков. Очевидец описывал сцены в комнатах

Смольного института, откуда большевики действовали в самом начале: «Зал был забит

кавказскими шинелями, меховыми папахами, бурками, галунами, кинжалами, блестящими

черными усами, оторопелыми рачьими глазами и запахом лошадей. Это была элита, сливки во

главе с «туземными» офицерами, всего, может быть, пятьсот человек. С шапками в руках они

присягали на верность революции.» [59] Эти люди очень подходили для того, чтобы держать в

страхе распадающуюся республику. Но для укрепления нового порядка было необходимо что-

нибудь более совершенное и безмилостное. Ленину нужна была политическая полиция.

Веря в то, что насилие является основным элементом революции, Ленин ни разу не дрогнул перед

необходимостью использовать террор. Он унаследовал две традиции оправдания террора. Из

Французской революции он имел возможность цитировать Робеспьера: «Атрибутами народного

управления в революции являются одновременно доброде-

СОВРЕМЕННОСТЬ

тель и террор: добродетель, без которой террор гибелен, и террор, без которого добродетель

бессильна. Террор, это

ни что иное, как справедливость - немедленная, суровая, непреклонная; таким

образом, он -эманация добродетели.» [60] Отбросив в сторону катастрофическую историю

революционного террора, Маркс дал методу собственную конкретную и категорическую поддержку.

Существует, писал он, «только одно средство сократить, упростить и ограничить кровавую агонию

старого общества и кровавые родильные муки нового, только одно -революционный террор» [61]. Но

Маркс говорил в разное время различные вещи. Ортодоксальные немецкие марксисты не принимали

неизбежности террора. Через год после того как Ленин взял власть, Роза Люксембург в своей

программе Германской коммунистической партии от декабря 1918 г. утверждала: «Пролетарская

революция не нуждается в терроре для достижения своих целей, она ненавидит и испытывает отв-

ращение к убийству.» [62] Действительно, одной из причин, по которым Люксембург возражала против

ленинских «передовых борцов» ускорить исторический процесс пролетарской революции, было

именно то, что это соблазнит Ленина использовать террор как наиболее прямой путь, особенно в

условиях царского самодержавия, общего русского варварства и презрения к человеческой жизни.

Фактически, настоящей трагедией ленинской революции, или, скорее, одной из многих ее трагедий,

было то, что она оживила жестокий метод государственного управления, который, практически,

довольно быстро отмирал. За восьмидесятилетний период до 1917 г. число казненных в Российской

империи в среднем было только семнадцать человек в год и -большая часть из них была казнена в

начале этого периода [63]. Россия военного времени в последние годы царизма в некоторых

отношениях была либеральнее Британии и Франции с их военными законами. Республика полностью

отменила смертную казнь, хотя Керенский восстановил ее на фронте з сентябре 1917 г. Большинство

товарищей Ленина тоже были против казни. Ббльшая часть первых большевистских убийств была

делом матросов, которые убили двух бывших министров 7 января 1918 г. и три дня проводили

расстрелы в Севастополе в следующем месяце, или представляла собой поголовную резню крестьян в

глубокой провинции [64].

Напрашивается вывод о том, что решение об использовании террора и репрессивной полицейской силы

было принято Лениным очень рано и было поддержано его главным военным руководителем Троцким,

и что террор, как этого опасалась Роза Люксембург, стал неизбежной частью его идеологического

подхода к взятию и упражнению власти и централизованного государства, которое он решил создать. А

это, в свою очередь, было частью ленинского характера, вытекавшей из его воли к власти, ко-

Первые деспотические утопии

торой он обладал в таком исключительном изобилии. Еще в 1901 г, Ленин предупреждал:

«Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказаться от террора.» [65] И еще: «Мы

спросили бы у человека, на чьей он стороне в вопросе о революции? За нее или против нее? Если

против - поставим к стенке.» Вскоре после прихода к власти, он спросил: «Нельзя ли среди нас найти

одного Фуке-Тенвилля

, чтобы укротить наших бешеных контрреволюционеров?» [66] Число случаев,

когда Ленин в качестве главы правительства начал использовать такие выражения, как «расстрелять»,

«наказательный отряд», «к стенке», предполагает растущий врожденный аппетит к крайним методам.

Имела место и характерная скрытность или, скорее, сознательное двуличие в способе, которым Ленин

создавал орудие, которое будет при необходимости использоваться для террора против контрреволю-

ции. Первой вооруженной силой большевиков, как это уже было сказано, являлся Военно-

революционный комитет Троцкого в Петроградском Совете. У Троцкого не было угрызений из-за

продолжения использования силы даже после успеха революции: «.Мы не войдем в царство

социализма в белых перчатках по натертому паркету,» - говорил он [67]. Сразу же после 25-26 октября

1917 г. этот комитет стал подкомитетом Центрального исполнительного комитета (ЦИК) и на него воз-

ложили задачи безопасности, включая и борьбу с «контрреволюцией», которая была определена как

«саботаж, укрытие поставок, умышленная задержка грузов и т.д..» Его учреждение объявили декретом

Совнаркома от 12 ноября 1917 г. [68] Так как на него возложили расследование заподозренных, был

создан специальный отдел во главе с Феликсом Дзержинским - фанатичным поляком, отвечающим за

безопасность Смольного. Однако, когда 7 декабря 1917 г. Военный комитет был, наконец, распущен

другим декретом Совнаркома, отдел Дзержинского продолжил свое существование, превратившись во

Всероссийскую чрезвычайную комиссию (ЧК), на которую была возложена борьба против «контр-

революции и саботажа». Декрет о создании ЧК был опубликован более девяти лет спустя (Правда, 18

декабря 1927), и, таким образом, служба безопасности Ленина с самого своего начала и до конца его

жизни оставалась настоящей тайной полицией в том смысле, что об ее существовании не было

официально объявлено [69].

Нет никакого сомнения в том, что с самого начала ЧК была предназначена для использования без

всякой милости и в очень широких масштабах. За неделю перед тем, как она начала свое официальное,

хо-

Fouquier Tenville (1746-1795) - общественный обвинитель в Революционном трибунале, гильотинированный во время

Термидорской реакции после Великой французской революции

СОВРЕМЕННОСТЬ

Первые деспотические утопии

тя и тайное существование, к Троцкому пришли с возражением против растущего числа арестов и

обысков. Он оправдал их перед Всероссийским конгрессом крестьянских депутатов, утверждая,

что «требовать отказаться от всех репрессий во время гражданской войны означает требовать

отказаться от гражданской войны» [70]. ЧК имела комитет из восьми человек во главе с

Дзержинским и он быстро пополнил свой рядовой состав и корпус старших инспекторов и агентов

другими фанатиками. Многие из них были поляками, как он сам, или латышами, как страшный

Лацис или «Петере», «брат» Питера Художника из Сиднея, совершившего серию убийств в

Хаундсдиче, и как Кедров - садист, который под конец сошел с ума. Ужасающей была быстрота, с

которой разрасталась эта служба. Она набирала людей со всей возможной скоростью в течение

декабря 1917 г. и января 1918 г. и одним из ее первых дел было создание общенациональной

разведывательной службы, для чего со всех местных Советов запросили «информацию

относительно организаций и личностей, деятельность которых была направлена против

революции и народной власти». Этот декрет предполагал, что местные Советы сами организуют

комитеты безопасности, которые будут доносить профессиональным агентам, и на первых шагах

ЧК оказывала помощь растущей орде добровольных и внештатных информаторов. Ряды штатных

тоже неудержимо росли. Царская тайная полиция, «Охранка», насчитывала 15 000 человек, что

делало ее самой крупной организацией такого рода в Старом свете. Для сравнения, ЧК за три года

со дня своего основания насчитывала 250 000 штатных агентов [71] И такого же размаха была ее

деятельность. Если последние цари казнили в среднем по семнадцать человек в год (за разные

преступления), то в 1918-1919 г.г. ЧК казнила по 1000 человек в месяц только за политические

преступления [72].

Это число, наверняка, является заниженным по причине, которая берет свое начало от беззакония

системы, созданной Лениным. Почти сразу после появления ЧК другой декрет учредил новый вид

«революционного трибунала» для суда над теми, «кто организует мятежи против власти рабоче-

крестьянского правительства, кто активно противопоставляется или не подчиняется ему, или кто

призывает других к противопоставлению или неподчинению», или над государственными

служащими, виновными в саботаже или укрывательстве. Трибунал был уполномочен определять

наказания в соответствии с «обстоятельствами случая и повелением революционной совести» [73].

Этот декрет практически положил конец законности в новом государстве Ленина, которому тогда

было только несколько недель. Он очень хорошо отвечал чекистской системе. При царизме

Охранка имела власть арестовывать, но после этого должна была передать арестованного суду для

публичного

следствия, как всегда и делалось, а все наказания определялись обыкновенными гражданскими

властями. В ленинской системе ЧК контролировала специальные суды (которые заседали тайно) и

исполняла их приговоры. Следовательно, если человек хоть раз попадал в руки ЧК, то

единственной его защитой было «повеление революционной совести». Так как ЧК арестовывала,

расследовала, судила и наказывала свои жертвы, то никогда не существовало каких-либо

достоверных данных об их числе. Уже через несколько недель после своего создания ЧК организо-

вала первые концентрационные и трудовые лагеря. Они появились на свет в результате декрета

Совнаркома, который приказывал, чтобы «мужчины и женщины буржуазного происхождения»

были собраны и отправлены на строительство оборонительных окопов в Петрограде {74]. Лагеря

были организованы для их содержания и охраны, и так как на ЧК возлагался надзор над

программой принудительного труда, то ее лагеря-тюрьмы начали распространяться в окрестностях

городов и даже глубоко в провинции - это было ядром того, что впоследствии стало гигантским

«Архипелагом ГУЛАГ». К концу 1917 г., когда Ленин стоял у власти всего только девять-десять

недель, можно было уже сказать, что ЧК стала «государством в государстве», а в отношении

многих деятельностей она и сама являлась государством.

Можно отбросить мысль о том, что ее создание и рост противоречили воле Ленина..Все

доказательства, которыми мы

располагаем, показывают совершенно обратное [75]. Именно Ленин

составлял все ключевые декреты, а Дзержинский всегда был его орудием. Даже Ленив лично

внушал .ЧК дух террора и с-января 1918 г. постоянно заставлял ее пренебрегать сомнениями и

человеческими чувствами других большевиков, включая и многих членов Совнаркома. Когда

Ленин перенес правительство из Петрограда в Москву по соображениям безопасности и

расположил Совнарком в Кремле, он помог Дзержинскому установить собственный штаб

отдельно от Совнаркома. ЧК заняла большое здание страховой компании на Лубянской площади;

внутри него была построена «внутренняя тюрьма» для подозреваемых в политических преступле-

ниях. С этого момента ЧК стала независимым государственным министерством, докладывавшим

непосредственно Ленину. Он не оставлял у чиновников никаких сомнений в отношении своих

желаний. В январе 1918 г., за три месяца дх> начала Гражданской войны, он рекомендовал

«расстреливать на месте каждого десятого из виновных в безделии». Неделю спустя он публично

подстрекал ЧК: «До тех пер, пока мы не применим террор, т.е. расстрел на месте, к спекулянтам,

то не сможем ничего достичь.» Через несколько недель он потребовал «ареста и расстрела

взяточников; вымогателей и т.д.». Любое нарушение упомянутых в декретах законов должно было

быть повержепо «самому су-

СОВРЕМЕННОСТЬ

ровому наказанию» [76]. 22 февраля он санкционировал прокламацию ЧК, приказывающую

местным Советам «находить, арестовывать и немедленно расстреливать» целый список категорий:

«врагов, спекулянтов и т.д.» [77] Вслед за этим генеральным декретом Ленин высылал свои

собственные персональные инструкции. Так, в августе 1918 г., он телеграфировал Совету в

Нижнем Новгороде; «Вы должны приложить все усилия, образуйте тройки

диктаторов,...моментально введите массовый террор, расстреляйте и сошлите сотни

проституток, которые спаивают солдат, бывших офицеров и т.д. Не теряйте ни минуты.» [78] Его

пример вдохновлял и других. В следующем месяце армейская газета объявила; «Без милости, без

пощады будем убивать наших врагов десятками и сотнями, даже тысячами, пусть они утонут в

собственной крови... пусть текут реки буржуазной крови.» [79] Подстрекательства Ленина

принесли свои результаты. В течение первых шести месяцев

1918 г. ЧК казнила, по официальным данным, только двадцать два арестанта. Во второй половине

года она совершила 6000 экзекуций, а за весь

1919 г. - около 10 000. В.Х.Чемберлен, первый историк этой революции и ее свидетель, подсчитал,

что до конца 1920г. ЧК привела в исполнение свыше 50 000 смертных приговоров [80].

И все же самой тревожной, и с исторической точки зрения самой важной характеристикой

ленинского террора было не количество жертв, а принцип, пи которому они подбирались. Уже

через несколько месяцев после взятия власти Ленин оставил идею о личной виновности, а вместе с

ней и всю кудейско-христианскую этику личной ответственности. Он перестал интересоваться,

что делает или сделал человек, не говоря уже о том, почему он это сделал, и сначала поощрял, а

после приказывал своему репрессивному аппарату ловить людей и уничтожать их не на основании

преступлений, настоящих или воображаемых, а на основании обобщений, сплетен, слухов.

Первыми шли заклеймлен-ные им категории: «проститутки», «отлынивающие от работы», «ме-

шочники», «спекулянты», «перезапасающиеся» - все, кого с большим сомнением можно было

определить как преступников. Однако, за ними скоро последовали целые профессиональные

группы. Переломным моментом стал ленинский декрет от января 1918 г., призывавший государ-

ственные службы к «очистке земли российской от всяких вредных насекомых». Это не было

юридическим актом, это было призывом к массовым убийствам. Много лет спустя Александр

Солженицын перечислил только несколько групп, которые были обреченны на уничтожение как

«вредные насекомые». Туда входили «земцы,...кооператоры,...все домовладельцы», «гимназисткие

преподаватели..., члены церковных приходских советов,...хоров», «все священники,...монахи и

монахини», «толстовцы,... профсоюзные чиновники» - все они в скором времени были

Первые деспотические утопии

объявлены «бывшими людьми» [81]. Очень скоро декреты-законы для осужденных групп

охватили целые классы и идея о коллективном, а не индивидуальном убийстве людей была с

энтузиазмом принята профессионалами из ЧК. Вероятно, главным руководителем ЧК после

самого Дзержинского был свирепый латыш М.И.Лацис. Он был ближе всего к истинному

определению ленинского террора:

Чрезвычайная комиссия - это не комиссия для расследования и не трибунал. Она - орган борьбы, который

действует на внутреннем фронте гражданской войны. Она не осуждает врага, она его бьет... Мы не ведем войны

против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов или

доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос, который вы

должны предложить ему, -к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования

или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного

террора [82].

После того, как Ленин один раз отменил понятие о личной вине и начал «искоренять» (слово,

которое он часто употреблял) целые классы просто на основании занятия или происхождения, то

уже не существовало черты, у которой можно было остановить этот убийственный принцип.

Неужели целые категории людей могут быть классифицированы как «враги» и осуждены на

тюремный срок или уничтожение просто на основании цвета их кожи, или расового

происхождения, или даже их национальности? Нет никакой моральной разницы между классовой

войной и расовой войной, между уничтожением класса и уничтожением расы. Так рождалась

современная практика геноцида.

В то время, как организовывалась ЧК, Ленин продолжал ликвидацию демократического

наследства республики. Учредительное собрание было выбрано 12 ноября 1917 г. Свое отношение

к нему Ленин высказал 1 декабря; «Нам предлагают созвать Учредительное собрание так, как оно

было задумано. Нет-с, извините! Его задумывали против народа. Мы делали переворот для того,

чтобы иметь гарантии, что Учредительное собрание не будет использовано против народа.» [83] В

своих «Тезисах к Учредительному собранию», опубликованных без подписи в Правде от 13

декабря, он противопоставлял парламент, который «в буржуазной республике... есть высшая

форма демократического принципа», Советам, которые «являются более высшей формой

демократического принципа». Следовательно, «всякая попытка... рассматривать вопрос об

Учредительном собрании с формально-юридической стороны в рамках обычной буржуазной

демократии является изменой делу пролетариата. Если Собрание не сделает «безоговорочного

заявления о.признании Советской власти», то столкнется с кризисом, который «разрешится только

революционными средствами» [84]. Это было не столько аргументом,

СОВРЕМЕННОСТЬ

сколько откровенным заявлением Ленина, что его режим не потерпит никакой формы

демократического контроля со стороны парламента. Четыре дня спустя для того, чтобы подчеркнуть

свою точку зрения, он арестовал лидера правого крыла эсеров Авксентьева и его главных при-

верженцев «за организацию контрреволюционного заговора» [85].

До того, как 5 января 1918г. было созвано Учредительное собрание, Ленин уже создал основы своего

репрессивного режима, хотя еще и в небольшом масштабе (ЧК имело только 120 штатных агентов), и

поэтому мог обращаться с парламентом с таким презрением, которого он, по его мнению, заслуживал.

Он не появился лично, но написал весь сценарий до последней точки. Здание «охранялось» матросами

Балтийского флота - самыми экстремистскими вооруженными группами,, которыми Ленин располагал.

Известия предупредила депутатов за день до созыва, что «вся власть в Российской республике

принадлежит Советам и советским институциям», и что если они попытаются узурпировать ту или

иную функцию государственной власти», они будут рассматриваться как контрреволюционеры к

«будут раздавлены всеми средствами, которые имеет советская власть, включая и использование

вооруженной силы» [86]. Сразу же после того, как собрались депутаты, ленинский приспешник

Свердлов просто столкнул с трибуны старейшего из них, который по русской традиции должен был

открыть заседание, и сам начал председательствовать. За этим последовали долгие дебаты,

закончившиеся после полуночи голосованием, результаты которого были против большевиков и их

союзников: 237 против 138. После этого большевики удалились, а за ними через час последовали их

партнеры, левые эсеры. Шестого января в 5 часов дня, следуя инструкциям, данным самим Лениным,

начальник матросской охраны сообщил Собранию, что заседание прекращается, так как «охрана

устала» [87]. Оно прервалось на двенадцать часов, но никогда уже не собралось снова, так как позже, в

тот же день, после речи Ленина Центральный исполнительный комитет распустил его, а у дверей был

поставлен охранник, сообщавший депутатам, чтобы они расходились по домам. Так быстро и грубо

Ленин уничтожил парламентарную демократию в России. Три дня спустя в том же здании под

председательством Свердлова собрались Советы, чтобы одобрить решения режима.

К концу января 1918 г., находясь у власти уже около двенадцати недель, Ленин настолько укрепил

свою диктатуру, что ничто, кроме внешнего вмешательства, не могло уничтожить его власти.

Разумеется, немцы без труда могли бы его разгромить. Они быстро наступали по всем фронтам,

встречая только слабое сопротивление. Но 3 марта Ленин подписал продиктованные ими мирные

условия, опровергнув Троцкого и других своих коллег, склонявшихся к политике «ни мир, ни вой-

Первые деспотические утопии

на» до тех пор, пока не вспыхнет германская рабочая революция. С этого момента до конца войны .в

интересах Германии было оставить Ленина в покое. В качестве министра иностранных дел Германии

адмирал Пауль фон Хинце выразил это так в июле 1918 г.: «Большевики являются самым хорошим

оружием для поддержания России в состоянии хаоса, разрешая этим самым Германии отделить

сколько она хочет провинций от бывшей Русской империи и властвовать в остальных с помощью

экономических рычагов.» [88]

По равносильным и противоположным причинам Союзники были озабочены тем, как выгнать Ленина

и ввергнуть Россию обратно в войну. Но, очевидно, Ленин был прав, когда заключил мир с Германией,

угроза которой была ближе и непосредственней, чем угроза союзников, бывших далеко и

разъединенных в своих целях. Еще 14 декабря 1917 г.' британское военное правительство решило

платить антибольшевикам «с целью поддержания в юго-восточной России живого сопротивления

против Центральных сил». Для этой цели 26 декабря Британия и Франция поделили Россию на зоны

влияния так, чтобы французы заняли бы южную часть, а англичане - северную [89]. В марте 1918 г.

первые британские войска высадились в Архангельске и Мурманске, на первых порах с целью

защищать там британские военные склады. После перемирия с Германией Союзники продолжили свою

интервенцию, поскольку Ленин подписал с врагом сепаратный мир, а в то же время Уинстон Черчилль

надеялся убедить Совет десяти в Париже официально объявить войну большевистскому режиму [90]. К

концу 1918 г. на русской территории имелось 180 000 солдат союзнических войск - британских,

французских, американских, японских, итальянских и греческих, а также сербский и чешский

контингента плюс 300 000 различных антибольшевистски настроенных русских, поддерживаемых

союзническими деньгами, оружием и техническими советниками. Возникает вопрос: «Как при той

слабой, почти ничтожной народной поддержке, которую имел Ленин в России, его режим смог

уцелеть?»

Коротко можно ответить, что он почти был уничтожен в конце лета и начале осени 1919 г. Но и не

было абсолютно ничего удивительного в его устойчивости. Несколько совершенно различных

факторов действовали в его пользу. Прежде всего, с одним только исключением, никто из затронутых

государственных руководителей Союзников все еще не начинал понимать огромное значение

утверждения этого вида тоталитарной диктатуры или долговременность эффекта его появления в

сердце самой большой сухоземной силы в мире. Исключением был Уинстон Черчилль. Своим сильно

развитым историческим чувством он ошущал, что настал своего рода роковой перелом. То, что,

вероятно, открыло ему истину, было не только убийство всей императорской семьи 16 июля 1918 г., со-

СОВРЕМЕННОСТЬ

вершениое без всякого суда или оправдания, а безоглядность Ленина, когда 31 августа он послал

людей в британское посольство, чтобы ворваться туда и убить военно-морского атташе капитана

Кромби. Черчиллю стало ясно, что появился новый вид варварства, безразличный к любым стандартам

законности, обычаев, дипломатии или чести, соблюдавшихся в то время цивилизованными странами.

Он сказал своему кабинету, что Ленина и Троцкого необходимо схватить и повесить «в качестве

объекта, к которому должно применить право, сколько бы времени на это'ни ушло, и заставить их

почувствовать, что их наказание будет важной целью британской политики» [91]. 26 ноября 1918 г. он

сказал своим избирателям в Данди, что большевики ведут Россию к «скотской форме варварства»,

удерживаясь при помощи «кровавой поголовной резни и убийств, осуществляемых в значительной

степени благодаря китайским экзекуциям и бронемашинам... На гигантских пространствах

цивилизация полностью уничтожается, в то время, как большевики скачут и буйствуют, как стадо

диких бабуинов среди руин городов и трупов своих жертв». «Из всех тираний в истории, - отмечал он

11 апреля 1919 г., - большевистская тирания самая отвратительная, самая разрушительная и самая

постыдная.» Жестокости Ленина «несравнимо более отвратительны, большего масштаба и

многочисленнее, чем любые жестокости кайзера». Его личные замечания коллегам были такими же

яростными. Так, Ллойд Джорджу: «Можете с тем же успехом легализовать содомию, как и признать

большевиков». Х.А.Л.Фишеру: « После покорения всех гуннов - тигров мира -я не допущу, чтобы меня

победили бабуины.» Как только режим укреп-нет, он станет гораздо более экспансионистским, чем

царская Россия, и сильно милитаризованным, предупреждал он фельдмаршала Вильсона» [92].

Черчилль никогда не изменил своего взгляда о том, что наипервейшей целью в политике миролюбивых

демократических великих сил должно быть уничтожение этого нового вида угрозы, пока это все -еще

было возможно.

Но даже Черчилль был в замешательстве в отношении средств. Он возмущался догадками, которые его

коллеги подбрасывали прессе, о том, что у него есть генеральный план разгрома большевизма во всем

мире. Он писал Ллойд Джорджу (21 февраля 1921 г.): «У меня нет никакой русской политики. Я не

знаю ни о какой русской политике. Я ездил в Париж искать русскую политику! Я сожалею об

отсутствии русской политики.» Он признавал, что не дело Запада свергать Ленина: «Россия должна

быть спасена усилиями самих русских» [93]. Все остальные западные лидеры имели в различной

степени прохладное отношение к этому вопросу. 14 февраля 1919 г, Вильсон сказал, что он за вывод

поиск: « Наши войска не делают в России ничего хорошего. Они не знают за кого и за что сражаются.»

Французы гораздо больше интересова-

Первые деспотические утопии

лись превращением своего нового союзника - Польши в крупное государство. Ллойд Джордж

заботился и об общественном мнении у себя дома: «Один из способов распространить большевизм -

это попытка его подавить. Отправка наших солдат расстреливать большевиков означает создать

большевизм у нас.» Сэр Дэвид Шеклтон, ответственный служащий в Министерстве труда, в июне 1919

г. предупреждал Кабинет, что британская интервенция является главной причиной волнений в

промышленности. Военное министерство предупреждало о «революционных разговорах в Гвардейской

бригаде», а генерал Айронсайд, командующий в Архангельске, телеграфировал об «очень стойких и

упорных» волнениях в своих войсках [94].

Все вышесказанное не имело бы значения, если бы Ллойд Джордж рассматривал ленинизм как

высочайшее зло. Но он не делал этого. Ленинизм был объявлен как самоопределение. Он был готов

освободить и действительно освободил малые народы своих окраин: Финляндию, Прибалтийские

государства, Польшу, возможно, Украину, Крымскую и Грузинскую республики. От имени

французской стороны маршал Фош говорил о сплочении этих новых демократических государств в

cordon sanitaire* для изоляции большевизма от цивилизованной Европы. В отличии от Черчилля,

бблыпая часть выразителей общественного мнения Запада считали, что большевики не

экспансионисты, что они готовы на соглашение при слабой России и настроены

интернационалистически. Для них именно антибольшевистские военачальники адмирал Колчак и

генерал Деникин были теми, кто поддерживал царский империализм, старыми пугалами «русского

медведя», «русского катка» и т.д. Эти взгляды не были совсем беспочвенными. Колчак упорно

отказывал предоставить Союзникам гарантии, которые они требовали о подтверждении независимости

Финляндии и Прибалтийских государств после свержения Ленина. Он даже не обещал, что разрешит в

самой России демократические выборы. Деникин показал себя сильно антипольски настроенным и

горячо выступал против свободы украинцев, кавказцев и других малых народов. Вероятно, он хотел

снова восстановить царскую империю во всей ее полноте и что еще хуже - со всей ее дикостью. То, что

более всего компрометировало образ Белого движения перед Западом, а также перед самим Черчиллем,

было приравнивание Деникиным большевизма к еврейству и антисемитские жестокости его войск: в

19.19 г. в южной России было убито свыше 100 000 евреев, при этом все жертвы ни в коем случае

нельзя отнести за счет сельских погромов [95].

В сущности, антибольшевистские военачальники так и не сумели достичь взаимопонимания ни с

союзниками, ни с угнетенными народа-

Санитарный кордон (фр.)

СОВРЕМЕННОСТЬ

ми. Поэтому, когда 31 августа 1919г. Деникин взял Киев и рвался к Москве, союзнические войска

эвакуировались с Севера, освобождая большое количество ленинских войск для переброски на юг. И

снова -когда 16 октября 1919 г. войска генерала Юденича были в 25 милях от Петрограда, а Деникин -

под Тулой, западнее Москвы, то все его казаки всего-за одну неделю дезертировали, на Украине

начались националистические восстания, а весь Кавказ поднялся. С этого момента белогвардейский

прилив пошел на убыль и к концу года их кауза была проиграна. Самым значительным преимуществом

Ленина была его охота подписывать векселя задним числом не только националистам, но, прежде

всего, крестьянам. Тогда никто не знал, что векселя никогда не будут оплачены. Белогвардейские

лидеры чувствовали, что не вправе давать таких обещаний. Генерал сэр Генри Ролинсон, последний

британский командир на русской земле, думал, что победа обязана характеру и решительности лидеров

большевиков: «Они знают, чего хотят, и усиленно работают для достижения цели.» [96] В то время

существовало только несколько тысяч кадровых большевиков, но Ленин заряжал их своей волей к

власти и давал им ясное представление о том, к чему надо стремиться. Они еще не начали убивать друг

друга. Но они были абсолютно безмилостными (на много больше своих противников) при расстреле

провалившихся командиров, дезертиров, трусов, саботажников и каждого, кто спорил или вызывал

беспорядок. Такая дикость, как ни печально это отмечать, почти всегда имела эффект у великороссов, а

именно великороссы представляли большинство населения за ленинской линией фронта. Все

непримиримые элементы, меньшинства и этнические народности находились за линией фронта бе-

логвардейцев, чувствовавших себя неспособными пойти для них на к?кие-либо уступки. Это

совпадение было фатальным.

Но у Ленина и за границей были тайные приятели. Связи, взаимного интереса, установленные между

его режимом и германскими военными в ноябре 1917 г., вероятно, поддерживались и после заключения

перемирия, хотя, иногда, в почти неуловимой форме. Германская военная помощь большевикам часто

упоминалась британскими офицерами, советниками Деникина и другими белыми командирами [97].

Помощь приняла непосредственную форму в виде офицеров из Фрайкорпса

, боеприпасов и когда

пришло время - в виде промышленной экспертной помощи при строительстве новых военных заводов.

Последний вопрос являлся для немцев жизненно важным, так как согласно Версальскому договору они

были обязаны демонтировать свою военную промышленность. Благодаря помощи большевикам в

военной технике и разработке нового оружия в России они непрерывно поддерживали свои умения,

которые как только

* Freikorps - добровольческий корпус (нем.)

Первые деспотические утопии

назреют подходящие условия, могли бы снова открыто использовать у себя дома. Так формировался

странный тайный союз, который иногда всплывал на поверхность, как, например, на Рапалльской

конференции в 1922 г., и еще более сенсационно - в августе 1939 г., но который в течение большей

части времени старательно скрывался. Это были рабочие связи генералов, оружейных специалистов,

позднее - тайной полиции, продолжавшиеся в том или ином виде до 22 июня 1941 г. Ирония истории

была в том, что именно германские специалисты первыми научили советских коммунистов, как делать

танки - оружие, использованное для победы над Германией в 1943-1945 г.г. Еще большей иронией

было то, что это являлось браком между классовыми врагами: кто еще мог быть более далек друг от

друга, чем прусские генералы и большевики? И все же в финальном кризисе обе группы видели себя

изгоями, а, наверняка, и другие считали их такими. В их соглашениях - первых из многих, которые

Европа испытает на себе в последующие двадцать лет, присутствовал дух разбойнического братства.

Первый вексель, выданным Лениным задним числом, который не был оплачен, предназначался

национальностям. Здесь методология была ленинской, но уполномоченным по ней стал бывший

семинарист Иосиф Джугашвили или Сталин, которого Ленин назначил народным комиссаром

Народного комиссариата национальносте.й (Наркомнаца). На протяжении всей своей карьеры Ленин

демонстрировал яркую, хотя и зловещую, гениальность в придании специального значения словам и

выражениям, обслуживавшим его политические цели - умение, которое в двадцатом веке станет очень

известным во всех его разнообразных формах. Так же, как для Ленина парламент, который он не мог

контролировать, был «буржуазной демократией», а Совет, который он мог контролировать, был

«пролетарской демократией», так и самоопределение получило классовые различия. Финляндия,

Прибалтийские государства, Польша были потеряны для России. Эти страны, соответственно,

назывались «буржуазные республики», причем была оговорка, что в некотором подходящем времени в

будущем, когда советская власть станет сильнее, они могут превратиться в «пролетарские республики»

и сблизиться с Советским Союзом. Украине, чьи зерновые запасы были жизненно важными для

.выживания режима, не разрешалось выбрать «буржуазное самоопределение» и в 1921-1922 г.г. после

ужасной борьбы ее заставили принять «пролетарское самоопределение», т.е. членство в Советском

Союзе [98].

Этот метод Сталин применил к Кавказу и Средней Азии - всюду, где большевистская военная сила

делала его возможным. Если самоопределение поднимало голову, то его заклеймляли как

«буржуазное» и попирали. Такие движения за отделение, как говорил Сталин, были

СОВРЕМЕННОСТЬ

просто попытками «переодеть в национальный костюм борьбу против власти трудящихся масс».

Самоопределение было правом «не буржуазии, а трудящихся масс» и должно было использоваться

только как средство «борьбы за социализм» [99]. Действительно, если оно было пролетарским,

самоопределение не могло-проявиться до тех пор, пока не будут сформированы Советы или

другие автентичныё пролетарские органы. После этого каждая национальность уже могла

использовать свое «право». С помощью Наркомнаца Сталин создал систему внедрения в каждую

национальность чиновников, чья верность партии была сильнее их местной приверженности,

метод, который его заместитель Пестковский позднее определил как «поддержку старой традиции

русификации» [100]. Когда после разгрома Деникина был сформирован новый Совет

национальностей, он просто стал выразителем политики Наркомнаца и служил для ориентации

местных Советов и представительных органов на отказ от «права на отделение» в пользу «права

на объединение», что было еще одним примером вербальной ловкости Ленина [101].

К концу критического 1920 г., все национальности, которые до этого времени не успели

отделиться, уже были крепко заперты в рамках советского государства. Украина последовала за

ними сразу же после того, как Красная армия установила там свой контроль. Ключом была

концепция Ленина о «добровольном союзе», при котором местная партия обеспечивала

необходимый элемент «добровольности» по приказу партийного штаба в Москве. Так, благодаря

принципу «демократического централизма» внутри партии, Ленин, а после него Сталин, смогли

восстановить царскую империю, а Сталин - и расширить ее. Пропагандная внешняя конструкция

обеспечивалась так называемым Союзом Советских Социалистических Республик, бывшим и

оставшимся маской великорусского империализма. Для разработки конституции СССР Первый

всесоюзный съезд Советов назначил 10 января 1923 г. комиссию из двадцати пяти членов,

включительно по три члена от Закавказских республик и Белоруссии, пять - с Украины и пять - из

автономных республик. Но каждый из них был партийным чиновником, подчинявшимся строгим

приказам сверху (в сущности, от самого Сталина). Это была федеральная конституция только по

кажущейся терминологии; она просто придавала внешнюю легальную форму сильно

централизованной автократии, в которой вся реальная власть находилась в руках небольшой

управляющей группы [102].

Этапы создания Лениным этой автократии заслуживают более подробного описания, так как в

основных своих чертах в течение следующих шести десятилетий они стали зловещей моделью для

большого числа других режимов. Его цели имели четыре направления. Первое -

Первые деспотические утопии

уничтожить любую оппозицию вне лартии; второе - отдать всю власть, включая и правительство,

в руки партии; третье - уничтожить всю оппозицию внутри партии; четвертое - сосредоточить всю

партийную власть в своих руках и в руках тех, которых он решит приблизить к себе. Также, как

при подготовке конституции и создании СССР, все четыре цели преследовались одновременно,

хотя некоторые из них были достигнуты быстрее.

Устранение любой непартийной оппозиции почти не создавало проблем послее того, как Ленин

сумел организовать ЧК. Конституция 1918 г., разработанная Сталиным по указаниям Ленина,

включала в себя «диктатуру пролетариата», которую Ленин однажды грубо назвал «своего рода

дубинкой и ничем более» [103]. Она не содержала в себе никаких конституционных гарантий и не

давала никому никаких прав в отношении государства. Власть государства была неограниченной,

неделимой - никакого разделения законодательных и исполнительных функций, никакого

независимого правосудия - и абсолютной. Ленин презрительно отбросил противопоставление

между индивидом и государством как ересь классового общества. В бесклассовом обществе

индивид сам является государством, поэтому как они могут быть в конфликте, естественно, кроме

случая, когда индивид - враг государства? Значит, не существует такой вещи, как равенство прав,

или: один человек - один голос. В сущности, в голосовании за Всероссийский съезд Советов была

заложена существенная фальсификация, так как городские Советы выбирали одного депутата на

25 000 избирателей, а сельские (где большевики были слабее) имели одного депутата на 125 000

жителей. Во всяком случае, целым категориям людей, а также бесчисленным индивидам, было

вообще отказано в праве на голос (и во всех других гражданских «привилегиях»), а конституция

имела среди своих общих принципов и лаконичное замечание: «Во имя общих интересов рабочего

класса [государство] лишает индивидов или отдельные группы любых привилегий, которые могут

быть использованы ими во вред социалистической революции» [104].

Хотя с первых недель 1918 г. и далее большевики контролировали все «представительные»

органы, оппозиционные политики смогли продержаться там еще некоторое время, независимо от

того, что тысячи из них были расстреляны во время Гражданской войны. В мае 1920 г. членам

британской лейбористской делегации, посетившей Москву, была дана, как сказал Бертран Рассел,

«полная свобода встретиться с политиками оппозиционных партий» [105]. Шесть месяцев спустя

Восьмой всероссийский съезд Советов стал последним, который д<шустил к участию делегатов,

называвших себя меньшевиками или социал-революционерами, хотя они давно уже потеряли свое

право голоса. К этому времени

СОВРЕМЕННОСТЬ

Первые деспотические утопии

Мартов, единственный оставшийся последовательный социал-демократ, уже выехал из России и

осудил большевизм перед конгрессом независимых германских социалистов в Галле.

Последний реальный вызов режиму вне партии был сделан Кронштадтским мятежом 28 февраля 1921

г., начавшимся на линейном корабле Петропавловск. Матросы всегда были сорви-головами

революции. Они действительно верили в свободу и равенство и наивно предполагали, что Ленин тоже