Брянцева В.Н. Сергей Васильевич Рахманинов

Подождите немного. Документ загружается.

Мятежные настроения, выраженные в их пьесах,

оказались во многом созвучными с революционной ро-

мантикой молодого Максима Горького, опубликовав-

шего в 1895 году легенду о горящем сердце Данко (в

рассказе «Старуха Изергиль») и первый вариант Песни

о Соколе. При этом для Рахманинова «путь к свету»

слился с восторженным воспеванием весеннего поло-

водья, приобретающего значение обобщенного лирико-

эпического образа родины, пробуждающейся к новой

жизни

Вспомним, что в конце века русские живописцы

внесли в пейзаж небывалое для этого жанра идейное,

лирико-философское содержание. Это сказалось преж-

де всего в эволюции творчества И. Левитана, который

в середине 1890 годов от сумрачных, «минорных» лири-

ко-трагедийных полотен — «Владимирки» (1892), «Над

вечным покоем» (1894)—перешел к мажорным лири-

ко-гимническим пейзажам с частыми весенними моти-

вами («Март», «Весна. Последний снег» — 1895, «Вес-

на. Большая вода»— 1897).

И когда у Рахманинова упоение светлой красой

родной природы объединилось со смелой романтической

окрыленностью, возник такой высокооригинальный ше-

девр, как «Весенние воды».

9 марта 1897 года Рахманинов выехал в Петербург,

чтобы присутствовать на трех репетициях своей симфо-

нии, назначенной к исполнению в третьем Русском

симфоническом концерте. Из Москвы прибыл Танеев, а

также приехали Слонов, Сахновский, Наташа Сатина,

Леля Крейцер. Генеральная репетиция 14 марта и кон-

церт 15-го весьма заинтересовали музыкальный Петер-

бург, так как в программе стояла не исполнявшаяся

около тридцати лет ранняя симфоническая поэма Чай-

' Примечательно, что Глазунов, мало склонный по натуре к во-

площению драматической динамики движения «от мрака к свету»

(написал в 1894 г. малоудачную симфоническую фантазию с этим

названием), заинтересовался теми же тютчевскими «Весенними во-

дами» и выбрал из стихотворения в качестве эпиграфа к своей

светло-покойной симфонической картине «Весна» (1890) одну лишь

третью строфу:

Весна идет! Весна идет!

И тихих, теплых майских дней

Румяный, светлый хоровод

Толпится весело за ней.

252.

KOBcKoro <<Фатум», партитура которой, уничтоженная

автором, была восстановлена по оркестровым голосам.

В зале дворянского собрания можно было увидеть

Н. А. и Н. Н. Римских-Корсаковых, В. В. и Д. В. Ста-

совых, Ц. А. Кюи, Э. Ф. Направника, Ф. М. Блумен-

фельда, Н. Ф. Финдейзена, В. В. Ястребцева, киевского

дирижера А. Н. Виноградского, самого М. П. Беляева,

Д. А. Скалона с тремя дочерьми. Сам Рахманинов,

стараясь скрыть волнение, расположился подальше ото

всех, примостившись на витой лестнице, ведшей из пар-

тера на хоры.

С первой репетиции для него началось тяжелое ис-

пытание: в сером, бесформенном звучании оркестра он

не узнавал задуманного, выношенного, заветного. Не-

ужели настолько плоха оркестровка? Нет! Если бы он

сам мог встать за дирижерский пульт! Но там выси-

лась грузная, монументальная фигура Глазунова, флег-

матично махавшего дирижерской палочкой и более

всего озабоченного, по-видимому, тем, чтобы как-нибудь

успеть за три репетиции пройти незнакомые оркестру

крупные произведения да еще вдобавок одно неболь-

шое новое сочинение третьесортного петербургского

автора. «Сергей Васильевич, видимо, очень нервничал,

в моменты пауз подходил к Глазунову, что-то ему го-

ворил, но вывести его из состояния полного безразли-

чия Рахманинову так и не удалось», — вспоминала

Е. Крейцер-Жуковская о генеральной репетиции'.

Большой, однако совершенно несходный по темпера-

менту с Рахманиновым музыкант, Глазунов, «страстно

любя дирижирование, считая себя прирожденным ру-

ководителем оркестра... не замечал, что в его натуре

отсутствуют покоряющая властность и организующая

воля, которые способны объединить всю сложную рабо-

ту мысли в момент дирижирования, чтобы передать

намерения и чувства оркестру»

Таким образом, трудно было бы подобрать более

неблагоприятные репетиционные обстоятельства и бо-

лее неудачного интерпретатора для такой сложной,

смелой по замыслу партитуры, как Первая симфония

Рахманинова. И потому не удивительно, что премьера

произведения оказалась жестоко несправедливым про-

валом. Автор приведенной характеристики Глазунова,

' Воспоминания о Рахманинове, т. 1, с. 288.

^ Хессин А. Б. Из моих воспоминаний. М., 1959, с. 106—107.

253.

со временем крупный дирижер Александр Хессин, ко-

торому Рахманинов предварительно проигрывал свое

новое сочинение, вспоминал: «Я был на концерте и

явился свидетелем совершенно кошмарного исполнения

этого талантливого произведения: Симфония была не-

достаточно срепетирована, оркестр «шатался», отсутст-

вовала элементарная устойчивость в темпах, многие

ошибки в оркестровых партиях оказались не исправ-

ленными, а главное, поражала мертвая, внешняя, фор-

мальная передача без проблесков увлечения, подъема

и яркости оркестрового звучания!»'. Этому вторят вос-

поминания А. В. Оссовского: «Живой свидетель собы-

тия, присутствовавший на генеральной репетиции и

концерте, удостоверяю, что исполнение симфонии было

сырое, недодуманное, недоработанное и производило

впечатление неряшливого проигрывания, а не осуш,ест-

вления определенного художественного замысла, кото-

рого у дирижера явно и не было. Ритмическая жизнь,

столь интенсивная в творчестве и исполнении Рахмани-

нова, увяла. Динамические оттенки, градации темпа,

нюансы экспрессии — все то, чем так богата его музы-

ка, исчезло. Бесконечно тянулась какая-то аморфная,

мутная звуковая масса. Вялый характер дирижера до-

вершал всю томительную мертвенность впечатления»

Итак, то, что прозвучало под управлением Глазуно-

ва, оказалось очень далеким от существа рахманинов-

ской партитуры. В результате, по словам того же Ос-

совского, произведение, «несомненно обогащавшее рус-

скую симфоническую литературу, было не понято, не-

дооценено, грубо отвергнуто. Голосов, не признававших

вообще творческой одаренности композитора, не было,

но во всех концах зала одинаково слышались одни

только порицания, возмущения, недоумения, даже гру-

бая ругань. Иные, пожимая плечами, удивлялись, ка-

ким образом такое «декадентское» произведение могло

вообще проникнуть в благовоспитанные программы бе-

ляевских концертов»В таком же ключе прозвучали

на страницах петербургской прессы и голоса многих

музыкальных критиков. Закономерно и то, что самыми

злорадными словами начиналась рецензия Кюи: «Если

бы в аду была консерватория, если бы одному из ее

' Воспоминания о Рахманинове, т. 1, с. 465.

2 Там же, с. 382.

3 Там же, с. 381—382.

254.

даровитых учеников было задано написать программ-

ную симфонию на тему «семи египетских язв» и если

бы он написал симфонию, вроде симфонии г. Рахмани-

нова, то он бы блестяще выполнил свою задачу и при-

вел в восторг обитателей ада...»

Примечательно, что Рахманинова за его симфонию

чуть ли не самым первым из русских композиторов по-

пытались зачислить в декаденты, коих в музыке до той

поры усматривали главным образом на Западе, в Рос-

сии же—лишь в сфере литературы н живописи. Ибо

исполнение Глазунова, не раскрывшее ни глубины, ни

смелости сочинения, неизбежно преувеличило действи-

тельно присущ,ие ему черты нестройности, усложненно-

сти общей концепции и отдельные недочеты в изложе-

нии мыслей (ибо иногда, например, «полифонические

пласты» лишь просматриваются в партитуре, но не мо-

гут быть вполне рельефными для слуха даже при са-

мом старательном выигрывании). При таких обстоя-

тельствах непонятно резкими могли показаться отдель-

ные гармонические сочетания, подчас в своей смелости

представлявшиеся «вычурными» даже Танееву. Это тем

более вероятно, что аудитория 1890 годов вообще была

склонна замечать скорее гармоническую, а не мелоди-

ческую новизну раннего рахмаииновского творчества.

В результате 15 марта 1897 года оказалось «черной да-

той» в истории русской музыки. В этот день было как

бы заживо погребено

одно из интереснейших произве-

дений, которому предстояло вновь зазвучать лишь спу-

стя почти полвека, уже после смерти автора. Ему же

самому репетиции и концерт нанесли страшную психо-

логическую травму, вселив трагическое неверие в свои

творческие силы.

Вечером 15 марта, едва закончилась симфония, Рах-

манинов выбежал из зала, вскочил в первый попав-

шийся трамвай и долго бесцельно ездил по петербург-

ским улицам. Но потом все-таки взял себя в руки на-

столько, что смог явиться на ужин, куда был заранее

приглашен Беляевым н на котором пришлось выслуши-

вать всяческие утешения. (Впрочем, Римский-Корсаков

еще на репетиции с резкой прямотой заявил, что про-

изведение ему совсем не понравилось.) Через день, за-

няв денег на дорогу у сестер Скалон, Рахманинов по-

' Кюи Ц. Третий русский симфонический концерт. — «Новости

и биржевая газета», 1897, 17 марта.

255.

кинул Петербург, заехав на два-три дня под Новгород,

в Борисово, к бабушке Софье Александровне Бутако-

вой, которую ему довелось повидать тогда в последний

раз

Вскоре по возвращении в Москву он попробовал

приняться за новую симфонию. От этой попытки ос-

тался черновой набросок в 55 тактов (простенькая ма-

жорная тема и ее развитие) с грустной надписью:

«Эпизоды к моей новой симфонии, которая, судя по

ним, не будет представлять значительного интереса.

С. Рахманинов. 5 апреля 1897 г.» В том же месяце

на страницах «Русской музыкальной газеты» Н. Ф.

Финдейзен благожелательно отозвался о рахманинов-

ской симфонии — «не совсем удачно переданной, а по-

тому далеко непонятой и неоцененной публикой... за-

ключающей в себе немало новых порывов, стремлений

найти новые краски, новые темы, новые образы», но,

в то же время, производящей впечатление «чего-то не-

досказанного, неразрешенного» ^ Однако рецензия не

могла послужить большим утешением. Важнее всего

был собственный строгий суд. «Верно только то, — пи-

сал Рахманинов 6 мая Затаевичу, — что меня совсем

не трогает неуспех, что меня совсем не обескураживает

руготня газет — но зато меня глубоко огорчает и на

меня тяжело действует то, что мне самому моя Симфо-

ния, несмотря на то, что я ее очень любил, после первой

же репетиции совсем не понравилась... Значит, плохая

инструментовка, скажете Вы. Но я уверен, отвечу я,

что хорошая музыка будет «просвечивать» и сквозь

плохую инструментовку, а я не нахожу, чтоб инстру-

ментовка была совсем неудачна. Остается, значит, два

предположения. Или я, как некоторые авторы, отно-

шусь незаслуженно пристрастно к этому сочинению,

или это сочинение было плохо исполнено. А это дейст-

вительно было так... Это, кажется, вероятная точка

зрения. Тем более, что эта Симфония, если и не дека-

дентская, как пишут и как понимают это слово, то

действительно немного «новая». Значит, ее уж нужно

сыграть по точнейшим указаниям автора, который, мо-

Другая бабушка, Варвара Васильевна Рахманинова, скончалась

10 декабря 1896 г.

2 ГЦММК, фонд 18, № 53.

^ Ф и н д е н зе н Н. 3-й и 4-й русские симфонические концерты к

6-й русский квартетный вечер. — «Русская музыкальная газета»,

1897, апр., стб. 650—651.

256.

жет быть, помирил бы хоть этим немного себя с пуб-

ликой, и публику с произведением (то есть произведе-

ние для публики было бы в этом случае более понят-

но). Не потому ли и моим приятелям, ездившим в Пе-

тербург, она не понравилась (не публика, а Симфо-

ния), хотя, когда я сам играл им ее, они говорили дру-

гое. В данную минуту, как видите, склонен думать, что

виновато исполнение. Завтра, вероятно, и это мнение

переменю. От Симфонии все-таки не откажусь. Через

полгода, когда она облежится, посмотрю ее, может

быть, поправлю ее и, может быть, напечатаю — а мо-

жет быть, и пристрастие тогда пройдет. Тогда разорву

се...»

Спустя десять лет Рахманинов все еще не отказы-

вался от мысли о новой редакции Первой симфонии.

Но спустя двадцать лет вынес ей суровый приговор:

«До исполнения Симфонии был о ней преувеличенно

высокого мнения. После первого прослушивания — мне-

ние радикально изменил. Правда, как мне уже теперь

только кажется, была на середине. Там есть кой-где

недурная музыка, но есть и много слабого, детского,

натянутого, выспренного... Симфония очень плохо инст-

рументована и так же плохо исполнялась... После этой

Симфонии не сочинял ничего около трех лет. Был подо-

бен человеку, которого хватил удар и у которого на

долгое время отнялиаь и голова и руки... Симфонию

не покажу и в завещании наложу запрет на смотри-

ны...» ^ Запрет этот, однако, ныне нарушен, и возрож-

денная симфония, зазвучав в 1945 году, доказала весь-

ма преувеличенную самокритичность авторского суж-

дения.

В первые месяцы после провала симфонии состоя-

ние молодого музыканта было чрезвычайно тяжелым.

Ему казалось, что он никогда не сможет больше сочи-

нять, что для него закрыты все иные пути деятельно-

сти, кроме удручающей мелкой педагогической работы.

Н. и Л. Скалой, приехав 13 мая в Москву, нашли Рах-

манинова «в самом ужасном виде. Он сильно исхудал,

и каждое движение вызывало у него невралгические

боли»®. Сестры увезли своего друга в далекое Игнато-

ве. От Нижнего Новгорода пришлось плыть на паро-

' Письма, с. 143—144.

2 Там же, с. 480.

^ Воспоминания о Рахманинове, т. 1, с. 264.

9 в. Брянцева 257

ходе, потом — на лодке пг сильно разлившейся Волге,

потом медленно ехатъ по тряской дороге в тарантасе

(сестры заботливо обложили больного подушками).

Вскоре в Игнатово прибыли и другие члены семьи Ска-

лен. Внимательный уход, тишина, окружавшая живо-

писная природа — лес, река, заливные луга — все это

постепенно стало восстанавливать силы Рахманинова.

Начать заниматься композицией он, однако, не мог и

отказался от предложения С. В. Смоленского писать

литургию, но взялся за заказанную Беляевым рабо-

ту — переложение для фортепиано в четыре руки Шес-

той симфонии Глазунова (с которым сумел сохранить

искренние, добрые отношения).

В середине сентября, по приезде в Москву, Рахма-

нинов получил очень обрадовавшее его приглашение —

занять пост второго дирижера в Московской Частной

русской опере. Оно исходило от ее владельца и режис-

сера, известного мецената С. И. Мамонтова, привле-

кавшего в свой театр молодые таланты — в особенно-

сти художников (они составили целое созвездие

имен — В. Васнецов, К. Коровин, В. Поленов, М. Вру-

бель, В. Серов, С. Малютин) и певцов, среди которых

с осени 1896 года заблистало имя Федора Шаляпина,

Приглашение Рахманинова не вызвало удовольствия у

первого дирижера — итальянца Е. Эспозито, посредст-

венного ремесленника. Поэтому он нарочно промолчал,

когда Рахманинов на своей первой репетиции по не-

опытности не стал подавать знаков певцам, будучи уве-

ренным, что в такой известной опере, как «Иван Суса-

нин» Глинки, они сами знают, где им вступать. Однако

произошел непонятный для дирижера-дебютанта хаос.

Так как репетиция была дана всего одна, спектаклем

пришлось, разумеется, дирижировать Эспозито. Про-

следив за его исполнением, Рахманинов сам понял, в

чем его ошибка, и, когда ему поручили провести «Сам-

сона и Далилу» Сен-Санса, он успешно дебютировал

12 октября, в помещении театра «Эрмитаж».

Многочисленная публика хорошо приняла дебютан-

та, много раз вызывала его. Но сам Рахманинов не

особенно был доволен собой и боялся верить почти

единодушно одобрявшей его прессе. «Это была первая

дирижерская проба — и притом в такой опере, где не-

мало больших ансамблей, где оркестр играет видную,

самостоятельную роль, где вся конструкция рассчитана

на сложный механизм и современные требования

258.

Grand Opera, — писал анонимный рецензент «Москов-

ских ведомостей». — Понятно поэтому то смущение, от

которого не мог вначале отделаться молодой дебютант

и которое особенно отразилось на вступлении хоровых

голосов. Но это длилось недолго. Уже с половины пер-

вого акта шероховатости стали исчезать; Рахманинов

твердо и решительно взял в руки бразды правления

оркестром и не замедлил показать, какие богатые ди-

рижерские способности кроются в нем. Прежде всего'—

оркестр звучит у него совсем особенно: мягко, не за-

глушая пение, и в то же время до мелочей тонко, точно

это специально симфоническая музыка, а не оперный

аккомпанемент. Главная заслуга Рахманинова в том,

что он сумел изменить оркестровую звучность Частной

оперы до неузнаваемости! Но нам кажется, что при та-

ком неуверенном хоре, какой был на этот раз, не ме-

шало бы в фортиссимо ансамблей дать оркестру боль-

ше резкости и силы: это сплотило бы всю звучащую

массу и не так обнажало бы неприятную разрознен-

ность хоровых голосов. Остается пожелать Рахманино-

ву побольше власти над самим собою (что, конечно,

со временем будет достигнуто), ибо только при таком

условии горячность и увлечение, проникающие его ди-

рижирование, могут вдохнуть «дух жив» в общий ход

исполнения» О втором спектакле «Самсон и Далила»

та же газета сообщала: «Хоры шли много увереннее, и

Рахманинов провел всю оперу безукоризненно»

При первом выступлении Рахманинова эпизодиче-

скую партию Старого еврея в «Самсоне и Далиле» спел

Шаляпин. В следующей опере, порученной Рахманино-

ву и впервые проведенной им 19 октября — «Русалке»

Даргомыжского—Шаляпин исполнял партию Мельни-

ка. С 12 ноября Частная опера перенесла спектакли в

свое основное помещение — театр Солодовникова.

Здесь к репертуару Рахманинова прибавились «Кар-

мен» Визе, «Орфей» Глюка, «Рогнеда» Серова (послед-

няя— с участием Шаляпина), «Миньона» Тома и «Ас-

кольдова могила» Верстовского (первые выступления

28 ноября, 3, 11, 12 и 21 декабря). Пресса продолжала

отзываться о новом дирижере весьма положительно.

19 января 1898 года в театре Солодовникова слу-

' «Московские ведомости», 1897, 14 окт., № 283 (Театр и му-

зыка).

2 Там же, 15 окт., № 284.

9* 259

чился большой пожар. Мамонтову пришлось срочно

снять на месяц Интернациональный театр (ныне Театр

им. Маяковского), где обычно подвизались драматиче-

ские, либо опереточные труппы. Неудобства этого по-

мещения, в особенности его плохая акустика, с другой

же стороны — суета, спешка, всяческие неполадки в

связи со срочным переездом плохо отразились на под-

готовке «Майской ночи» Римского-Корсакова (с Шаля-

пиным в роли Головы). Премьера состоялась 30 янва-

ря под управлением Рахманинова и вызвала серьезные

нарекания критиков, в том числе по части оркестрового

звучания. Но при данных обстоятельствах упреков в

адрес дирижера сделано не было. Последней же но-

вой работой Рахманинова оказался второй акт «Вражь-

ей силы» Серова, которым он продирижировал 12 фев-

раля в один вечер с «Аскольдовой могилой». 15 февра-

ля Частная опера закончила свой московский сезон и

отправилась гастролировать на два месяца в Петер-

бург, куда Рахманинов не поехал и вообще более уже

за капельмейстерский пульт в мамонтовской антрепри-

зе не встал. Таким образом, его дирижерская работа

продолжалась немногим более четырех месяцев, в те-

чение которых он провел около тридцати спектаклей.

Уже к концу этого небольшого срока в печати стали

раздаваться такого рода мнения: «...г. Рахманинов ве-

дет оркестр и теперь в сотни раз лучше г. Эспозито...

На месте дирекции, русские оперы я не отважился бы

давать бездарному г. Эспозито, когда у меня имеется

такой отличный музыкант, как г. Рахманинов»'. Сам

же он, начав работу у Мамонтова с энтузиазмом, спу-

стя какой-нибудь месяц ощутил большую неудовлетво-

ренность организационным хаосом, составом труппы и

художественным уровнем спектаклей. Разочаровало

его, в частности, и то, что Мамонтов не выполнил обе-

щание включить в репертуар драматическую поэму

«Манфред» с музыкой Шумана, в которой предполага-

лось выступление Шаляпина в качестве драматическо-

го актера-певца

«Все-таки я служу еще пока в теат-

ре, — писал Рахманинов 22 ноября 1897 года Людмиле

^ Ли п а е в Ив. Музыкальная жизнь Москвы. — «Руская музы-

кальная газета», 1898, февр., стб. 202.

^ Это было осуществлено (при участии В. Ф. Комиссаржевской)

14 декабря 1902 г. в четвертом симфоническом собрании москов-

ского Филармонического общества под управлением А. И. Зилоти.

260.

Скалон, — и надеюсь выдержать эту службу до конца

сезона, хотя, исключая денежной стороны, мне никакой

пользы это время не принесет, потому что дирижерский

Рубикон я перешел, и мне теперь нужно только безус-

ловное внимание и подчинение к себе оркестра, чего я

как второй дирижер никогда от них не дождусь»

Итак, Рахманинов не только быстро перешел «дири-

жерский Рубикон», но столь решительно устремился

вперед в своих художественных запросах, что они при-

шли в резкое противоречие с общим положением в

Частной опере. Ибо Мамонтов, внесший своими поста-

новками много ценного в русское оперное дело, главное

внимание сосредоточивал, однако, на театрально-деко-

рационной, а не на музыкальной стороне спектакля. Он

продолжал удовлетворяться ремесленным уровнем ди-

рижирования Эспозито, под управлением которого шли

«Иван Сусанин», «Князь Игорь», «Псковитянка», «Хо-

ванщина», «Садко» (все — с участием Шаляпина), в то

время как репертуар Рахманинова пополнился лишь

такими партитурами, как «Рогнеда», «Аскольдова мо-

гила», «Миньона». Понятно, что эта работа, принеся в

принципе большую практическую пользу Рахманинову,

вскоре стала его лишь сильно утомлять.

Однако после окончания сезона деятельность Рах-

манинова в Частной опере еще продолжалась — в «за-

кулисной» форме, но с-большими художественными ре-

зультатами. Летние месяцы он провел во Владимир-

ской губернии, в имении Путятино, принадлежавшем

артистке мамонтовской труппы Т. Любатович. Она при-

гласила к себе многих сослуживцев, в том числе Ша-

ляпина. Несмотря на то, что в прошедшем сезоне Ша-

ляпин сравнительно немного пел под управлением Рах-

манинова, они успели завязать между собой дружеские

отношения и летом поселились вместе, в флигельке,

именовавшемся «егерским домиком». Шаляпин разучи-

вал с Рахманиновым новые партии — Фальстафа в

«Виндзорских проказницах» Николаи, Галеофу в «Анд-

жело» Кюи, а также трудную партию Сальери в недав-

но оконченной Римским-Корсаковым опере «Моцарт и

Сальери», принятой к постановке Мамонтовым.

Рахманинов сумел заставить Шаляпина, никогда не

занимавшегося ни в каком музыкальном учебном заве-

дении, быстро пройти курс теории музыки и даже гар-

' Письма, с. 155.

261.