Черноиваненко Е.М. Парадоксы природы жанра, или В чём же ошибся Бенедетто Кроче?
Подождите немного. Документ загружается.
поставлена» [10, 5]. Ни больше, ни меньше. Значит, тщетны были все усилия
генологов-предшественников Утехина. Впрочем, кое-какие
жанрообразующие признаки они называют, но, пишет Утехин, «если …
взглянуть на все перечисленные выше признаки – объём, тип жизненного
процесса, тип характера, финал, синтетичность, аналитичность,
достоверность, вымышленность и т.п., - с помощью которых часто пытаются
определить жанр, то мы увидим, что ни один из них в научное определение
жанра современной литературы входить не может.» [10, 9]. Остаётся только
гадать, почему многолетние поиски теоретиков жанра завершились столь
плачевно. Впрочем, жёстко покритиковав коллег, сам Н.П.Утехин так и не
предложил собственное определение жанра.
Не стоит думать, что жанрология конца ХХ столетия более
оптимистична. В изданной в 1998 г. книге «Информационность жанра»
С.В.Овчаренко пишет об этом:: «Упорядочить многообразие жанров,
упорядочить их в кристально четкой системе всегда было заветной целью
любого исследователя, обращавшегося к исследованию жанровой
проблематики. Цель эта была тем более заветной, что все попытки
завершались крахом любого схематизма по отношению к сложному и
своевольному миру жанров. Решение проблемы имеет не столько традиции,
сколько "антитрадиции", поучительные своими негативными итогами.
Больше того, в последнее время среди эстетиков и искусствоведов начали
преобладать вообще пессимистические настроения при попытках построить
систему жанров. Говорят даже о том, что ничего принципиально нового в
этой области не сделано со времён исследовательской деятельности
В.Г.Белинского». Можно было бы привести ещё много такого рода
высказываний, но ничего принципиально нового они нам уже не сообщат.
Конечно же, пессимизм и нигилизм, пронизывающие жанрологические
исследования, отнюдь не случайны. Они являются результатами осознания
если не полной нищеты жанрологии, то крайней скудости её достижений.
Но ведь эта скудость (или нищета), в свою очередь, является
результатом чего-то. Чего? Думаю, стремления во что бы то ни стало
«дотянуть» эстетику и литературоведение до уровня наук, обладающих
«полноценной» систематикой. И ещё: нежелания признать то, что
литературные произведения (как произведения искусства вообще) – это
феномены, которые далеко не всегда поддаются систематизации по родо-
видовым признакам (прежде всего в силу необыкновенного разнообразия и
изменчивости самой своей природы). Если за два с половиной тысячелетия
не удалось предложить ни одного сколько-нибудь удовлетворительного
определения понятия «род» или понятия «жанр», не удалось создать ни
единой хоть сколько-нибудь полной и непротиворечивой родо-жанровой
классификации, то, может быть, это просто невозможно? Из ничего, как
известно, и выйдет ничего.
Так что же – согласиться с идеей Кроче о том, что жанров не было, нет и
не будет? И да, и нет. Жанр – носитель традиции, он может существовать
тогда, когда культура является традиционалистской, а литература,
ориентированная на риторическую традицию, является литературой
риторического типа. И жанры существуют в эту эпоху. Правда, во-первых,
это жанры, обладавшие настолько различной природой (как, например,
трагедия и летопись), что применить к ним один и тот же термин «жанр»
едва ли возможно. Правда, во-вторых, это жанры, представленные столь
разными произведениями (как, например, трагедии Эсхила и Шекспира), что
называть их одним жанровым наименованием (трагедией) можно лишь с
бесчисленными оговорками. И тем не менее, они существуют и, обладая
нормативно-рецептурным характером, определяют творческий процесс и
буквально все особенности создаваемых произведений. В эту эпоху, как
заметил в одной из давних своих статей Ю.В.Стенник, «принадлежность
произведения к определенному жанру обусловливала собой все компоненты
разных уровней его художественной структуры – и проблематику, и
тематику, и принципы композиции, и стиль, и фразеологию, и синтаксис, и
размер стиха, и систему рифмовки, и строфику, и многое другое» [12, 191].
Достаточно было поэту определить, произведение какого жанра он создаёт, и
хранящиеся в его памяти или стоящие на полке трактаты по риторике и
поэтике подсказывали ему все основные особенности начинаемого им
сочинения. Задача автора облегчаласт и тем, что жанры, согласно
риторическому их пониманию, не должны смешиваться, а произведение
должно строиться по законам одного жанра. Жанр, таким образом,
оказывался готовой формой, готовым словом для воплощения определённого
рода содержаний.
Жанр в литературе риторического типа воплощал в себе характерную
для риторики нормативность. Модель жанра была рецептом, в строгом
соответствии с которым мастер-литератор должен был «изготавливать» своё
произведение. И чем строже поэт придерживался жанровой «рецептуры», тем
больше совершенства видела в его творении риторическая эпоха. Сущность
искусства, понимаемого как умение, тэхне, виделась в идеальном
соответствии произведения предзаданной модели жанра. И это касалось не
только литературы. Так «функция жанра сливается с функцией искусства.
Это и определило универсальность категории жанра в системе
художественного мышления классицизма» [12, 191] и всей риторической
эпохи.
Итак, пока культура и литература ориентировались на традицию, жанр
как её средоточие не просто существовал, он был ведущей категорией
творческого мышления всей этой огромной эры, длившейся почти два с
половиной тысячелетия. Отрицая это, Кроче, конечно же, ошибался. Но
только в этом.
Когда в конце ХVІІІ - начале ХІХ века европейская культура из
традиционалистской становится антитрадиционалистской, а литература из
состояния риторичности переходит в состояние художественности, жанр как
носитель традиции умирает. Он не мог выжить в новых условиях. Изменился
человек, окончательно осознавший себя индивидуальностью; изменился
литературный труд, ставший творчеством-самовыражением; изменилось
произведение, ставшее особым – художественным – миром.
Эпохой, когда происходит этот «тектонический сдвиг» в истории
культуры (метафора принадлежит Л.М.Баткину), была эпоха романтизма. В
искусстве и литературе этой эпохи жанр перестаёт быть рецептом, жёстко
определяющим все особеннгости произведения. За жанром уже не закреплён
чётко определённый предмет изображения и определённый стиль. В
литературе романтизма одна тема может разрабатываться в разных жанрах.
Относящиеся к одному жанру произведения разных авторов заметно
различаются своей стилистикой. Сам принцип чистоты жанра (т.е.
соответствия произведения риторической жанровой рецептуре) утрачивает
своё значение, перестаёт быть критерием оценки произведения. Наконец,
если жанры в эпоху классицизма образовывали чётко упорядоченную
иерархию («высокие», «средние», «низкие), то теперь они становятся
принципиально равноправными и равноценными. Так, «из устойчивой, почти
догматической формы, жанры превращались в форму функциональную,
характер которой в немалой степени определялся художественным
замыслом: писатель-романтик не просто выбирал жанр, он как бы создавал
его в соответствии со своей творческой задачей. Образно говоря, жанр из
«орудия подчинения» превращался в инструмент созидания. Это было
великим художественным открытием романтизма», - отмечал В.Ю.Троицкий
[13, 10].
Утверждающийся реализм довершит начатое романтизмом. Пройдёт
совсем немного времени и Лев Толстой в статье с характерным заглавием
«Несколько слов по поводу книги «Война и мир» напишет: «Что такое
«Война и мир»? Это не роман, ещё менее поэма, ещё менее историческая
хроника. «Война и мир» есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме,
в которой оно выразилось. Такое заявление о пренебрежении автора к
условным формам прозаического художественного произведения могло бы
показаться самонадеянностью, если бы оно было умышленно и если бы оно
не имело примеров. История русской литературы со времени Пушкина не
только представляет много примеров такого отступления от европейской
формы, но не даёт даже ни одного примера противного. Начиная от
«Мёртвых душ» Гоголя и до «Мёртвого дома» Достоевского, в новом
периоде литературы нет ни одного художественного прозаического
произведения,… которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы
или повести» [14, 7]. Ю.В.Стенник в уже цитированной нами статье об
исторических судьбах жанра сформулировал суть изменения так:
«системность… устанавливается уже на уровне функционирования отдельно
взятого произведения» [12, 199]. Иначе говоря, теперь каждое новое
произведение является презентацией нового жанра – такого же нового,
неповторимого, уникального, как само произведение.
Но жанр (в отличие от произведения) не может быть таковым по
определению, ибо жанр – это род, вид, ибо он представляет собой «род
произведений какого-н. искусства, характеризующийся теми или иными
сюжетными и стилистическими признаками» [15, 265]. Жанр – это
обобщённая модель произведения, созданная на основе анализа свойств
некоего множества произведений и являющаяся ориентиром при создании
всех последующих произведений. Но если теперь, в эпоху художественности,
жанр уникален и неповторим, как само произведение, то он не может быть
обобщением, моделью и лишён всякого смысла как образец, норма или даже
просто ориентир. Жанр, как всякое понятие рода или вида, – воплощение
общего, быть же воплощением единичного он не может. Наступающая эпоха
индивидуальности с её культом самоценной новизны, с её
антитрадиционалистским пафосом (нередко приобретавшим характер мании)
не могла не быть убийственной для жанра. Вчера ещё всесильный, он
сегодня - никому не нужный пережиток. Теперь с ним можно не просто не
считаться – можно откровенно третировать его, и период перехода от
риторичности к художественности полон примеров такого третирования: от
ёрнической замены стиля жанра в одах И.С.Баркова до невиданных
жанровых наименований, вроде «арабесок» у Гоголя. Жанр разделяет судьбу
других вчерашних властителей: риторики, которая теперь оказывается, по
словам Белинского, «наукой пустой, вздорной, вредной»,» [16, 514], «наукой
убивать способности, уничтожать развитие и делать педантов» [17, 407];
традиции, которая теперь воспринимается, по удачному определению
Ю.Н.Тынянова, как «основное понятие старой истории литературы».
К концу ХІХ века уже многим было ясно, что жанр имеет отношение
лишь к литературе прошлого. Очевидно это было и для Бенедетто Кроче.
Констатируя отсутствие жанра в тогдашней литературе, он нисколько не
ошибался, оказавшись куда прозорливее многих наших современников.
Литература
1. Махов А.Е. Эстетика удачи // Кроче Б. Эстетика как наука о выражении
и как общая лингвистика. – М.: Intrada, 2000. – С. 3-10.
2. Аверинцев С.С. Жанр как абстракция и жанры как реальность:
диалектика замкнутости и разомкнутости // Аверинцев С.С. Риторика и
истоки европейской литературной традиции. – М.: Школа «Языки русской
культуры», 1996. – С. 191 – 219.
3. Андреев М.Л. Средневековая европейская драма. Происхождение и
становление (Х-ХІІІ вв.). – М.: Искусство, 1989.
4. Лихачёв Д.С. Развитие русской литературы Х – ХVІІ веков. Эпохи и
стили // Лихачёв Д.С. Избранные работы: В 3-х т. – Л.: Худож. лит., 1987. –
Т.1.
5. Аверинцев С.С. Историческая подвижность категории жанра: опыт
периодизации // Там же. – С. 101 – 114.
6. Гуляев Н.А. Теория литературы. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Высш.
школа, 1985.
7. Уэллек Р., Уоррен О. Теория литературы. – М.: Прогресс, 1978.
8. Поспелов Г.Н. Проблемы исторического развития литературы. –
М.:Просвещение, 1972.
9. Черноиваненко Е.М. Литературный процесс в историко-культурном
контексте. Развитие и смена типов литературы и художественно-
литературного сознания в русской словесности ХІ-ХХ веков. – Одесса: Маяк,
1997.
10. Утехин Н.П. Жанры эпической прозы. – Л.: Наука, 1982.
11. Овчаренко С.В. Інформаційність жанру. – Одеса: Астропринт, 1998.
12. Cтенник Ю.В. Системы жанров в историко-литературном процессе //
Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения. – Л.: Наука,
1974. – С. 168-202.
13. Троицкий В.Ю. Художественные открытия русской романтической
прозы 20-30-х годов ХІХ в. – М.: Наука, 1985.
14. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.- Юб. изд.- М., 1955. – Т. 16.
15. Крысин Л.П. Иллюстрированный толковый словарь иностранных
слов. – М.: Эксмо, 2008.
16. Белинский В.Г. Общая реторика. Н.Кошанского, издание девятое /
Полн. собр.соч.: В 13-ти т. – М.: Изд-во АН СССР, 1954.- Т.VІІІ.
17. Белинский В.Г. Общая реторика. Н.Кошанского. Издание седьмое /
Там же. – Т.Х.
Впервые опубликовано в издании: Проблеми сучасного
літературознавства: Зб. наук. праць.- Одеса: Маяк, 2008. – Вип. 8. – С. 32-41.