Бибихин В.В. Другое начало

Подождите немного. Документ загружается.

над государством, опека над социумом; понимание того, что это

не сталкивающиеся структуры. Если происходит столкновение,

то оно временное.

A. М. Копировский. Скажите пожалуйста, всё-таки нельзя

ли прояснить, может быть уточнить термин. Мне показалось,

что под словом «община» вы понимаете и общину в таком вот

первохристианском смысле слова, та самая хабура Господа и

апостолов, и вместе с тем такой уже вполне юридический тер-

мин «приходская община», т. е. люди, себя самоидентифици-

рующие с определенной структурой. В этом смысле есть неко-

торое противоречие. Что понимать под вашим термином? Вот

вы сказали, что, например, община шествует и у неё спонтан-

но возникает мысль, ну там, скажем, пойти поухаживать за

источником со святой водой. Это очень хорошо сказано. Мы

правда тут вспомним, что, вообще, источников со святой

водой не бывает. Бывает «Святой источник», который вот

здесь стоит. Если за таким источником поухаживать, за заво-

дом с водой, то это конечно не функция общины, и никогда

никакая община, в первохристианском смысле, не поставит

себе задачей — важной и существенной — поухаживать за

той или иной водой, в частности, — за такой. Мне кажется,

следовало бы здесь это разделить, иначе это, так сказать, вно-

сит некоторое смущение...

B. В. Бибихин. Спасибо. Вы сказали то, что я упустил. Мне

не удается провести различие между приходской общиной и об-

щиной как братством. Вообще трудно определить слово община

иначе как в контексте общения, литургического общения, кото-

рое как раз и создаст то, что я называю словами настроение, тон,

достоинство, осанка — новое качество человека, с которым он

получает дерзновение, дерзание выйти в мир. Можно пока ос-

таться на том феноменологическом уровне, где к социологичес-

ким различениям спускаться пока не нужно.

Л. Ю. Мусина. Я бы хотела сделать замечание по поводу

противопоставления непосредственной, спонтанной правоты об-

щины, и, так сказать, большей подлинности институционального

как более древнего, более основательного. Мне кажется, только

непосредственная правота общины собственно подлинная, пото-

му что она живая. Непосредственность тут критерий правоты.

Наоборот, институциональные вещи с их критериями древности,

масштаба, опыта в снятом виде часто рушатся очень легко и не-

посредственной самоочевидной правотой они не обладают. Меня

не убедило Ваше противопоставление в пользу институционалий.

329

В. В. Бибихин. Конечно. Институты имеют начало и конец.

Наоборот, новое общины — вечное в каком-то смысле без нача-

ла и без конца. Институты рушатся, но именно их крушение со-

здает такие наслоения горных пород, такое природное богатство,

которое — оно скрыто — вовсе не сразу бросается в глаза. Но-

визна общины — это как другое начало по отношению к темной

природе государства. Все исторически известные институты нуж-

даются в большем внимании чем кажется с первого взгляда.

Лее Шипман. Вы закончили свой доклад перспективой вхож-

дения, обязательного вхождения общины в государство. Спаси-

тель не вписался в государство... Какова судьба общины в госу-

дарстве в свете этого факта?

В. В. Бибихин. Отношение общины к государству только

одно, это выход в мир с целью дарить, всё остальное зависит от

дарования дарителя.

Лее Шипман. Но государство придает им определенную

форму, которая нужна государству.

В. В. Бибихин. Не так-то легко придать форму свежей моло-

дой общине. (Смех β зале.)

2000

К III тысячелетию

1. За идеями глобального свойства люди прячут свою

лень, порчу и растерянность от страшного суда. Конечно,

такая практика скомпрометировала себя окончательно и

бесповоротно. К сожалению, именно она по своей доступ-

ности распространяется все шире. История мира опреде-

ляется между тем духовными достижениями. Правильно

видеть их и небессмысленно говорить о них было бы в

свою очередь духовным достижением, о котором я могу

только мечтать.

2. Все многочисленные взгляды, концепции, теории,

занимающие сегодня умы элиты, кажутся мне способны-

ми повлиять в позитивном смысле на мировое развитие в

следующем столетии. Это влияние становится негатив-

ным, когда люди присваивают себе взгляды и теории,

боясь войти в них. Мы часто видим, что идеи усваивают-

Ответы на вопросы журнала «Искусство кино», 2000, № 1: 1. Какие

идеи глобального свойства, определявшие мировую историю в 20 веке,

кажутся вам скомпрометировавшими себя окончательно и бесповоротно?

2. Какие из многочисленных взглядов, концепций, теорий, занимающих

сегодня умы элиты, кажутся вам способными повлиять на мировое разви-

тие? 3. Готово ли современное человечество ответить на вызов, который

представляет собой перспектива создания «глобальной цивилизации»?

Какие конфликты 20 века сохранят свою актуальность в новом столетии?

С какими противоречиями человечеству предстоит столкнуться в буду-

щем? 4. Какие изменения на уровне личности необходимы для выжива-

ния людей в условиях единого мира? Какой тип лидера будет востребован

в 21 веке? 5. 19 век, по общему признанию, был веком литературы. В 20

доминирующую позицию занимаю кино. Какой вид искусства, по-ваше-

му, станет искусством 21 века?

ся как пища, растворяясь в натуре едока. Правильное соот-

ношение, когда человек переваривается ими, исправило бы

положение.

3. Современное человечество конечно готово по

своей мощи ответить на вызов глобальной цивилизации.

Почему же оно не отвечает? потому что слишком увлек-

лось перспективой ее создания? или потому что втайне

ощущает себя достойным апокалипсиса? Конфликт между

этими двумя инстинктами, вызвавший войны 20 века,

обострится в новом столетии. Он будет все больше пере-

ходить в глобальное противоречие между интересом вы-

живания вида и целью мировой жизни.

4. Изменения на уровне личности в нормальном слу-

чае мало помогают выживанию людей, в хорошем случае

вообще со временем перестают ему служить. В ненор-

мальном случае интерес выживания вызывает изменения

на уровне личности. Обычно на пути таких изменений

встает закон, божеский и человеческий. В России 20 ве-

ка, прикрываясь глобальными идеями коммунизма и капи-

тализма, упрочивается безответственность важного среза

общества перед судом. Реальный шанс в 21 веке будет

иметь только лидер, укрепляющий безусловную власть

нормы.

5. 19 век плохо расслышал то, что говорила ему про-

роческая литература. 20 век сумел немногим лучше по-

нять пророчества своего кино. Искусством 21 века станет,

возможно, домашний экран и съемки реальных сюжетов

видеокамерой (как «Барака» Рона Фрике), с фоном клас-

сики литературы и кино на том же экране.

Другое начало

1. Другое начало, der andere Anfang — слово Хайдегге-

ра в книге «О событии» (Beiträge zur Philosophie. Vom

332

Ereignis). Когда после войны Ханна Арендт посетила дом

Хайдеггеров во Фрейбурге, она осталась недовольна его

женой, Эльфридой Петри, ее обращением с мужем и в

частности тем что десятки тысяч рукописных страниц ва-

ляются неперепечатанные и жена не делает ничего чтобы

хоть как-то помочь их сохранению. Что бумаг так много,

знали только самые близкие люди. Ученик Хайдеггера,

очень хорошо вроде бы с ним знакомый, много писавший о

нем, в 50-х годах с осуждением говорил, что от всех лет,

пяти или шести, лекционных курсов Хайдеггера о Ницше

осталась только одна статья, «Слово Ницше 'Бог умер'», —

вот бесплодие ложно взятого курса, а Лёвитом взят верный.

Вскоре после того, как он так сказал, вышел большой двух-

томник Хайдеггера «Ницше», а еще через тридцать лет на-

чали выходить сами курсы о Ницше, их много. Но даже

знавшие об этих курсах все-таки не знали об этих записях

39 года о событии и о другом начале; они были впервые

напечатаны через полвека. Так не спешит мысль.

После объяснения названия, «К философии (О собы-

тии)», первая фраза книги такая:

Эти Beitrage являются спрашиванием на пути, который впер-

вые только еще прокладывается через переход к другому началу,

zum anderen Anfang, в которое вдвигается теперь (в философс-

ком сдвиге) западная мысль.

В следующей фразе говорится об истории. Везде в даль-

нейшем другое начало мысли и истории, мысли или ис-

тории равнозначны, равносильны. Семена не обязатель-

но должны быть огромными чтобы из них выросло что-

то большое; важное не обязательно должно быть у всех

на виду и светиться на всех экранах. «Божествование

Бога богов» совершается во всяком случае не так, чтобы

навязывать себя всем, но только это божение, это обо-

жение что-то весит, потому что только с Богом, во вся-

ком случае не без Бога бытие; только с бытием и через

бытиё сущее.

Другое (der andere) начало мысли названо так не потому что

оно просто другого вида чем любые иные прежние философии,

333

но потому что ему

должно

быть уникально другим из-за его отне-

сенности к уникально единственному и первому началу.

Другое начало другое именно потому, что единствен-

ное начало уникально. Никакое первоначало не могло по-

этому относиться к началу в смысле принадлежности

ему. Только другое начало встает вровень с уникаль-

ностью безусловного начала этим своим свойством друго-

го.

Первое начало остается решающим как первое и всё равно

преодолевается как начало,

т. е. в своем качестве первого начала. В важном смысле

можно сказать заостряя, что настоящее начало может быть

только другим, беря настоящее и другое во всех смыслах.

Поэтому

самое откровенно трепетное благоговение перед первым на-

чалом, впервые раскрывая его уникальность, должно идти рядом

с безусловностью отхода (от того первого начала), присущего

другому спрашиванию и другому сказу.

И наоборот: никакой поворот к своему невозможен без

греков, без их первою начала. Обе вещи должны идти

вместе: не увидев, как близки по-настоящему греки к на-

чалу (можно слышать в начале зачатие, кон, закон и

конец), нет надежды понять другое начала. И опять же: не

поняв, что начало — другое, мы не догадаемся, кто на

самом деле были греки.

Насколько не-обходимо оказывается размежевание с первым на-

чалом истории мысли, с такой же очевидностью спрашивание

(спрос) должно само осмысливать только свою нужду и всё вокруг

себя забывать.

Только через нужду, свою и острую, мы теперь знаем, дает

нам себя знать то, вокруг чего было первое начало, — во-

круг Бога и бытия, которые нас оставили. Только вот эта,

самая острая нужда, нас теперешних последних может свя-

зать и связывает с тем первым началом: нужда в Боге и в

334

бытии. Только через эту нужду мы прикасаемся к полноте

божения, Götterung, обожения и бытия. В этом смысле

все начала являются в себе непревосходимо полными. Они

изъяты из истории, не потому что они надвременно-вечны. Но

они больше чем вечность: прорывы времени, вмещающие для

бытия открытость его самоугаивания.

О вечности в этом смысле приходится говорить, что она

не над, а под временем.

Хайдеггер снова и снова возвращается к той правде,

что большое дело не обязательно должно быть громад-

ным.

Когда еще готовится другое (der andere) начало, то оно таит-

ся как большое изменение, и тем затаеннее, чем крупнее проис-

ходящее. Продолжает однако царить заблуждение, будто сущест-

венный перелом, который охватывает от самого основания всё,

должен сразу всеми же сообща быть осознан и понят и развер-

нуться в массовой общественности. Всегда бывает так, что лишь

немногие стоят в озарении этой молнии.

Кончим тут цитирование Хайдеггера. Эти первые стра-

ницы его важной книги о событии можно поставить клю-

чом ко всему им написанному. Дело у него всегда идет так

или иначе о другом начале, об уникальном начале истории

и о другом всякого настоящего начала.

2. В соображениях о нашей оставленности, которыми

мы хотели бы с вами поделиться, нет ничего такого, что

не прочитывалось бы так или иначе у Хайдеггера. С дру-

гой стороны, в них нет ничего такого, что можно было бы

отыскать в его тексте. Решив, что все говоримое здесь

просто Хайдеггер, читатель будет прав. Считая, что за всё

отвечает только говорящий, читатель будет тоже совер-

шенно прав.

Тема другого или нового начала напрашивается в наше

время. Сергей Сергеевич Хоружий говорит сейчас о нео-

патристическом синтезе в России как втором или другом

начале мировой мысли, имея в виду историческое и осно-

335

вополагающее значение идей. Анатолий Валерьянович

Ахутин пишет о новом начале. Так же ощущает нашу

эпоху композитор Александр Вустин.

Да, это кризис, но не в отрицательном смысле, а как завязка

чего-то совершенно неслыханно нового. Того, чему названия еще

не дано. Я абсолютно отчетливо ощущаю какие-то необычайные

перспективы, которым пока еще нет имени. И музыка это пред-

чувствует, она находится в состоянии предчувствия, как у ран-

него Шёнберга. В этом смысле мы живем в изумительное время

для искусства. — Вы себя чувствуете в конце старого или в

начале нового? — То и другое взаимосвязано: конец — это и

есть начало. Как в какой-нибудь сонате Бетховена происходит

сцепление: конец фразы накладывается на начало, и последний

такт одновременно является первым. Вот мы как раз попали в

такой такт.

Нужно иметь в виду эти объявления начала. Нельзя забы-

вать и об ожидании Михаила Михайловича Бахтина, что

русская мысль по-настоящему еще только должна быть.

Хайдегтер высказывался не раз в том смысле, что, ему ка-

жется, он будет по-настоящему впервые понят в России.

Для того, чтобы эти ожидания и объявления сбылись, надо

чтобы дело шло в России не о начале в России, не о рус-

ском начале (русской идее, русском духе, русской личнос-

ти), а о начале просто.

Современная ситуация позволяет говорить об опреде-

ленном или, напрашивается такое слово, надежном отно-

шении между нами и Богом. Бог оставил нас. С разных

сторон мы слышим о богооставленности. Лучше принять

это буквально. Мы оставлены Богом, это очевидно. Оче-

видно и другое: Бог чудесным образом оставил всех нас,

ныне живущих, в жизни и бытии. Бог оставил нас одина-

ково в обоих смыслах. Вопрос, оставлены ли мы Им пото-

му, что забыл нас, не только не поддается решению, но и

не очень существен в конечном счете. То, что Он оставил

Александр Вустин. Музыка — это музыка // Музыкальная акаде-

мия. 1996, 3, с. 22.

336

нас, когда мог бы прибрать к рукам, важнее всего. Хотя

бы и забыл, тем не менее оставил в мире. Мы вправе по-

ложиться на эту очевидность.

То, что мы, часто или постоянно говоря и думая о бо-

гоставленности — сами же повторяя эти слова и произно-

ся явно правду, — не слышим чудесного дарящего смысла

оставленности, показывает лишний пример странной глу-

хоты современного человечества к тому, что оно фор-

мулирует. Глухота конечно вызвана информационным

шумом. Шум как помеха информации преодолевается

техническими средствами. Наоборот, информация возрас-

тает в геометрической прогрессии, когда хочет преодо-

леть свой шум еще большим. Сон мог бы очистить, смыть

грязь. Сонный цветной туман другой, он как грязь мифа,

как грязь языка, даже как очистительная грязь бахтинской

карнавальной ругани. Со сном сейчас произошло то же

что со смертью. Смерть обманута, сон обойден, сознание

бессонно действует. Среди сплошного говорения мы

тонем в неуместности слова, которая хуже глухого молча-

ния.

3. Мы продолжаем расчетливо покорять физические,

психологические, акустические пространства. Человечест-

во оставляет много своих следов на земле и на телах. Оно

не может их не оставлять в осуждение себе. Мы оставле-

ны Богом, чтобы в свою очередь оставлять свои следы в

материи? Не слишком ли велика разница между тем, как

нас оставил Бог, и тем, как и что оставляем мы?

Вровень с тем, как Бог нас оставил, было бы только

оставление нами мира. Наша очевидная богооставленность

в отношении к нему дает, казалось бы, только эту санк-

цию. И опять по странной глухоте в оставлении мира мы

слышим уход от него, а не сбережение его после нас в

целости и сохранности. Загадочная глухота перечеркнула

для нас всё, что мы слышим, заставив воспринимать нашу

собственную речь лишь отчасти, отодвинув от нас широту

слова так же, как от нас отгорожены сон и смерть. То, что

могло бы по-настоящему задеть нас, отодвинуто в искусст-

337

во, поэзию, пророчество, библейские древности. Всё глав-

ное отгорожено от повседневности, в которой, как радо-

стно сказал упоенный вином новых кризисов высокопо-

ставленный чиновник, «уже не до поэзии», слишком много

«практического дела». Черты, которыми для нас отчерче-

ны наши смыслы, темны как сон наяву. Они могли бы

быть очищены откровением. На него, как на широту

слова, сознания уже не хватает.

В языке, который все больше создает нашу среду оби-

тания — мы живем в условиях, — сейчас нет способа го-

ворить о другом начале. Не хватает чистоты и строгости

грани между сном, которому в своей сути принадлежит

язык, и явью сознания; между молчанием, основой слова,

и речью, которой ткут по этой основе.

Мы оставлены богами. Услышим и другое в нашей

справедливой оставленности. Мы оставлены быть стран-

ным бытием. В самом деле, каким бы ни было отношение

Бога к бытию — оно неизвестно, — не приходится рас-

считывать на бытие без Бога. Мы оставлены, приходится

сказать, быть заново ничем. Когда в нашем слухе всплыва-

ют формулы Бог оставил нас быть, мы оставлены быть

ничем, бытие оставило нас ничему, то здесь можно слы-

шать лексику или повторение общих мест. Те же формулы

однако ложатся на повседневный, ежеминутный опыт, о

котором уверенно приходится говорить как о нашем соб-

ственном. В них можно слышать нигилизм. Но не обяза-

тельно.

4. Уверенное знание, что я оставлен Богом, что оно

мне дает? Простор головокружительной свободы, не мень-

ше и не больше. Полный этим открытием, я ничего не

могу сказать ни о Боге ни о себе. Я возвращен своему

одиночеству и не выхожу из глухого молчания. В них до-

статочно напряжения, чтобы опасаться подготовки к диа-

лектическому или апофатическому скачку. Его делать не

обязательно. Воздержимся от него. Останемся при самом

простом и убедительном, не вводя в действие философ-

скую технику. Оставленность окрашивает наш ежеминут-

338