Однажды, вспоминал Рахманинов, «мы втроем со
Скрябиным и Римским сидели в кафе de la Paix. Рим-
ский, говоря себе в бороду, объяснял нам всего «Золо-
того петушка». Он видел нечто очень глубокое в этой
сказке. К тому времени он закончил первый акт. ...Не
знаю, какое впечатление произвел этот разговор на
Скрябина, но меня он очень взволновал»Скрябина
же, немного не успевшего закончить к началу Русских
концертов «Поэму экстаза», всецело поглощала идея
создания некой грандиозной Мистерии. Римский-Корса-
ков и Рахманинов, которым Скрябин проиграл на роя-
ле «Поэму экстаза», заинтересовавшись музыкой, не
проявили сочувствия к его туманно-мистическим идей-
ным исканиям. Т. Ф. Шлецер-Скрябина писала 10/23
мая из Парижа: «...Рахманинов очень славный, мы с
ним дружим и очень добродушно спорим — он уверяет,
что Саша идет по ложной дороге!»
' См. в кн.: Воспоминания о Рахманинове, т. 2, с. 222.
'Скрябин А. Письма. М., 1965, с. 469. Рахманинов отрицательно
относился, в частности, к скрябинской идее о связи музыки со
световыми эффектами. «К моему удивлению, — вспоминал он бе-
седу в том же кафе de la Paix, — Римский-Корсаков в принципе
согласился со Скрябиным в отношении соответствия между то-
нальностями и цветом. Я, не ощущавший такого подобия, горячо
протестовал. Тот факт, что Римский-Корсаков и Скрябин расхо-
дились в точках совпадения между звуковой и цветовой шкалой,
казалось бы, подтверждал, что я прав. Так, например, Римскому-
Корсакову одна тональность виделась синей, тогда как Скрябину
пурпурно-красной. В отношении других тональностей, они, правда,
соглашались, как, например, по поводу ре мажора (темно-золо-
той). «Смотрите-ка! — внезапно воскликнул Римский-Корсаков,
обернувшись ко мне, — я покажу вам, что мы правы, на вашем
собственном сочинении. Возьмите, например, место в «Скупом ры-
царе», где старый Барон открывает свои сундуки, и золото, дра-
гоценности блещут и сверкают при свете факела?». Мне пришлось
согласиться, что этот фрагмент написан в ре мажоре. «Видите, —
сказал Скрябин, — ваша интуиция бессознательно последовала за
законами, существование которых вы тщетно пытались отрицать».
У меня имелось гораздо более простое объяснение факта. Когда я
сочинял это место, в голове у меня была сцена из оперы Рим-
ского-Корсакова «Садко», где народ вытаскивает большую сеть с
золотыми рыбками из озера Ильмень, испуская восторженные
крики: «Золото, золото!». Эти возгласы звучат в ре мажоре. Но
я не стал мешать моим двум коллегам покинуть кафе с видом
победителей, убежденных, что они полностью опровергли мое мне-
ние» (Воспоминания Рахманинова, с. 146—147). Этот рассказ
подтверждает, что сам Рахманинов выбирал ту или иную то-
нальность в связи с образно-смысловыми ассоциациями, нередко
восходящими к выдающимся сочинениям других авторов и за-
крепляющимися в собственных произведения}?,
378