В то же время официальность, парадность подобных мемориалов отчасти делает эти
мемориальные комплексы менее популярными среди участников Афганской войны и
родственников погибших. Происходит столкновение официальной (государственно
ориентированной) формы сакрализации памяти погибших и индивидуальной памяти
участников войны. Ситуация в Петербурге как раз демонстрирует это противоречие.
Памятник на Серафимовском кладбище, символизирующий ценности воинского братства,
оказывается ближе участникам коммеморации, чем Мемориал павшим в Афганистане
жителям Ленинграда и Ленинградской области (официальное название памятника).
Справедливости ради следует упомянуть о более прозаическом факторе меньшей
популярности второго памятника: он расположен в отдаленном районе города. Однако
несоответствие форм памяти государства и участников коммеморации, на мой взгляд,
играет более важную роль.
Монументализм, символизирующий единство национальных и государственных
интересов в презентации памяти об Афганской войне, присутствует в памятниках,
расположенных в других регионах бывшего Советского Союза. Памятник казахстанцам,
погибшим в Афганской войне, расположенный в Целинограде (Астана, столица
Казахстана), представляет собой гранитный монумент, на котором выбиты имена
погибших[42]. Героическую версию войны представляет памятник в Днепропетровске,
где специфика Афганской войны отражена только в форме военнослужащих.
Вместо заключения. Перекрестки памяти Афганской войны
Военное братство, покаяние или политический контракт - эти значения описывают
символическое поле памяти, представленной в мемориалах погибшим в Афганистане.
Каждое из этих значений формирует свое пространство памяти. Память личная, закрытая
для посторонних (гражданского общества и государства), представлена в мемориалах
воинского братства. В этом типе памятников в полной мере реализуется личностно
ориентированный подход, выражающий символы личной утраты, общей судьбы с
погибшими.
Закрытое пространство памяти Афганской войны трансформируется в мемориалах с
религиозной символикой. Религиозная тема позволяет деполитизировать и раскрыть
пространство памяти для представителей разных социальных групп - гражданского
общества, непосредственных участников коммеморации (участников войны и родителей
погибших) и, что важно, представителей официальной власти. Политический капитал
православия как символа «русскости», национального единства позволяет построить
консенсус между разными политическими акторами сакрализации памяти погибших в
Афганистане.
Традиционная, героическая версия войны находит отражение в третьем типе мемориалов,
которые сооружаются в соответствии с государственно ориентированным подходом к
коммеморации. Специфика войны в подобных мемориалах теряется, а память о войне
воспроизводится с помощью уже привычных форм: Вечного огня, фигуры скорбящей
матери, ступеней, обозначающих годы войны.
Локальность войны, ее «несправедливость», неопределенность государственной
политики, закрытость группы, общность воинов, погибших при выполнении воинского
долга, православное покаяние, национальное российское самосознание и политический
контракт с государством и гражданским обществом - все эти значения составляют память
о погибших в Афганской войне. Эта мозаика религиозных, национальных, гражданских