Дюби Ж. История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны д`Арк

Подождите немного. Документ загружается.

для него своеобразным освобождением. Не появлялись более ни граф-наместник, ни новые графы,

гнездившиеся в щелях королевского домена, вгрызавшиеся в него. Удалились ли они от двора

ради своей независимости или же их скорее всего вытеснили оттуда? Не ощущал ли король

большую уверенность в окружении товарищей, которым он позволял жить на широкую ногу,

которых осыпал «великими щедротами», по словам поэта Васа? Тем более что королевская

сеньория приносила все большие доходы. Она была расположена в удобном месте, в том регионе,

который, как кажется, испытывал с начала второй половины XI века наибольший подъем

благодаря расширению пахотных площадей и виноградников, а также благодаря возраставшему

достатку крестьян; по воде и по суше передвигались купцы, их число множилось, они достигали

все более отдаленных мест, и стоимость перевозимых ими грузов непрерывно возрастала.

Пожалуй, самые ранние и самые очевидные признаки подъема торговли историки обнаруживают

благодаря разрешительным грамотам, которые выдавала канцелярия Филиппа I. Их действие

распространяется на королевский край, на области Бовези, Орлеанэ, Паризи, Ланнуа. Париж был

одним из самых мелких сите королевского домена, но находился в его центре, стоял на

перекрестке самых оживленных дорог. Именно епископа Парижского, Годфрида Булонского,

король возвел в сан архиканцлера, который традиционно носил архиепископ Реймсский. В годы

царствования Филиппа его двор стал чаще останавливаться в парижском дворце короля. Таким

образом, начиналось смещение центра — от Орлеана к городу, который Хлодвиг избрал местом

своего погребения. Происходило как бы возвращение.

В самом деле, из недр того, что можно было бы принять за увядание, появляются первые признаки

возрождения монархии. Клюнийская конгрегация стремится обосноваться у ворот Парижа и

добивается включения в свой состав монастыря Сен-Мартен-де-Шан. Там находятся, епископы,

полностью сохранившие верность королю в разгар кризиса, как и Гильом Пу-

156

атевенский или даже граф Анжуйский Фульк Решен, которого легаты на какое-то время

превратили в орудие своего наступления на Капетингов. Рассказы недоброжелателей Филиппа,

чернящих его, скрывают то, что король умел приходить к соглашениям. Несомненно, именно

благодаря одному из таких соглашений Фульк не протестовал, когда его жена, от которой он

отказался и с которой, вероятно, уже развелся, стала супругой короля (она происходила из рода

Монфоров, замок их занимал господствующее положение между Нормандией и доменом

Капетингов; герцог нормандцев Ричард I приходился этой женщине родственником по матери,

получение ее руки было для короля прекрасной политической операцией). Младший сын Фулька,

отправленный на обучение в королевский дом, совершенно естественно получил из рук сюзерена

графские полномочия, когда в 1106 году умер его старший брат, являвшийся в течение некоторого

времени соправителем своего отца. Герцог аквитанцев был в тот момент при дворе «случайно», по

словам хрониста. Разумеется, он прибыл не по вызову короля, но, однако, находился при его

дворе, придавая ему блеск своим присутствием; герцог проводил нового графа в Анже; в этом

городе Фульк Решен с большой торжественностью принимал самого Филиппа, которого

сопровождала супруга, ибо он был королем'и сеньором его «чести».

Подобную почтительность к королю проявлял и граф Фландрский. Это ясно видно из одного

документа, который обычно приводят [с целью] доказать ослабление державы Капетингов.

Генрих, сын Вильгельма Завоевателя, ставший королем Англии, опасался своего старшего брата

Роберта Куртгёза, герцога Нормандского, который, как кажется, собирался напасть на него с

другой стороны Ла-Манша. В 1103 году король заключил в Дувре, на границе княжества Роберта

II Фландрского, договор с этим государем. Документ Ъчень походил на «конвенансы», которые

использовались на юге королевства для того, чтобы умерить соперничество между сеньорами.

Особенно подробными являлись те статьи договора, в соответствии с которыми между двумя

сторонами устанавливался обмен услугами.

Ритуал оказания чести входит в соглашение в качестве его гарантии. Договор был заключен в

письменной форме, что свидетельствует о быстром совершенствовании управленческой

технологии в северной Франции. Король, совершив ритуальные жесты принятия рук, становится

сеньором, берет на себя обязательства. Он клянется честью, что не покусится на жизнь,

157

на тело графа Фландрии; соглашение прежде всего является пактом о безопасности. Кроме того,

Генрих покупает услуги Роберта. Если тот, сражаясь рядом с королем или за его дело, окажется в

плену, то Генрих его выкупит. И что особенно важно, король ежегодно будет выплачивать графу

сумму, равную 500 ливрам. Это весьма солидная рента, причем рента денежная. «Благодеяние»

принимает самую современную форму: времена меняются, и денежные инструменты начинают

применяться в политике. Предоставляя воину жалованье, сеньор покупает его услуги точно

так же, как тот или иной монастырь в эту эпоху привязывал к себе ежегодными выплатами квали-

фицированного ремесленника. Если граф Фландрии будет призван (и опять-таки письмом), то в

течение 40 дней он должен явиться в распоряжение своего нанимателя вместе с рыцарями. С

1000 рыцарей, круглое число. Надо понимать так, что войско Роберта будет весьма

многочисленным. Фландрия — страна авантюристов, она кишит добрыми рыцарями, как Англия

— добрыми денье. В документе уточняется, что каждого рыцаря будут сопровождать два

оруженосца, один из которых — конюх, а кроме того, юноша, обучающийся ратному ремеслу;

рыцарь приведет трех боевых коней. Это перечисление позволяет увидеть еще одну грань

прогресса: с недавних пор лошадей стали использовать непосредственно в сражениях; этот

ратный инструмент является самым уязвимым, быстрее всего выходит из строя; необходимо

поэтому предусмотреть его замену.

Граф Фландрии должен будет повести за собой прекрасно оснащенных бойцов. В этом и

заключается его помощь сеньору. (Позднее такую форму отношений назовут «денежным

фьефом».) В то же время в пакте тщательно разведены две возможности. В случае, если на короля

Генриха нападет его брат Роберт, то граф Фландрии придет с подкреплением даже на остров,

погрузив воинов в порту Виссан на суда, которые предоставит его патрон. Однако в статье

имеется оговорка. Выполнение службы зависит от обстоятельств, и именно здесь выявляется

господствующая позиция короля франков. Может быть, Филипп I поддержит герцога

Нормандского, своего человека? Такова, в самом деле, ориентация политики Капетин-гов. В 1097

году, сразу же после своего посвящения в рыцари, принц Людовик уже воевал с предыдущим

королем Англии, Вильгельмом Рыжим. Однако граф Роберт получил свою «честь» от короля

франков, он также является его верным человеком. Как он должен вести себя? Прежде всего,

попытаться отго-

158

ворить второго своего сеньора от вторжения в королевство Англии. При этом, однако, действовать

по правилам: (существует мораль concilium совета, запрещающая интриговать, уклоняться от

ответа; такие действия рассматриваются как клятвопреступление; запрещающая прибегать к

подкупу, предлагая деньги (и вновь на сцене деньги, постоянно присутствующие в игре властных

сил, что позволяет обвинять государей, особенно короля Филиппа, в алчности). Если же усилия

графа, его добросовестность и лояльность окажутся напрасными, если король Филипп будет

упорствовать и ринется в бой, призвав своих верноподданных, то перед Робертом не встанет

вопрос об уклонении от этого призыва. Иначе его может ожидать кара, которой подвергаются

изменники. Договор не только разрешает Роберту не отвечать на призыв Генриха, но

предусматривает, что граф откликнется на призыв короля франков, приведя отряд рыцарей.

Разумеется, отнюдь не тысячу рыцарей. Численность отряда будет минимальной. Таким

образом, граф Фландрии пойдет служить Генриху, только если Филипп не примет участия в войне.

И в этом случае на все время экспедиции он будет включен вместе со всеми своими бойцами в

рать короля англичан; ему обещано возмещение всех расходов, в том числе убытков от потери

покалеченных или убитых лошадей, как' это принято в отношении друзей дома. Роберт может не

приехать, если заболеет или если будет призван «в ополчение (ост) короля франков». Королю слу-

жат в первую очередь. Не потому ли, что он является сеньором фьефа, которым, как кажется,

представлялось графство Фландрии? Или просто потому, что король, в качестве наместника

Господа, является высшим хранителем порядка и собирает свой «ост» для поддержания или

восстановления мира на территории, которая ему доверена? Я склонен думать, что в ту пору, в

начале XII века, Роберт сознавал свои обязательства по отношению к королю не потому, что

являлся его вассалом, но потому, что в качестве одного из «государей» королевства был обязан

хранить верность его главе и выполнять свои публичные функции.

Вторая возможность: Генрих выступает против своего брата, действуя на континенте. Если

нападению подвергнется находящееся в большем отдалении графство Мен, которое оспаривают

друг у друга нормандцы и анжевенцы, то ожидаемые услуги будут невелики: не более 500

рыцарей, сроком на месяц, один раз в году, с возмещением всех расходов. Если же действия будут

развертываться в Нормандии, то Роберт окажет

159

услуги в полном объеме, даже возьмет на себя все расходы в первые восемь дней. Ибо в данном

случае граф примет участие во вторжении в чужую землю, то есть в грабеже. Именно в этом

смысл войны — захватывать, отбирать силой все, что можно. Однако велик риск того, что король

франков сам вступит на нормандскую землю, идя на помощь оказавшемуся в опасности герцогу.

Если такое случится, то Роберт Фландрский выполнит свой первейший долг — он присоединится

к королю вместе с теми своими людьми, которые должны по обычаю следовать за ним, как за

графом Фландрии, когда король поднимает свой боевой стяг. С ним будут 20 рыцарей. Все

остальные 980 человек остаются, как сказано в договоре, «на службе и в преданности королю

Генриху», нанимателю, который заплатил им жалованье.

Таким образом, заключенный между двумя государями контракт уважает систему обязательств, в

соответствии с которыми, по каролингской традиции, военачальники со всего королевства

собираются вокруг сюзерена, когда он сочтет это необходимым. Конечно, обычай привел к

значительному сокращению числа воинов, которые должны сопровождать каждого государя. Но в

случае с графом Фландрии такой государь должен явиться сам, и именно это важно. Согласно

положениям контракта, который я рассматривал, Роберт II последовал за королем, когда тот

выступил в 1111 году против графа Блуаского, союзника Генриха Английского; он погиб в сраже-

нии вблизи Мо; его сын и наследник Бодуэн был смертельно ранен под Дьеппом, когда рядом с

королем Франции он участвовал в войне с Генрихом I, ставшим, наконец, герцогом Нормандским.

Верность, служение — это главное; в ту эпоху еще не сложились строгие правила в отношениях

феодалов и вассалов. Заключаются частные контракты, нередко они составлены столь же

подробно и тщательно, как тот, о котором шла речь. В них устанавливается различный объем

взаимных услуг, которые в частном порядке обязывались оказывать друг другу тот, кто приносил

оммаж, и тот, кто его принимал. Одновременно продолжал существовать род верности,

сохранение которой требовал обычай. Эта верность означала выполнение долга, считавшегося

наипервейшим, — служения тому, кто благодаря священному помазанию стоит над всеми

знатными людьми в королевстве. И каким бы «опустившимся» ни представлялся Филипп I, он

отнюдь не забывал об обязательствах, взятых по отношению к нему государями,

приветствовавшими

160

короля в момент его миропомазания архиепископом Реймс-ским. Король ясно сознавал значение

своего служения. Об этом свидетельствуют два факта. Первый из Капетингов «собиратель земель»

Филипп I был, как показывает А. Льюис, «инициатором определенной политики или, во всяком

случае, человеком, который первым эту политику стал проводить в жизнь; его приобретения

(Гатинэ, Вексен, Бурж) после смерти короля не распределяются среди младших, как раньше, но

завещаются старшему». Действительно, вопреки обычаям, которым следовала вся знать, король

Филипп оставил младшему сыну лишь малую долю удела. Не была ли эта «политика»

продиктована новым представлением о королевском богатстве и уже возникшим (хотя еще четко

не выраженным) убеждением в том, что это богатство принадлежит не королю, а короне? Может

быть. Вероятно и то, что незаконность супружества вынудила пойти в обход обычаев

наследования. Младший сын не был незаконнорожденным; бракосочетание его матери

совершалось согласно обряду, все, даже папа Римский, считали супружество короля законным.

Однако ребенок был плодом кровосмесительного союза; и если полученная им доля наследства

оказалась столь урезанной, то не потому ли, что в 1108 году верх при дворе короля взяла партия,

которая поддержала против отца его сына, рожденного от первого брака?

Более убедителен второй факт. Старшему сыну (не видят того, что его мать по крови была ближе к

Карлу Великому, чем большинство знатных дам королевства) дали имя Людовик. Иначе говоря,

Хлодвиг. Королевское имя. Однако имена, которые тогда-,носили, всегда заимствовали у кого-то

из своих предков; и было бы грубейшей, немыслимой ошибкой брать имена из другого рода. Но

особенно важно то, что в семьях, ближе всего стоявших к каролингскому корню, еще никто во

Франции не осмеливался перенимать ни имя Людовик, ни имя Карл. Поэтому решение, принятое в

1078 году, представляется весьма важным. Исходило ли оно от отца, от Филиппа? Или от матери,

долгое время остававшейся бездетной? Или, наконец, от того, к кому она обратилась, моля о чуде,

— от монаха Арнуля из обители Сен-Медар-де-Суассон, будущего святого, знатока в деле лечения

женского бесплодия? Не по его ли настоянию было выбрано такое имя для наследника, которого

ждала королевская династия? Во всяком случае, новый носитель имени первого короля франков,

принявшего христианство, мог бы таким образом позаимствовать блеск славы своего предка. Если

это грубейшее нарушение самых строгих

11 —3512

161

обычаев, этот акт невероятной смелости действительно совершил Филипп I, сюзерен, который, как

говорили после его смерти, из-за своих грехов лишился дара излечивать золотушных, который,

как позднее рассказывали монахи Сен-Дени, достаточно понимал, что запятнал свое имя и не

осмелился уснуть последним сном рядом с прахом мученика, с гробницами древних королей,

Меровингов и Каролингов, то следует видеть в этом человеке инициатора сознательного

возвращения к непосредственным истокам самых высоких монархических устремлений.

Людовик VI, прозванный Толстым, известен гораздо больше, чем его отец. Объясняется это,

конечно, тем, что прогресс во всех делах с течением времени позволил лучше прояснить

обстановку, а также тем, что аббат Сен-Дени Сугерий оставил рассказ о жизни этого короля. Но и

его прадед Роберт имел своего биографа, скорее агиографа, который изобразил короля как

святого. Однако имя Роберта не встречается в маленьких книжках по истории, которые в пору

моего детства раздавали ученикам младших классов. А о Людовике VI в них говорится как о

добром короле, на протяжении всей своей жизни старавшемся облегчать участь простых людей,

сбивать спесь со злобных сеньоров. Именно таким хотел его изобразить Сугерий. Он

рассказывает, как в 1102 году Людовик, устав терпеть вялость своего отца, стал, наконец,

действовать самостоятельно, собрав отряд рыцарей и поведя его на Реймс, против Эбла, графа

Руси. В повествЬвании последний назван «бароном». Будем понимать это слово в соответствии с

определением, которое дает Э. Бурнезель: «свободный и сильный человек, который, опираясь на

мощь территориальной сеньории, укрепляет свое социальное положение» (то есть свою знатность,

в данном случае действительно блестящую, ибо в жилах Эбла немало каролингской крови). Но

этот барон был tumultuosus — неспокойным, порождающим смятение. Затем появляются еще два

слова (оба — из лексикона мира Божия) — «тиран» и «разбой». Эбл не знал -меры; «сборы»,

которые он взимал с тех, кто находился под его покровительством, были слишком тяжелы. по

сравнению с нормальной платой за безопасность. Говоря об этих бесчинствах, Сугерий называет

их жертвы — храмы. В течение двух месяцев Людовик занимался тем, что мстил за них. Он

грабил грабителей, «опустошая их земли, предавая их огню, подвергая разграблениям», которые

на этот раз являлись справедливыми. Карательные опе-

162

рации велись беспрестанно (за исключением суббот и воскресений), однако прерывались для

переговоров. Как восстановить мир? «Новый сир» (Людовик только что стал «соправителем»

своего отца, фактически заменил его) просил о мире, ибо торопился в конные экспедиции по

другим местам. В итоге он добился мира от тирана. Было заключено соглашение, подкрепленное

клятвой и передачей залогов. Едва взойдя на престол, Людовик предстает как борец против

несправедливости, восстанавливающий «покой отечества» ударами шпаги.

Шпагу он получил пятью годами ранее из рук графа де Понтьё. Нам известно об этом благодаря

письму, разосланному графом местным епископам. Оно свидетельствует о том новом значении,

которое, по-видимому, придается обряду посвящения в рыцари в ходе медленного созревания

рыцарской идеологии. Но событие и само по себе побуждает ставить вопросы. Оно произошло в

разгар кризиса, вызванного новым браком Филиппа. Не находился ли в тот момент Людовик вдали

от своего отца, следуя принятым среди знати обычаям, в соответствии с которыми все старшие

сыновья, взрослея, уезжали из дома, стремясь поскорее освободиться от родительского

принуждения? Вскоре, когда, наконец, Людовика провозгласили королем-соправителем, он взял в

свои руки все дела по обороне королевства, которое, согласно Сугерию, мечтал захватить король

Англии Вильгельм Рыжий, «если бы случайно с наследником произошло какое-либо несчастье».

Отныне каждую весну король будет вовлекать в игру рыцарских сыновей-однолеток, холостых,

как он сам, необустроенных. Он действительно предавался игре. Отрешимся от представлений о

том, что молодой король якобы истощал силы, посвящая себя изнурительному, тяжелому труду,

что он был каким-то аскетом, выполняя долг, который возлагал на него царский титул. Он просто-

напросто предавался утехам. И ловил любую возможность, чтобы дать разгуляться своим силам.

Как в 1102 году — служа миру Божию, а следующим летом — оказывая поддержку Тома де

Марлю, сеньору Ланнуа. Сугерий и Гвиберт Ножанский описали этого сеньора как законченного

тирана. Он представлялся им чудовищем, сладострастным как зверь, кровожадным, отсекающим

руки, ноги у своих жертв, подвергающим их кастрации. Тома оказался храбрым крестоносцем,

вскоре он станет основателем аббатства Премонтре на своих землях. Но ему были присущи и

жестокость, и необузданность. В тот ход Людовик принял сторону Тома в семейном споре, ибо это

открывало поле для военных

II* Ч Ч 163

ЦЕРКВИ, ПОЛУЧИВШИЕ ОТ КОРОЛЯ ЖАЛОВАННЫЕ ГРАМОТЫ

^ Senlis

°2\ •

*« .••**?»••. Rfiin

Beauvais ;. Laon

«""Fecamp •• Beauvais • •

Beauvais •. 0 Laon X •'•'_•. ••

ChartresV*R.

i"I!

•esy

* • •• ^ eSens .

Orleans,!^ * • 't \ . Tours. _S ^\ . \ Clteaux

St Maur-des-Fosses

------

• Fleury

SI Maur

*л

• Orleans'Sens

ГУГО КАПЕТ- РОБЕРТ БЛАГОЧЕСТИВЫЙ

Карты 1,2,3 Число грамот:

I 3 » 7

^^Г

Карты 4 и 5 Число грамот:

• менее пяти

• or пяти до тридцати

() более тридцати

забав. Карл Великий, деяния которого воспевались в литературных произведениях той эпохи,

одаривал своих друзей подобными радостями. Но эти друзья были государями, он увлекал их на

край света. Людовик же своих друзей приглашал на рубежи королевского домена, в Берри, на

границы Оверни и Бургундии, это были люди из немногочисленных отрядов, стоявших

гарнизонами в городах-ситё Иль-де-Франс или в крупных крепостях, таких, как Корбей или

Бомон. В то время как эта «армия», эта маленькая ватага юнцов, сбившаяся вокруг бездомного

молодого короля, подобно легендарным паладинам, окружавшим рыжебородого императора,

рыщет в поисках приключений вдали от дворцов, рядом со старым, дряхлеющим королем его

придворные продолжают борьбу за главные домашние службы. Спор идет между тремя кланами,

тесно связанными между собой кровным родством. Во главе одного из них стоят Рошфоры —

сеньоры башни Монлери, люди из старинных благородных семейств, как и сами Монфоры, —

Монморанси, графы Мёлана. Два других клана возглавляют выскочки из военного сословия: сиры

де ля Тур де Санлис и Гарланды. Среди последних большую силу имеет клирик по имени Этьен,

архидиакон Парижа. Он идет вверх: в 1101 году его избирают епископом Бове, но Ив Шартрский

добивается

165

отстранения Этьена как человека неграмотного, женолюбца, отлученного от Церкви за симонию.

К клану Гарландов принадлежат также Абеляр и Элоиза.

Чтобы представить себе власть, какую имел в описываемую эпоху во Франции король, надо

тщательно проследить, как протекали год за годом малозначительные на первый взгляд события.

В 1104 году Рошфоры берут верх. Ги занимает место сенешаля. Он получает торжественное

согласие на замужество одной из своих дочерей с Людовиком, королем-соправителем. Именно

такое сужение рамок брачных комбинаций позволяет отчетливее всего увидеть, как мелкие

домашние дела душат королевскую власть. Столь отчетливо, что брачный договор вызвал

возмущение современников. Когда в 1106 году папа проезжал через Иль-де-Франс, к нему

обратились с просьбой отменить обещание. Понтифик согласился расторгнуть соглашение о

браке, отойдя от канонических установлений. Достоинство короны требовало отказа от неравного

союза. Но разрыв с Рошфорами означал свободу действий для Гарландов. Этьен был уже

канцлером, один из его братьев стал сенешалем, другой — кравчим. Именно в этот момент

Людовик берет в свои руки домашние дела отца. Любовь к нему рыцарей дополняется отныне

любовью камерариев. Это люди, остававшиеся на ночь в его опочивальне, «возле короля», как

тогда выражались, были привязаны к своему патрону самыми тесными узами, которые только

могут существовать в кругу мужчин. Некоторые из «постельничьих» имели сервильное

происхождение, как, например, рыцарь Генрих, по прозвищу Лотарингец. Все они входили в

«семью», и именно в качестве главы этой семьи король Людовик претендовал после смерти

камерария Вуль-грина на его наследство. В пору своего крайнего ослабления монархия опиралась

на преданность людей самого низкого происхождения. Шел 1108 год. В тот год умер Филипп.

Состоялось спешное миропомазание.

Монфоры поддерживали в тот момент второго сына Филиппа, матерью которого была Бертрада,

их кровная родственница. Союзником выступал граф Мёлана, за которым стоял Генрих I

Английский. Двумя годами ранее он пленил своего брата Роберта Куртгёза и захватил

Нормандию. Отныне угроза Капетингам будет исходить прежде всего с этой стороны. Людовик

сразу же укрепил свой союз с Анжу; он поддерживал Вильгельма Клитона, сына Роберта. Вот

почему Генрих Английский не принес оммаж за Нормандское герцогство. Вот почему в 1109 году

король собрал ополчение против этого за-

166

хватчика. Дело на этот раз шло о королевстве. Были призваны все его воины. Под королевский

стяг встали граф Фландрский, граф Блуаский, граф Неверский, герцог Бургундский. Для того

чтобы доказать законность прав Роберта, Вильгельма Клитона, а также то, что, выполняя свои

мироохранительные функции, король Франции защищает справедливое дело, Людовик предложил

довериться суду Божию, то есть боевой схватке. Иными словами, он вызвал Генриха на поединок.

Из осторожности король англичан уклонился. Стороны довольствовались перемирием, ополчение

торжественно удалилось. В этом случае четко просматриваются два уровня политики, которые

переплетаются, воздействуя друг на друга. Один из них — высокий и царственный, другой —

семейный и частный. Им соответствуют и два вида военных действий: один — торжественный,

когда на зов сюзерена приходят все знатные люди, чтобы помочь ему восстановить нарушенный

общественный порядок; другой — местный, домашний, когда каждый год, весной и летом,

рыцарство собирается, чтобы развлечься, занимаясь поджогами и грабежом.

Именно в ходе одной из таких экспедиций королевских всадников были опустошены в 1111 году

земли графа Мёлана, вассала Генриха I. Граф не остался в долгу. На правом берегу Сены,

господствующем над' ее песчаными косами, в самом Париже он держал сеньорию, бург Монсо-

Сен-Жерве, управлял которым его собственный прево. Там были свой рынок, свои налоги, свое

правосудие. Графу достаточно было переправиться через Сену. В отместку он разгромил

городской дворец, сердце королевского дома. Сигнал тревоги прозвучал громко, он убедил короля

в необходимости всемерно опираться на то, что возвышает Капетингов над всеми другими

государями, использовать ту роль, которая отводится королевской власти учреждениями мира

Божия. Ордерик Виталий, находясь в Нормандии, описывал события значительно позже того, как

они произошли. Не питая никакой симпатии к королю Франции, он подчеркивает новый поворот,

помечая его задним числом: «Поскольку старость и болезнь лишили Филиппа королевского

величия и поскольку строгость его правосудия против тиранов слишком ослабла, то в первую

очередь Людовику, ради обуздания тирании грабителей и бунтовщиков, пришлось просить о

помощи епископов по всей Франции... Тогда прелаты постановили, что священники должны будут

сопровождать короля при осадах или в сражении,, с хоругвями и всеми своими прихожанами».

Король переставал заниматься играми. Он воз-

167

мужал, как и его боевые товарищи. Три года назад уже были улажены проблемы, связанные с

инвеститурами и вольностями Церкви. Оставив прежнюю роль, Людовик избирает ту, которой

наделяет его в своем панегирике Сугерий. Начиная с 1109 года, когда, приняв помазание Божие,

король призвал к походу против лжегерцога Нормандского, он хотел, чтобы все знали: поскольку

король будет отныне сражаться исключительно во имя мира, то теперь за ним пойдут не только

рыцари, хищные по природе, но и «бедняки».

Сугерий в своем повествовании делает упор на кампаниях против сира Пьюзе, которые относит к

1111 и 1112 годам. Самая показательная операция по восстановлению справедливости

развернулась в 1115 году. Тогда Людовик атаковал Тома де Марля. По правде говоря, это

нападение было вынужденным. Ему предшествовали два епископских собора, один в Бове, другой

в Суассоне. В соответствии с обычными процедурами угнетатель церквей был предан анафеме.

Папский легат даже символически лишил Тома «военной перевязи». Церковные соборы

потребовали от короля привести в исполнение их приговор. Собрался «ост»; прибыл граф

Неверский; король выполнил свой долг, за что его славили историки. Все они были людьми

Церкви и выступали на стороне короля. (Мы увидим, как в 1136 г. Людовик VI'вновь выступит с

оружием против этого старого тирана, но теперь не ради отмщения Божия, а следуя закону

кровной мести. Тома продолжал грабить проезжих торговцев, однако обвинялся он на этот раз в

убийстве Генриха Вермандуаского, кузена короля. Другой Вермандуа, Рауль, смертельно ранил

Тома. Так семейный долг вновь возобладал над священным долгом. Однако это дело не было ли-

шено сакральности, она его подкрепляла, оправдывала.)

На мой взгляд, возвышение монархии Капетингов по-настоящему началось несколько позже,

между 1119 и 1124 годами, которые оказались решающими. В 1119 году, 20 августа, король

Людовик, который продолжал воевать с Генрихом Английским, был наголову разбит в битве при

Бремюле; сам он едва уцелел, пришел в смятение. Король объявил сбор всех воинов, конных и

пеших, которых можно было найти на пространстве от Гурне до Клермон-сюр-Уаз, от Нель до

Нуайона, а также в Перонн, Турне, Лилле, Аррасе; призывались и люди из Пикардии, Вермандуа,

Артуа, из романской части Фландрии. Людовик приехал в Реймс. Здесь папа Каликст II созвал

церковный собор мира, намереваясь, во имя Божие, покончить со всеми конфликтами. Перед ним

предстали все знатные пер-

168

соны, считавшие себя обиженными, — архиепископ Нарбонн-ский, графиня Эрменгарда,

выступавшая против своего первого мужа, Гильома Пуатевенского Песенника. Среди них был и

Капетинг. Совершив ритуальный жест, которого отныне ожидали от государей, признающих

auctoritas — авторитет наместника Св. Петра, король укреплял таким образом союз с властью

понтифика. В послании, которое Людовик направил тогда Каликсту, он называет себя не королем

франков, как раньше, но королем Франции и «особым сыном Римской церкви», напоминая этими

словами об очень давних связях, которые установились между Хлодвигом и католическими

епископами, между Пипином и епископом Римским, о связях, позволивших королевству тесно

объединиться с обновленной церковной институцией, реорганизованной в епископальные

иерархии.

В тот же год Людовик VI поднял меч правосудия ради защиты Клюнийского ордена. Особого

внимания заслуживает грамота, в соответствии с которой король брал на себя торжественные

обязательства по отношению к ордену. Документ составлен «по просьбе архиепископов,

епископов и государей королевства» ради «прочности» этого королевства. Употребленная

формула позволяет оживить воспоминания о великих съездах всех знатных людей, над которыми

возвышался сюзерен, осуществлявший высочайший надзор над всем вверенным ему

пространством. Действуя ради общественного блага, а не только ради своего личного спасения,

Людовик заявляет о том, что берет под «защиту, охрану и покровительство» монастырь, который

является «благороднейшим членом его королевства», со всеми обителями, зависящими от этого

монастыря и находящимися в королевстве. Перед нами свидетельство того, что Клюнийский

орден вновь включен в структуры земной власти. В 1119 году Каликст поддерживал обновленный

епископат против бенедиктинцев старого обряда, претендовавших на независимость. Так было

покончено с мечтой об империи, которая расцвела во времена аббата Гуго. Клюнийцы

столкнулись ныне с укрепляющимися государствами и вынуждены были обратиться за

покровительством к королям. А королям следовало такое покровительство оказывать монахам в

соответствии с установлениями мира Божия. И отчетливо видно, что государство Капетингов

опирается на эти установления ради утверждения своей мощи, еще совсем незрелой.

Несомненно, что король и его наследники, по букве договора, становились как бы на службу

конгрегации, должны были бы выступать только тогда, когда она об этом просит. Однако

169

такая служба открывала доступ в «крепости, замки и укрепления», принадлежавшие монахам,

возможность использовать их военное оснащение. Конечно, использовать их можно было только

для нужд королевства, для «общественной защиты», но отнюдь не для частной войны. Но данная

статья выявляет претензии короля, желавшего иметь высшее право на все укрепленные места,

право, на которое он ссылался, запрещая шестью годами ранее графу Блуа сооружать новые замки

без монаршего дозволения.

По правде говоря, главное содержание этого документа заключается в следующем. Общественная

защита, о которой в нем упоминается, не есть дело короля или даже королевства, это дело короны.

.Если король будет использовать оборонительные сооружения, они не перейдут в его руки, но бу-

дут находиться в течение необходимого срока «в руке короны Франции». Мы видим, как в это

время, а именно в 1119 году, прежнюю концепцию публичной власти начинает теснить новая ее

концепция, идущая на смену старой. Сохраняется архаичный образ удерживающей длани. Но

теперь эта длань не принадлежит какому-то человеку. Любопытно, что рукой владеет объект —

прочный, блистающий, который не может умереть. Он символизирует переход властной силы в

сферу незыблемого, в сферу вечного. Отныне государство предстает не как какое-то временное

сооружение, возведенное военным вождем. Государство становится понятием отвлеченным. Я

имею в виду монархическое государство и отмечаю, что речь идет теперь не о королевстве

франков, но о королевстве Франции. Возникает Франция как политическая сущность.

Разумеется, утверждая это, следует сохранять осторожность. Действительно, в рассматриваемом

документе перечисляются те обители, о которых Людовик VI говорит как о находящихся «в его

королевстве». Но не принимаются в расчет клюнийские обители ни в regnum Фландрии, ни в

regnum герцога Нормандского. Конечно же, корона символизирует передачу небесной власти на

всем пространстве, обозначенном когда-то Верденским договором. Но в конкретной жизни король

обещает действовать лишь там, где может, то есть в той части Francia, которая относится к его

домену. Но также (и это имеет большую важность) — на том обширном пространстве, где никто

из государей не может рассчитывать на единоличный контроль за действиями во имя мира Божия.

Королевская охрана распространяется, таким образом, на Ниверне,

170

Овернь, Бурбоннэ, Брионнэ, на земли по направлению к Су-виньи, Сен-флур, к Марсиньи, Клюни,

достигая с этой стороны старинной каролингской границы.

В то же время среди актов, выходивших из королевской канцелярии, множится число грамот с

привилегиями для епископских кафедр во всем королевстве. Клирики Руана, Лизьё — в самом

центре Нормандии, клирики Бордо уже не остаются равнодушными к власти короля —

помазанника Божия. Однако королевское влияние распространяется прежде всего к Востоку и к

Югу. Оно начинает ощущаться в Отене, в Лангре, в Маконнэ, викарных епископствах провинции

Лиона; оно достигает Клермона, Ле Пюи, Манда, Лодева, Юзеса, Нима, Агда, Нарбонны. Более не

считается достойным положение, когда в церковном порядке какие-то внешние силы (если только

это не папская держава) встают между епископами и их сюзереном. Король обращается к

Каликсту II с протестом против притязаний архиепископа Лионского, который, ссылаясь на

действия своего предшественника Гуго де Ди, хочет стать примасом галлов. Этот прелат,

говорится в обращении, родом из «чужестранного королевства»; если и нужен примас, то им

должен стать архиепископ Сансский, митрополит Орлеана, Парижа, королевских городов.

Как показывает Б. Гене, 'в эту эпоху прежний образ «франкского народа» в умах просвещенных

деятелей сменяется ясным образом королевства. Когда Гуго из Флёри в период между 1110 и 1115

годами решает продолжить написание общей истории, которое он довел до IX века (труд этот

посвящался покровительнице пишущих людей долины Луары графине де Блуа, а также и

Людовику VI), то он ограничивается рассказом о деяниях королей, начиная с Карла Лысого и

кончая Филиппом I. Известно, что этот государь избрал монастырь Флёри для своего погребения,

и такое решение не могло не сказаться на направленности рассказа. Однако если сравнить его с

теми произведениями, которые в прошлом создавались в этом же монастыре и описывали историю

народа, то обнаруживается «знаменательный поворот». Он «отражает прогресс территориального

государства и понимание историком этого прогресса». Гуго из Флёри пишет историю страны,

очень хорошо сознавая, что основателем этой страны — Франции — был Карл Лысый. Хотя

власть короля сохраняет свой домашний характер, хотя, как полагает А. Льюис, родовое сознание

еще более укрепляется в доме Капетингов во времена Людовика VI, хотя в 1121 году, очень рано

и, несомненно, в предчувствии опас-

171

ности, король назначает своего сына Филиппа соправителем, но без церемониала, без

миропомазания и таким же образом, как самого его сделали соправителем, — в семейном кругу.

Но все же в грамоте, освобождающей в 1119 году кафедральный собор Парижа от дорожной

пошлины, говорится, что этот собор находится «в ведении нашего imperium». Таким образом,

вновь всплывает понятие, взятое из кладовой слов, означающих власть, и нагруженное большим

смыслом. Оно ставит властную мощь короля выше мощи князей. Отметим, что королевской

канцелярией в тот момент управлял Этьен де Гарланд, архидиакон, благодаря чему указанное

учреждение было связано с епископальной школой. И именно в стенах этой школы следует видеть

одну из пружин политического возрождения, которое опиралось на обновление основных

понятий. Оно происходило здесь, во внезапно разогревшемся очаге исследовательской мысли. Все

те, кто жаждал знаний, тянулись к этому очагу, привлеченные достоинствами его мэтров, то есть в

Париж.

И здесь я подхожу к другой грани перемен. В 1120 году главный противник короля — герцог

нормандцев — согласился, наконец, принести королю оммаж в виде простого обещания дружбы,

произнесенного в «приграничье». Тем более что герцог потерял при гибели корабля «Бланш Неф»

своего единственного законного сына (у него было много других сыновей, но их матерями

являлись наложницы; такие дети, объявленные Церковью бастардами, ныне исключались из числа

наследников). Развитие права и описанное событие обусловили уменьшение угрозы со стороны

самого опасного из княжеских домов. Однако, как показало сражение при Бремюле и нападение

графа де Мёлана, эта угроза оставалась достаточно осязаемой, ощущалась необходимость

удерживать в первую очередь Париж, но также Вексен, нужный гласис, обращенный против

Нормандии. А для этого важно было укрепить связи с аббатством Сен-Дени, от которого это

графство зависело. Людовик VI обосновался в Париже, находившемся на передовой линии

обороны от нормандской угрозы. 120 королевских грамот были выданы им в Париже и всего 32 —

в Орлеане. Между тем дед Людовика Генрих I останавливался на равные сроки в этих городах.

Ценность Парижа определялась не только его положением в сети торговых центров и

возраставшей славой его школ. В нем была запечатлена история. Здесь находилась гробница

Хлодвига, здесь возвышалась громада самого крупного

172

в Галлии, после церкви в Треве (Трире), кафедрального собора Сент-Этьенн, построенного в VI

веке. Храм был свидетелем античного величия города. По правде говоря, это монументальное

сооружение находилось в плачевном состоянии да и сам Париж был совсем крошечным. Но все же

не занижает ли Р.-А. Ботье численность его населения в ту эпоху, полагая, что оно не превышало

трех тысяч человек? По всей видимости, левобережье Сены, полностью занятое виноградниками,

было почти безлюдным. Исключение составляли два аббатства — Сен-Женевьев, построенное

на месте древнего форума, и Сен-Жермен-де-Пре, реформированное по клюнийскому образцу,

окруженное своим «бургом». Оживленным стал правый берег вокруг порта, возродившегося

благодаря подъему речного судоходства, и на «холмах», возвышавшихся над болотистым

низинами, вокруг монастырей Сен-Жервэ, Сен-Жак, а также монастыря, основанного в честь еще

одного святого — Германа Осерского. Очевидно, однако, что основная часть населения жила на

острове. На восточной его стороне находился дворец епископа, там имели свои дома каноники.

Дом архидиакона Этьена был сооружен на основаниях башни римской стены. За собором Сент-

Этьенн строилась новая церковь, посвященная Пресвятой Деве. В этом церковном пространстве

сталкивались кланы, подо'бно тому как это происходило в окружении королевской персоны. В

обоих случаях выступали одни и те же люди, оспаривая друг у друга патронаж над пре-

подавателями и scolares, школярами, их учениками. В западной части острова возвышался еще

один дворец, построенный на месте античной цитадели, королевская палата, обновленная в

предыдущем веке Робертом Благочестивым. Между двумя резиденциями власти, священной и

мирской, находились несколько небольших монастырей, еврейская община, жили ремесленни-^

ки, торговцы.

Чтобы лучше оборонять это место, король постарался надежно укрепить свое жилище, особенно

подступы к нему с правого берега реки, земли на котором в основном зависели от других

сеньорий. По его приказанию был перестроен каменный мост и сооружен на спуске к нему у

берега небольшой castrum, предмостное укрепление — Ле Шатле. Король постарался оживить

город. Известна та сторона его деятельности, которая связана с религиозной сферой, —

учреждение монастырских общин Сен-Виктор, Сен-Лазар. Но король стремился также поощрять