Булатов М.А. Немецкая классическая философия. Часть I. Кант. Фихте. Шеллинг

Подождите немного. Документ загружается.

внутренним содержанием всех их философских систем, а особенно фихтеанской. Да и у

Гегеля, в конечном счёте, центральным является понятие духа, которое увенчивает его

систему, а сущность духа Гегель усматривает в свободе, тогда как природа – сфера

необходимости. Для немецких философов как раз характерно, что они не расчленяют

философское и политическое понимание свободы, а потому абстрактно-теоретический

анализ всегда есть также анализ политический.

Центральное место в системе Шеллинга занимает натурфилософия, во всяком

случае до того времени, когда его инте-

pec перемещается на «философию мифологии» и «философию откровения».

Произведения молодого Шеллинга или непосредственно посвящены исследованию

естественнонаучных проблем, или сильно окрашены в натурфилософские тона.

Наконец, в системе Гегеля – самой обширной системе философии – «Философия

природы» занимает очень скромное место, и к тому же именно в этом сочинении

больше всего натяжек. Основные достижения Гегеля лежат в плоскости логики и

философии духа: в феноменологии, эстетике, философии права, истории, в истории

философии и других частях его системы. Философия Гегеля как завершителя и

систематизатора немецкого классического идеализма вместе с тем определяет общий

удельный вес естествознания в этом идеализме. Классики немецкой философии

базируются на истории в широком смысле слова, так же как классики французской

философии XVIII в. исходят из природы. Вместо «Системы природы» они дают

«Систему истории». Но это не умаляет того большого значения, которое имеет

естествознание в формировании их философских взглядов. Главное влияние

естествознание оказывает своей зарождающейся диалектической тенденцией. В разделе

о Канте мы увидим, как идея развития постепенно проникла в естествознание. Сам

Кант, много и плодотворно занимавшийся исследованием естественнонаучных

проблем, уделял главное внимание вопросам механики. Его основные работы – о

приливном трении и об истории и теории неба относились к небесной механике. В

рассматриваемую эпоху преимущественный интерес вызывают физические

исследования. Открытия в физике того времени производили большое впечатление.

Ломоносов в письме Эйлеру (1748) даёт свою формулировку закона сохранения и

превращения энергии. Исследования Гальвани, Вольты, Риттера и других

естествоиспытателей оказали прямое воздействие на развитие философии Шеллинга и

Гегеля. Достаточно сказать, что именно открытия в области электричества и магнетизма

(Гальвани, 1791 – «животное электричество», Вольта, 1800, Деви –1806-1812, и др.)

были той основой, на которой Шеллинг

сформулировал «принцип полярности» как основной «способ действия природы», как

универсальный принцип. «Первый принцип философского учения о природе, – говорит

он, – состоит в том, чтобы сводить всю природу к полярности и дуализму»[35]. Для

Шеллинга весь мир – магнит. Магнетизм для него не частный пример, а принцип

диалектики природы. Естествознание этого времени повсюду ищет и находит

полярность и дуализм. Кант на полярности (борьбе) притяжения и отталкивания строит

всю космогонию. Интерес к этому же явлению мы видим в теории электричества

(положительное и отрицательное электричество), магнетизме (северный и южный

полюсы магнита), в химии (противоположность щелочей и кислот). Если Шеллинг

рассматривает магнетизм как основной закон природы, Гёте говорит о таком же

соединении противоположностей на основе исследований химического сродства. Для

него «избирательное сродство» является диалектическим принципом не только

телесного, но и духовного и душевного мира.

То же мы наблюдаем в биологии, к которой интерес возрастает по мере того, как

зарождается критическое отношение к механицизму, а тем самым и к механике, на

основе которой он сформировался. Ламетри и Дидро (в «Элементах физиологии» и

других сочинениях) подчёркивали единство биологической организации, сводя его к

наличию общего предка. Дидро предполагает уже изменчивость не только особей, но и

видов животных. «В животном и растительном царстве индивид, так сказать, возникает,

растёт, развивается, приходит в упадок и гибнет, не то же ли происходит с целыми

видами?»[36]. В «Метаморфозе растений» и других сочинениях Гёте выдвигает целый

ряд диалектических идей: идея развития всего растительного царства из перворастения,

идея единства развития, развитие путём противоположностей (вдыхание и

выдыхание – систола и диастола), связи части и целого в организме («в живой природе

не происходит ничего, что не было бы в связи с целым»). К этому надо добавить его

мысли, которые устанавливают единство структуры человека и животных, – о

межчелюстной кости у человека, о развитии черепа из позвонков и так далее.

Если в сочинениях Ламетри или Дидро идеи трансформизма имеют ещё характер

догадок и предположений, Гёте создаёт теорию метаморфозы, которая является у него

всеобщей теорией природы. Понятие метаморфозы было тем звеном, которое соединяло

Гёте и Шеллинга, из которого Шеллинг многое взял для своей натурфилософии и

придал ему яркий диалектический характер. «Метаморфозы», наконец, подготовили

Ламарка и Дарвина. В целом, о Гёте можно сказать словами Зибека: «То, что преследует

Гёте во всех областях – в характере, интеллекте, разуме, фантазии, практике, морали, –

так это проникновение антиномического»[37]. И это относится не только к Гёте.

Проникновение антиномического – общая тенденция всей эпохи и естествознания в

частности. Мы привели лишь некоторые крупные факты из области естественных наук,

которые свидетельствуют о развитии последних по пути диалектики и которые в своей

совокупности образуют мощный поток, вливающийся в реку немецкой диалектической

философии.

Развитие естествознания, литературы, языкознания и других наук привело к

накоплению громадного фактического материала, который надо было как-то

систематизировать. Это вызвало появление идеи создания энциклопедии. Почти всех

выдающихся мыслителей конца XVIII – начала XIX в. занимает эта идея. Р.Гайм

говорит о романтиках: «И Гарденберг и Фр.Шлегель помышляли о составлении общего,

цельного обзора всех наук; но намерение Фр.Шлегеля взяться за составление

энциклопедии не осуществилось; за это дело серьёзно взялись более богатый

познаниями А.В.Шлегель и постоянно руководствовавшийся идеей об единстве всех

познаний

Шеллинг. Их энциклопедические труды, служившие дополнением одни для других,

являются, с исторической точки зрения, предшественниками энциклопедии Гегеля»[38].

Этому предмету были посвящены лекции Шеллинга «О методе академических занятий»

(лето 1802 г.); летом 1803 г. А.В.Шлегель читал курс лекций об энциклопедии. Гайм

справедливо считает, что труды Шлегеля и Шеллинга дополняли друг друга, так как

энциклопедия Шлегеля была сводом гуманитарных дисциплин. В своих лекциях он

говорит о таких науках, как логика, символика, грамматика, история немецкого языка,

археология (наука о древности), филология, история философии. Он желает, например,

появления такого историка философии, который бы обозрел с исторической и с

философской точек зрения все системы, принимая их за различные формы одной и той

же неделимой и неизменяемой философии[39], – задача, поставленная Гегелем в его

«Лекциях по истории философии».

Эти работы свидетельствуют о той общей тенденции к объединению знаний, о

которой Шеллинг в первой лекции «О методе академических занятий» писал: «И в

науке и в искусстве, по-видимому, всё стремилось сильнее прежнего к единству»[40].

Эти работы были ещё далеко не совершенны, энциклопедии романтиков представляли

скорее сумму, чем систему знаний и напоминают французскую энциклопедию XVIII в.

Но игнорировать их нельзя. Они, во-первых, предоставили материал для гегелевской

«Энциклопедии философских наук». Во-вторых, именно художники, писатели,

естествоиспытатели выдвигают идею синтеза наук и тем самым определяют одну из

главнейших черт немецкой классической философии. Проблема синтеза становится

центральной в философии. У Канта основной трансцендентальный вопрос: как

возможны синтетические суждения a priori?; у Фихте она выливается в «синтетический

метод». Та же тенденция к синтезу пронизывает всё мышление Шеллинга, который её

вполне

осознаёт и последовательно проводит в своей системе. Венцом этого развития является

система Гегеля, охватывающая около двадцати наук. Тенденция к синтезу и

систематизации объясняет и такое уникальное явление, как влияние Спинозы на

немецкую философию. Это влияние прослеживается у всех выдающихся немецких

мыслителей, начиная с Г.Э.Лессинга (1729-1781) и заканчивая Л.Фейербахом (1804-

1872), который называл его «Моисеем новейших свободных мыслителей». Известный

спор о спинозизме Лессинга, вызванный опубликованием книги Ф.Г.Якоби «Письма об

учении Спинозы», в которых Якоби утверждал, что Лессинг был сторонником Спинозы,

– этот спор показывает, что таким же спинозистом был и Гёте – корифей немецкой

поэзии. Своё философское кредо Лессинг высказал в связи с поэмой Гёте «Прометей»,

которую Якоби принёс Лессингу: «Точка зрения поэмы является и моей собственной.

Не могу больше приспособляться к ортодоксальным понятиям о божестве; не понимаю

их больше. Одно и целое или всё. Это всё, что я здесь вижу. К этому же стремится и эта

поэма, и должен признать, что она мне очень нравится». На замечание Якоби: – Тогда,

значит, вы согласны и со Спинозой, – Лессинг ответил, что если бы он искал учителя,

лучшего бы не нашёл»[41].

Последователем Спинозы был также Гердер, а по мнению Меринга («Легенда о

Лессинге») – и Лейбниц.

Отчасти непосредственно, отчасти через этих выдающихся людей Германии

Спиноза оказал большое влияние и на философию конца XVIII и начала XIX в.

Особенно велико было его значение для Шеллинга, Гегеля, Фейербаха. Природа у

Шеллинга – та же субстанция Спинозы, но одушевлённая и сверкающая красками. Если

субстанция Спинозы есть метафизически переряженная природа, то у Шеллинга она

переряжена поэтически и диалектически. Ряд своих работ он изложил даже

«геометрическим методом» (аксиомы, теоремы и т. д.). Наконец, Гегель уже в

«Феноменологии духа» в

качестве основной задачи философии выдвигает необходимость соединения (синтеза)

субстанции Спинозы и субъекта Фихте. «На мой взгляд, который должен быть оправдан

только изложением самой системы, всё дело в том, чтобы понять и выразить истинное

не как субстанцию только, но равным образом как субъект», – говорит он в

предисловии к «Феноменологии духа»[42]. Положение Лессинга в преобразованном

виде мы находим в гегелевском «истинное есть целое»[43].

В чём причина такого длительного и глубокого влияния Спинозы на Германию?

Во-первых, Спиноза – один из самых ярких, наряду с Декартом и Лейбницем,

рационалистов – представителей разума и мышления. Немецкие же философы из двух

противоположных линий – рационализма и эмпиризма – склонялись, в силу основной

своей тенденции, именно к рационализму.

Во-вторых, Спиноза – пантеист. Развитие естествознания сделало природу у Гёте,

Шеллинга и других самоценной реальностью. Но ни Гёте, ни, ещё раньше, Лессинг, ни

Шеллинг, не признавали материализма. «Мессией природы», освободителем её от

теологических и идеалистических привесков выступил позже Фейербах.

Предшественники воспринимали природу как тождество мышления и материи (или

протяжения), то есть в духе пантеизма Спинозы.

В-третьих, влияние Спинозы объясняется стремлением эпохи к синтезу,

систематизации, энциклопедии всех накопленных знаний. «Истинное есть целое» – это

не случайное замечание, а одна из основных тенденций развития познания в эпоху

немецкой классической философии, – тенденция, прообразом которой была система

Спинозы.

Рассмотренные философские и просветительские идеи в соединении с

своеобразными условиями Германии XVIII в., её литературой и естествознанием и были

теми основами, на которых развились своеобразные системы немецкой философии.

КАНТ

Естественнонаучные и философские взгляды И.Канта

докритического периода

Иммануил Кант родился 22 апреля 1724 г. в Кёнигсберге в семье ремесленника и

воспитывался в духе религиозного благочестия и строгой морали, что, несомненно,

было одним из корней его учения о «практическом разуме». После окончания школы,

где он увлекался языками, Кант в 1740 г. стал студентом Кёнигсбергского университета.

Родители мечтали видеть сына пастором, и он усердно изучал теологию, но личный

интерес его был направлен на проблемы естествознания и математики, что определило

основной предмет занятий в первый период его развития. По окончании университета, в

1746-1755 гг., Кант работал домашним учителем, а с 1755 г. стал преподавателем

университета, где на протяжении многих лет читал самые разнообразные предметы

(логику, философию, этику, физическую географию, математику, физику,

антропологию и т.д.). До 1770 г. он был приват-доцентом, занимал должность, которая

не оплачивалась, и потому работал ещё помощником библиотекаря. Лишь в названный

год он получил звание профессора, защитив диссертацию «О форме и принципах мира

чувственного и умопостигаемого». Эта работа делит всю деятельность Канта на два

периода – докритический и критический. В первый период занятия Канта

сосредотачиваются

на вопросах естествознания и математики, с одной стороны, и логики – с другой.

Критический период – время разработки собственной философской системы,

получившей название «критицизма». Умер Кант 12 февраля 1804 г.

Перейдём к рассмотрению взглядов Канта докритического периода. В это время он

пишет целый ряд произведений, посвящённых естественнонаучным и логическим

проблемам. Первая работа опубликована в 1746 г. и носит название «Мысли об

истинной оценке живых сил». Кант исследовал в ней вопрос о мере количества

движения. Декарт, как известно, предложил считать такой мерой произведение массы

на скорость (mv), Лейбниц – произведение массы на квадрат скорости (mv

). Декарт и

картезианцы исходили из чисто механического движения, причиной которого является

толчок или удар. Лейбниц и лейбницианцы опирались на существование движущих сил.

Кант отмечает, что все философы до Лейбница, за исключением одного лишь

Аристотеля, придерживались мнения, что сила сообщается всецело извне. Лейбниц

«первый учил, что в теле имеется некоторая сущностная сила...»[44]. Он назвал её

действующей силой. Кант, однако, возражает против такой силы, объясняющей

причину движения. Допущение её он сравнивает с «той уловкой, которой пользуются

школьные учителя при исследовании причин тепла или холода, прибегая для этого к

нагревающей силе или охлаждающей силе»[45]. Кант является противником теплородов

и других сущностных (субстанциальных) сил. Он, однако, не отбрасывает целиком

таких сил, а связывает их с существованием свободных движений (например, планет),

которые свидетельствуют, что тела теряют движение вследствие сопротивления, а без

последнего сохранили бы своё движение вечно. Поэтому Кант даёт оригинальное

решение спора между сторонниками Лейбница и Декарта, а именно: внешнее,

механическое движение не имеет другой меры, кроме кар-

тезианской (mv). Свободные же движения имеют большую меру (Лейбница) – mv

. Кант

для этого различает математическое (механическое) тело и тело свободное

(естественное). То, что изгоняется из математики, применимо к природе[46]. Кант

стремится, таким образом, найти истинное в обеих точках зрения и тем устранить спор.

«Знание этих двух крайностей, – пишет он, – должно было помочь мне определить ту

точку, в которой совпадает истинное в воззрениях обеих сторон»[47]. Это, несомненно,

самый мудрый способ решения споров. Ибо противники всегда выхватывают одну

сторону дела и доводят её до абсолюта. Задача критики и состоит в ограничении

последнего.

Отметим здесь ещё два пункта. Во-первых, Кант ставит интересный вопрос об

основании трёхмерности пространства, занимавший ещё Аристотеля. Он стремится

найти его в законе действия силы обратно пропорционально квадрату расстояния,

исходя из лейбницевского представления, что протяжённость есть результат действия

тел друг на друга. Но сам этот закон, по Канту, произволен: бог (Кант – деист) мог бы

создать силы, действующими и по другому закону. Тогда возникли бы пространства с

другими свойствами и измерениями. «Наука обо всех этих возможных видах

пространства, несомненно, представляла бы собой высшую геометрию, какую способен

построить конечный ум»[48]. Неспособность человека представить пространство с более

чем тремя измерениями Кант склонен связать также с действием указанного закона.

Иной закон деятельности сил породил бы иную способность представления. Кантовские

«фантазии» воплотились в XIX в. в создании многомерных геометрий, хотя вопрос о

причине трёхмерности «нашего» пространства не решён и до сих пор.

Во-вторых, исследуя причины заблуждений в понимании меры движения, он

приходит к идее некоторого «искусства угадывать и предполагать по предпосылкам,

будет ли

определённым образом построенное доказательство и в своих выводах содержать

вполне удовлетворительные и полноценные принципы»[49]. Идея крайне интересная:

теория познания исследует в основном понятие истины, но не заблуждения. Каковы

виды заблуждений, каковы закономерности ошибок – эти вопросы должны привести к

созданию особой теории, которая, подобно математической «теории измерения

ошибок», будет облегчать открытие ошибок не только в математике, но и в других

областях познания.

Особенно значительными являются работы Канта, посвящённые «истории

природы». У древних «история» означала не развитие во времени, а ряд событий (этот

смысл отчасти сохранился и сейчас; «истории» – значит происшествия). Это –

первичное значение этого слова. «Естественная история» Плиния Старшего и другие

аналогичные сочинения были рассказом о явлениях природы, часто не связанных друг с

другом. Это была сумма знаний о природе. У Канта понятие «история» применительно

к природе («небу и земле») приобретает современный смысл. Сюда относятся главным

образом три его сочинения: «Исследование вопроса, претерпела ли Земля в своём

вращении вокруг оси, благодаря которому происходит смена дня и ночи, некоторые

изменения со времени своего возникновения» (1754); «Вопрос о том, стареет ли Земля с

физической точки зрения» (1754) и знаменитая «Всеобщая естественная история и

теория неба» (1755), в которой изложена кантовская космогония.

В первой из названных работ Кант создал теорию приливного трения, суть которой

состоит в следующем: Земля и Луна связаны силой притяжения. Если бы Земля была

однородной, то притяжение Луны не оказывало бы влияния на её вращение вокруг оси,

ибо она действовала бы равномерно на все участки. Однако Земля покрыта мировым

Океаном в значительной своей части, и это тормозит её движение. Сама Земля

вращается с Запада на Восток, Океан же движется с Востока на Запад – в силу

притяжения Луны. Это обнаруживается особенно в проливах, где скорость течения

увеличивается. В направлении лунного притяжения возникает водяной вал; со стороны

Земли, обращённой к Луне, он возникает вследствие большей силы притяжения (вода

как бы «отстаёт» от Земли). Этот вал всё время находится на оси Луна – Земля и

тормозит вследствие трения движение последней. Замедление вращения Земли будет

длиться до тех пор, пока скорость его не будет равна скорости обращения Луны вокруг

Земли. Тогда Земля будет повёрнута к Луне всегда одной стороной. Этим Кант

объясняет и причину того, почему Луну мы видим всегда с одной стороны.

В заключение Кант формулирует идею «создания естественной истории неба,

которая заключалась бы в том, чтобы определить первичное состояние природы,

образование небесных тел и причины их связей как частей системы по признакам,

которые сами по себе указывают на состояние мироздания. Подобное рассмотрение,

представляющее собой в большом или, вернее, в бесконечно большом масштабе то же,

что описание истории Земли в малом, может быть в таком широком плане столь же

достоверным рассмотрением, как и история нашего земного шара, проследить которую

люди стремились в наши дни»[50]. Эта идея была реализована Кантом в его

«Космогонии», изданной в 1755 г.

Истории посвящена и работа Канта о старении Земли. Он сразу же отвергает

субъективный подход к этому вопросу, согласно которому старики всегда считают

Землю во время их молодости лучшей, богатой водой, лесами и т. д. (Сейчас, впрочем, в

«эпоху космических скоростей», за одно поколение может исчезнуть лес, погибнуть

рыба в реке, загрязниться воздух и т. д.)

Есть другой подход: сравнить плодородие Земли в разные исторические периоды и

исследовать, не убывает ли плодородие почвы. «Однако подобное сравнение очень

сомнительно или, вернее, невозможно. Человеческое трудолюбие до такой степени

способствует плодородию земли, что вряд ли можно было бы решить, кто больше всего

виноват в одичании и запустении тех стран, которые раньше были цветущими

государствами, а нынче почти совершенно обезлюдели, – нерадивость государств или

убыль населения»[51]. Исследуя различные гипотезы, по которым Земля движется к

своей естественной смерти (она станет пустынной и необитаемой), Кант развивает ряд

важнейших методологических положений. Он указывает, что «старение какого-либо

существа в ходе его изменения не есть определённая стадия, вызванная внешними и

насильственными причинами. Те же причины, по которым какая-нибудь вещь достигает

совершенства и пребывает в таком состоянии, с другой стороны, постепенно

приближает её к гибели незаметными изменениями. То, что она должна в конце концов

прийти в упадок и погибнуть, есть естественная ступень в течении её существования и

следствие тех же причин, которые привели к её образованию. Все предметы природы

подчинены следующему закону: тот же механизм, который вначале работал над их

совершенствованием, продолжая менять вещь и после того, как она достигла своего

совершенства, постепенно лишает её благоприятных условий и в конце концов

незаметно доводит её до полной гибели...»[52]. В этом «законе Канта» сформулирован

важнейший принцип диалектики – принцип имманентного, внутреннего развития

вещей. Особенно всё живое – яркий пример этого: соки питают сосуды и волокна и

после того, как они перестают утолщаться, соли отлагаются на стенках, закупоривают

сосуды, – и организм гибнет.

Применяя свой закон к истории Земли, Кант набрасывает крупным планом картину

постепенного развития Земли из хаоса, через жидкое состояние до настоящего

положения вещей. Под затвердевшей корой находились огонь, пары и т. д., кото-

рые создали путём поднятия и опускания суши благоприятное для жизни сочетание

низменностей и возвышенностей. Кант видит теперь обратный процесс: возвышенности

вымываются, земля постепенно выравнивается и становится или бесплодным камнем,

или топью. Достойно внимания то, что Кант, допуская в развитии Земли действие

естественных причин, стоит на позициях стихийного материализма и отвергает

гипотезу, согласно которой старение Земли происходит вследствие истощения

«мирового духа».

Отвлекаясь от естественнонаучного содержания развития Земли, остаётся основная

мысль: Земля переживает историю, начиная от хаоса и заканчивая пустыней. Эта идея

вошла в последующее естествознание. Эти две работы, касавшиеся частных вопросов

развития действительности, были прелюдией к работе, в которой идея развития была

распространена на весь мир, – «Всеобщей естественной истории и теории неба» (в

конце «Исследования...» 1754 г. он назвал её «Космогонией»...).

Первая космогония Нового времени под названием «теории вихрей» принадлежала

Р.Декарту (изложена в «Трактате о мире»). Но она не была принята учёными, так как не

давала объяснения основных свойств Солнечной системы (одинакового направления

движения планет, движения их всех почти в одной плоскости, плоскости эклиптики,

уменьшения плотности вещества с увеличением расстояния от солнца, увеличения

размеров планет в связи с тем же расстоянием, эксцентриситета планетных орбит и т.

д.). Кроме того, опасаясь преследований со стороны «святых отцов», Декарт

рассматривал её не как картину самого мира, а как гипотезу, метод его объяснения,

потому что, оправдывался Декарт, легче понять предмет, если исследовать его, как если

бы он постепенно развился, хотя такого развития и не было. То есть сам автор

рассматривал свою космогонию как фикцию (als ob). Кант, напротив, дал для своего

времени удовлетворительное объяснение указанных свойств планетных систем, ибо в

его руках была уже вся механика, созданная Гюйгенсом, Ньютоном, Лейбницем и

другими учёными. Работа Канта прошла, правда, незамеченной, ибо не поступила на

книжный

рынок ввиду банкротства издателя, и сохранилось немного её экземпляров, доступных

далеко не всем. Но когда в конце века Лаплас развил те же идеи в математической

форме, вспомнили и о книге Канта, и данная небулярная гипотеза носит ныне название

«канто-лапласовской гипотезы».

Далее, Кант был материалистом деистического толка и, стремясь объяснить мир

движением самой материи, старался в то же время согласовать своё учение с

существованием Бога. Это совмещение и есть деизм, а именно, если ортодоксальные

теологии или вольфианцы видели во всякой закономерности и целесообразности мира

доказательство вмешательства творца в ход природы, так что Бог, скажем, создал горы,

реки и тому подобное для блага человека, то Кант считает, что все эти блага природы

могут быть выведены из её всеобщих свойств и законов, но последние – результат

творения Бога. Мы сталкиваемся здесь с любопытной закономерностью в истории

познания: пока знания окружающих вещей ничтожны, действие чуть ли не каждой вещи

приписывается Богу. Но по мере открытия общих законов появляется возможность

вывести частное из общего. Из частного уходит Бог, оттесняется всё дальше ко всё

более общим и абстрактным свойствам и законам – вытесняется на периферию мира, к

«началу» его творения. Это и есть деизм, который, следовательно, есть необходимая

ступень познания действительности.

Замечательно, что Кант сближает своё учение с учениями Лукреция, Эпикура,

Левкиппа и Демокрита. И у них, и у него есть а) первичное рассеянное вещество

(атомы); б) Эпикур предполагал существование такого явления, как тяжесть, заставлял

падать атомы. Кант тоже вводит притяжение как одну из основных сил первичной

материи; в) Эпикур приписывал атомам самопроизвольное отклонение от

прямолинейного пути, «хотя о причинах и ходе этого отклонения у него были нелепые

представления»[53]. Кант для этого вводит отталкива-

тельную силу (о природе которой, скажем мы, так же мало известно, как об

эпикуровском отклонении); г) наконец, у названных философов и у Канта из

беспорядочного движения частиц возникают вихри.

Тем не менее Кант отмежёвывается от их описаний возникновения мира. Главный

их недостаток он видит в том, что «названные выше сторонники учения о механическом

происхождении мироздания выводили всякий наблюдаемый в нём порядок из слепого

случая», даже живое пытались вывести из случайных столкновений атомов. «Я считаю,

наоборот, что материя подчинена некоторым необходимым законам»[54]. Таковы

всемирный закон тяготения Ньютона, законы Кеплера. Именно наличие таких законов,

по мнению Канта, и ведёт к тому, что материя, будучи предоставлена свободному

действию, необходимо должна давать прекрасные сочетания, стремиться к

совершенствованию.

Несомненно, это коренное отличие Канта от Эпикура. В нём резюмируется развитие

науки почти за две тысячи лет, главным образом создание науки механики.

Но Кант ясно видит уже в этом сочинении границы механического объяснения

действительности. Если относительно мироздания в целом можно без особой

кичливости сказать: дайте мне материю и я построю из неё мир, то есть объясню, как

мир из неё возникает, то совершенно иначе с живыми существами. Можно ли

похвастаться тем же успехом, когда речь идёт о ничтожнейших растениях или

насекомых? «Можно ли сказать: дайте мне материю, и я покажу вам, как можно создать

гусеницу? Не споткнёмся ли мы здесь с первого же шага, поскольку неизвестны

внутренние свойства объекта и поскольку заключающееся в нём многообразие столь

сложно? Поэтому пусть не покажется странным, если я позволю себе сказать, что легче

понять образование всех небесных тел и причину их движения, короче говоря,

происхождение всего

современного устройства мироздания, чем точно выяснить на основании механики

возникновение одной только былинки или гусеницы?»[55]. Здесь в зародыше дана уже

вся критика телеологической способности суждения, опубликованная Кантом в 1790 г.

Ту же идею о границах механицизма мы ещё встретим при анализе других сочинений

Канта.

Основные черты космогонии Канта таковы: Бог создал первичную материю и

вложил в неё общие свойства, две силы – притяжения и отталкивания. Первая из них

действует по закону Ньютона, обратно пропорционально квадрату расстояния между

телами. Могущество Бога бесконечно, и мир бесконечен в пространстве, и по всему

пространству рассеяно первичное вещество. Творение также бесконечно во времени, но

«порядок и строение миров развиваются постепенно, в некоторой последовательности

во времени из запаса сотворённого природного вещества; но сама эта основная материя,

свойства и силы которой служат причиной всех изменений, есть непосредственное

следствие божественного бытия; следовательно, она сразу должна быть настолько

богатой и полной, чтобы развитие её сочетаний могло вечно происходить по одному

плану, ... по бесконечному плану...»[56]. Развитие начинается от некоторого центра, где

вещество наиболее плотно, и отсюда распространяется всё дальше и дальше без конца.

Сотворение мира – дело не одного мгновения. «Творение никогда не кончается. Оно,

правда, имеет начало, – оговаривает он, оглядываясь на теологию, – но оно никогда не

прекратится»[57]. Кант не входит в рассмотрение, хотя и видит трудность, известную

уже Паскалю: «в бесконечном пространстве ни одна точка, собственно говоря, не имеет

больше права называться центром, чем любая другая»[58].

По закону тяготения более тяжелые частицы притягивают более лёгкие и образуют

центр притяжения. С наибольшей силой стремятся тяжелые частицы, поэтому планеты,

более близкие к Солнцу, имеют большую плотность, с увеличением расстояния –

меньшую.

Постепенно более далёкие частицы под влиянием силы притяжения и взаимного

столкновения начинают обращаться вокруг центра, они сталкиваются до тех пор, пока

не получается общей результирующей движения – отсюда вращение планет в одном

направлении и в одной плоскости.

Также на разных расстояниях от Солнца получаются меньшие скопления частиц –

будущие планеты. Чем дальше такое скопление от Солнца, тем больше может оно

притянуть к себе частицу; вблизи, вследствие мощного притяжения светила, они падают

на него. Поэтому планеты увеличиваются в размерах по мере удаления от Солнца.

Эксцентриситет орбит Кант объясняет так: сначала все частицы вращаются по кругам

вокруг Солнца. Затем они друг к другу притягиваются. У них разные скорости, и

равнодействующая не оказывается равной кругу (слишком мала вероятность этого) –

отсюда эллипс. Так Кант, следуя за механическим развитием планетной системы,

объясняет все основные её свойства. В результате длительной истории формируется

Солнце с системой планет. В неё входят подсистемы, например, Юпитер и Сатурн со

спутниками. С другой стороны, Солнечная система входит в ещё более обширную

систему – Млечный путь. Все звёздные туманности – тоже такие млечные пути –

системы миллионов солнц. Эти системы второго порядка образуют ещё более

грандиозную систему, – и так далее до бесконечности. Вся безграничная Вселенная есть

последовательное вхождение низших систем в высшие, есть бесконечная иерархия

систем[59]. Осуществляется «последовательное развёртывание Вселенной в

бесконечности времени и пространств благодаря непрестанному образованию новых

миров»[60].

Кант, далее, ставит вопрос о гибели мироздания, ибо ничто, считает он, не вечно. В

то время как на бесконечном расстоянии возникают молодые миры, старые потухают и

гибнут. Но затем они снова возрождаются: в силу притяжения на центральное потухшее

тело падают планеты; увеличение массы ведёт к разогреванию Солнца и рассеиванию

вещества (перевес берет отталкивание) – и всё начинается сначала. Таков круговорот

материи, которому есть начало, но нет конца.

Близка к этой гипотезе И.Канта космогония И.Г.Ламберта, изложенная в его

сочинении «Космологические письма об устройстве мироздания» (1761). Само

устройство и его генезис в основном совпадают с кантовскими.

Опуская детали, которые со временем не могут не уточняться, нельзя не признать,

что и сейчас космогония Канта поражает грандиозностью замысла. Её главная мысль

лежит в основании многих современных космогонических гипотез О.Ю.Шмидта,

В.С.Фесенкова и др.

Но историческое значение этой и других работ Канта не только специально научное,

но и мировоззренческое. Ими он внёс идею развития, эволюции в объяснение мира как

целого, и тем самым подготовил разработку диалектических закономерностей

философии природы у Шеллинга и Гегеля. Философско-научные опыты Канта

повлияли и на его собственное дальнейшее развитие: в критический период проблему

познания он решал именно на материале естествознания. Наконец, изучение большого

естественнонаучного материала открыло перед Кантом ограниченность логических

средств познания, существовавших в его время. Формальная логика в столкновении с

диалектической природой математики и зачатками диалектики в физике, химии и

других науках оказывалась бессильной как инструмент исследования. Постепенно у

Канта наметилась тенденция – найти новый органон науки, что привело к созданию

«трансцендентальной логики».

Раздвоение логики и действительности впервые с большой чёткостью исследовано

Кантом в работе 1755 г. «Новое освещение первых принципов метафизического

познания». Здесь он

анализирует законы противоречия и определяющего основания. Причём указанное

раздвоение проводится им только по отношению ко второму закону. Различие

логического и реального противоречия впервые раскрыто им в сочинении 1763 г. «Опыт

введения в философию понятия отрицательных величин».

Относительно первого закона Кант доказывает, что нет одного единственного,

безусловно первого и всеобъемлющего принципа для всех истин. Так как положения

(суждения) разделяются на утвердительные и отрицательные, то и соответствующих им

принципов – два. Утвердительные суждения основываются на положении: «всё, что

есть, есть»; отрицательные – «всё, что не есть, не есть». Взятые вместе, оба принципа

называются принципом тождества.

Как ни далека эта работа Канта от «Основ общего наукоучения» Фихте (1794),

логически в ней предвосхищены первые два основоположения наукоучения. Как и

Кант, Фихте считал, что из утверждения нельзя вывести отрицания, и потому помимо

абсолютно безусловного тезиса «Я есть Я» (А есть А), ввёл относительно безусловный

антитезис «Я есть не-Я». Это положение, по его идее, абсолютно по форме (формой

здесь служит отрицание – не) и обусловлено по содержанию (Я – содержание и в

первом основоположении).

Далее, Кант устанавливает связь тождества и формально-логического противоречия.

Он считает, что первоначальным является именно тождество. Принцип противоречия

гласит: «Невозможно, чтобы одно и то же одновременно было и не было». Это не что

иное, как дефиниция невозможного, ибо всё, что противоречит себе, то есть всё то, что

в одно и то же время мыслится и как сущее, и как не-сущее, называется невозможным.

Однако свести все истины к этой дефиниции как к пробному камню нельзя. «В самом

деле, нет никакой необходимости обосновывать каждую истину невозможностью

противоположного ей, и, говоря откровенно, само по себе недостаточно»[61]. Для того,

чтобы перейти от невозможности к бытию, нужно использовать принцип: истинно всё

то, противоположное чему ложно. Это Кант и называет собственно противоречием. Но

оно оказывается замаскированным тождеством: в простейшем виде оно гласит: всё, что

не не есть, есть. Последний принцип Кант и считает высшим принципом для всех

истин. Ибо истина есть утверждение или отрицание и потому подчиняется закону

тождества в двоякой форме.

Установленный Кантом факт очень правилен и диалектичен по существу. Позже в

«Науке логики» Гегель также рассматривал противоречие как другое выражение для

начала тождества.

Другой закон тождества Кант называет принципом определяющего основания. Под

определением он понимает полагание предмета с исключением противоположного ему.

То, что определяет субъект по отношению к предикату, называется основанием. Этот

закон имел уже определённую историю. Ещё Аристотель о познании начал высказал

такую мысль: «Естественный путь к этому ведёт от более понятного и явного для нас к

более явному и понятному по природе... Поэтому необходимо продвигаться именно

таким образом: от менее явного по природе, а для нас более явного, к более явному и

понятному по природе»[62]. Явное для нас – внешняя сторона вещей, явление, а более