Баумгартен А. История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли. Том 2. 1964

Подождите немного. Документ загружается.

предпочтительно перед частными своими следствиями, достоин получить

форму искусства, которая, будучи сведена к форме науки, делает

одновременно вполне наглядной и очевидной силу этих законов.

§ 73. Ложное правило всегда хуже, чем никакое. Но законы,

извлеченные лишь из того или иного примера и без дальнейшего своего

обоснования выдаваемые за универсальные, что они такое, как не вполне

явное заключение от частного к общему? Вот почему так часто они грешат в

отношении объема, если только не оказываются совершенно ложными. Но

добиться полной индукции никогда нельзя. А потому нужно усмотреть a

priori истину более важных правил, которые затем подтвердит и

иллюстрирует опыт, подобно тому, как он, может быть, явился и первой

отправной точкой при обнаружении их истинности. Потому-то частные

искусства, если они намерены отделить истинные правила от сомнительных,

нуждаются в особом принципе, посредством которого они могут познать

свои

собственные правила, а это значит, что эстетическому искусству должна

быть придана форма науки, дабы не приходилось всецело основываться на

упомянутом ненадежном рассмотрении отдельных сходных случаев.

§ 77. Вновь напоминаю: я не такой человек, который владеет во всех

отношениях эстетической наукой, и не воображаю, будто мой или чей-либо

другой ум изящен в родовом значении термина, и не считаю, что являюсь, в

частности, как достойным похвалы оратором, так и поэтом, и музыкантом и

т.д. Я уже заявлял, что прежде чем овладеть подобной теорией, нужно иметь

природу, дарование, талант, выучку, культуру гения и что без какой-либо

эрудиции едва ли можно приобрести опытность в прекрасном мышлении. Я

единственно доказывал, что такая опытность окажется полезной только в том

случае, если она станет первой и главной в своей области наукой. Теперь я

опять заявляю, что более точные и надежные упражнения [...] должны

продолжаться неослабно каждый день, и без них так называемые мертвые и

умозрительные правила, хотя и полезные, но которые ты не применял бы

практически, никогда не пойдут тебе на пользу, хотя в этом и заключается их

главное назначение.

§ 78. Общей отличительной чертой совершенного эстетика является, в-

четвертых, эстетический порыв, impetus (прекрасное возбуждение ума, его

горение, устремленность, экстаз, неистовство, энтузиазм, дух божий).

Возбудимая натура уже самопроизвольно, а еще более при содействии наук,

изощряющих дарование и питающих величие души, в зависимости от

предрасположения тела и от предшествующего состояния души, при

благоприятных обстоятельствах направляет к акту прекрасного мышления

свои низшие способности, склонности, силы, ранее мертвые, дабы они жили

согласные в феномене и были больше, нежели те силы, которые могут

проявить многие другие люди, разрабатывая ту же тему, и даже тот же самый

человек, не столь воодушевленный в другое время. И таким образом

подобные люди дают результаты, равные этим своим новым живым силам,

превосходящим их обычные силы и относящимся к этим последним, как

квадрат к корню. Состояние души, возникновение которого я описал, есть та

самая ορμή (устремленность), различные наименования которой я выше

привел, сообразуясь с ее степенями.

§ 97. Некоторые предметы прекрасного мышления мы не вправе

показывать раньше, чем мы не наделим их всеми возможными прелестями,

которые можно к ним добавить дополнительно. Здесь, поскольку (при

прочих равных условиях) всякая красота частей увеличивает красоту целого,

общую характеристику совершенного

460

эстетика увенчает, в-пятых, забота об отделке (limae labor et mora)*, т. е.

привычка с неослабным вниманием по мере возможности увеличивать в

прекрасно сделанном произведении мелкие достоинства даже мельчайших

его частей, устранять недостатки едва заметные, без ущерба для целого.

Прекрасное мышление в целом будет подобно картине.

§ 104. Натуральный род мышления, если он связывается с природными

силами готовящейся мыслить души и если он соразмерен природе тех

предметов, ради пользования или наслаждения которыми это мышление

происходит, или, короче говоря, натуральный род мышления, подражающий

этим природам, необходим для намеревающегося прекрасно мыслить

настолько, что все, не вполне познанное в прекрасно мыслящей душе,

природа множества предметов, как и все искусство изящного мышления,

видимо, охватывается этим единственным правилом: подражать природе.

§ 183. Я не хотел бы это изящество мыслей, как бы посредством

μετάβασις είς άλλο γένος (перехода в иной род) и словно вторгаясь со своим

серпом на чужую ниву, выводить из строжайших и верховных законов

блаженной жизни или, вообще говоря, из святейших прорицаний подлинного

христианства. Я предпочел бы рассматривать здесь это изящество как

непременное условие подлинно прекрасного произведения гениев при

полном отсутствии какового проступает некая безобразность, некое иное

изящество, обезображивающее — и не только в духе, не только в разуме, но

и в самом аналоге разума, который получает поддержку от природного

величия души, подкрепляемого практикой и обучением. Ведь задерживаться

на таких вещах нельзя без ущерба для нравов и, разумеется, лишь в виде

неизящного исключения, или по прихоти того, кто оценивает нравы только

на вкус, пусть даже вкус этот и не будет площадным и распутным.

§ 191. Абсолютное эстетическое величие материи требует, чтобы в

качестве предмета мышления и прекрасного созерцания не выбирались

объекты и материи, которые вовсе лишены величия, поскольку они

расположены ниже эстетического горизонта человека, т. е. суть в подлинном

смысле пустяки (вещи мелкие и ничтожные, мусор, глупости). Поэта я не

слушаю, когда он говорит пустяки (Цицерон, Парадоксы, 3). Отсюда

прекрасные слова Персия (Сатиры, V, 19):

Я ведь на то и не бью, чтобы ребяческим вздором

Лист у меня распухал, лишь весу способный дать дыму,

Грудь желаю раскрыть...**

* Ср.: Гораций. Наука поэзии, стих 291: «скучно и трудно опиливать чище работу».

** Перевод А. А. Фета.

461

§ 211. Добродетели и добрые нравы мы рассматриваем здесь лишь в ту

меру, в какую они становятся феноменом или в какую они оказываются

приметными в общении людей и внешнем образе жизни, не исключая и

самые тени добродетелей, отличие каковых от подлинной добродетели

обнаруживается лишь посредством интеллекта и разума.

§ 430. Существуют истины настолько мелкие, что соблюдение их или

упоминание о них находится ниже эстетического горизонта и, разумеется,

ниже прекрасной величины как абсолютной, так, конечно, и относительной.

Об этих бесконечно малых истинах эстетик не заботится. И никто не думает,

что и для историка не допускает исключении строгий закон: не умалчивать о

чем-либо истинном. Читая VI песнь «Энеиды»

...Отряд на Гасперийский брег молодежи

Прыгает пылкий...

А благочестивый Эней к высотам, где вышний Аполлон

Властвует, и далеко к тайникам ужасной Сибиллы,

К страшному гроту идет...*,

пусть эстетик не заботится и не помышляет о том, какой ногой ступил Эней

на почву Италии, хоти сущая истина, что он ступил либо левой, либо правой,

или, что менее благообразно, обеими сразу. [...]

§ 439. Эстетическая истина требует возможности объектов как

абсолютной, так и гипотетической в ту меру, в какую она усматривается

чувственно; всякая возможность требует единства, абсолютная —

абсолютного, гипотетическая — гипотетического. Поэтому эстетическая

истина также нуждается в обоих видах единства предметов мысли, в ту меру,

в какую единство это может быть схвачено чувственно, и нуждается в

неразрывности определений предметов мысли, не говоря уже о красоте

восприятия в целом. Это единство предметов в ту меру, в какую она есть

феномен, будет эстетическим, притом либо единством внутренних

определений в качестве единства действия (если объектом прекрасного

созерцания является действие), либо единством внешних определений и

обстоятельств в качестве единства места и времени.

Пусть эстетическая истина будет чем хочешь, лишь бы она была нечто

простое и единое, тогда у тебя будет одновременно и приятная округленная

краткость, и прекрасная связность. Вот почему единство нравилось

Августину настолько, что он назвал ее формой всяческой красоты.

§ 440. Эстетикологическая истина бывает либо истиной

универсального и понятий, или общих суждений, либо истиной единичного

* Перевод В. Брюсова.

и идей. Первую назовем общей, а вторую — единичной. В предмете общей

истины, в особенности чувственно, никогда не обнаруживается столько

метафизической истины, сколько в предмете истины единичной. Чем общее

эстетикологическая истина, тем меньше метафизической истины

представляется в том же объекте, как вообще, так в особенно в аналоге

разума. Вот одна из причин, почему эстетик, по мере своей возможности, в

высшей степени стремясь к соблюдению истины, отдает предпочтение

истинам более определенным, менее общим, менее абстрактным перед

истинами общими, абстрактнейшими и универсальнейшими, и единичным —

перед всеми общими. К тому же самому побуждает изобилие, ибо чем

определеннее у тебя предмет, тем больше различий, тем больше,

следовательно, будет о нем и прекрасных мыслей. То же требует величие —

как величие природное, так и эстетическое достоинство — если причислять к

какому-либо величию универсального одновременно и то, что прибавляют к

нему весомость, важность и богатство его различий.

§ 441. Эстетикологическая истина родовая есть перцепция большой

метафизической истины, эстетикологическая истина видовая есть перцепция

еще большей, эстетикологическая истина индивидуальная, или единичная,

есть перцепция наибольшей метафизической истины в смысле родовом.

Первая есть перцепция истинного, вторая — более истинного, третья —

наиболее истинного. Единичная истина касается либо внутренних

особенностей высшего верховного существа, либо абсолютно случайных

событий. Случайное не может быть представлено как единичное иначе, как в

виде возможности в пределах некоего мира. Поэтому единичная истина о

случайном либо полагает его как возможность и как часть нашего мира, и эта

истина вместе с высшей истиной абсолютно необходимого называется

таковой в самом строгом смысле, а в просторечии — просто истиной, либо

она полагается как возможность и часть иного мира, доступная

человеческому познанию,— истина гетерокосмическая.

§ 511. Если выдумываются такие вещи, которые не имеют места в

нашем мире в качестве возможных, как по причине некоторых обстоятельств

и предположений (надо полагать, известных тому, кто о них мыслит, и тем,

кто будет о них мыслить под его руководством), так и по причине

непреложного течения событии в нашем мире, — вещи, которые, однако, при

других предположениях, в нашем мире невозможных, могли бы или могут

быть мыслимы прекрасно и безобразно на средней ступени познания (per

cogitationem mediam), такие вымыслы называются гетерокосмическими,

поскольку их изобретатель как бы создает, вымышляя, новый мир, или, если

они повествуются преимущественно историком, называются поэтическими.

§ 513. Комплекс и бессвязная система всякого рода вымыслов, уже

принятых и допущенных большинством изящных умов, мы синекдохически

назовем миром поэтов. Здесь находят свое место большинство космогоний

философов, не исключая картезианской, в не меньшей мере, чем теогонии

древних теологов и всяческая мифология, не только более известная,

греческая и римская, но и передаваемая из поколения в поколение у разных

народов, от Индии до Эдды. Сюда же относятся всецело и жития святых,

вымышленные либо исторически, либо поэтически, их изваяния, обличия и

позы, в которых они обычно изображаются в живописи и скульптуре.

Совершенно новая, нетронутая земля — это каббалистический мир с его

жителями четырех стихий, которые некогда жили в полном мраке и т. д.

§ 514. В мире поэтов есть некая обширнейшая область химер,

вымыслов, лишенных всякой метафизической истины, которая заключается в

их объектах. Эту область мира поэтов мы назовем утопией. После того, как

значительная часть баснословного мира проникла в мир поэтов, человек,

намеревающийся прекрасно мыслить, не должен касаться его без

ограничении. [...]

§ 516. Некая поэтическая фантазия, не оскверненная прикосновением к

утопии поэтического мира, сообразная некоей его части, и притом

положительно, будет трактовать свой мир, создаваемый в качестве

гетерокосмического вымысла, так, что эстетически считаясь с будущими

слушателями, которым предстоит вникать в предмет, она будет вполне

согласоваться с хорошо познанной частью мира поэтов и сможет быть

образована мысленно из его антиципаций, развертывая свои события таким

образом, как это обычно происходит в данной области поэтического мира,

получая эстетическое единство с нею и обретая от нее свое правдоподобие.

Такого рода поэтический вымысел мы будем называть аналогическим.

§ 518. Поэтическая фантазия, созидающая свой мир так, что он вовсе

не оказывается подобным какой-либо области поэтического мира или

ведущим к ней приноровленным, остается совершенно недоступной. Ибо ей

не приходит на помощь предполагаемое у зрителей правдоподобие

поэтического мира, поскольку у этих последних нет достаточного числа

антиципаций, которые была способна находить у них, как мы видели,

фантазия аналогическая; ведь во всем поэтическом мире она чужая и не

может иметь места в нашей вселенной, а потому многим вообще она будет

казаться подобием лжи.

Если все же она должна была бы нравиться и стяжать достаточное

количество похвал, ей следовало бы иметь значительное внутреннее

правдоподобие, отменный порядок изящно связанных элементов,

гармонию в их последовательности, соответствие, поражающее глаза вместе

с ярким светом, приметное единство и вообще — во всех отношениях

отменное изящество.

§ 520. Поэтическая фикция, обнаруживающая какую-то аналогию с

поэтическим миром, а вскоре затем резко обрушивающаяся на ту самую

область этого мира, которую она сделала своей, утверждая противоположное,

нападающая на ее обычаи, являющая зрителем то, что в этом мире

происходило бы чисто случайно, без цели, что разъединяет в нем

неразлучное, такая фикция будет ненормальным вымыслом (figmentum

anomalon).

§ 614. Заботящийся о большей истине красоты в мышлении и об

изяществе будет добиваться... света, ясности и прозрачности всех мыслей,

но эстетических, достаточных для аналога разума, чтобы воспринимать

различия вещей.

§ 617. Эстетический свет и прозрачность сама истина велит разделить

па абсолютный, необходимый всему прекрасно-мыслимому, и

относительный…

§ 618. Итак, всякий эстетический свет, который ты усматриваешь в

вещах непосредственно, есть чувственная прозрачность вещей;

распространение ясности на множество знаков будет светом абсолютным, а

блеск и сияние живых мыслей и материи — светом относительным.

A. Baumgarten. Aesthetica acromatica

partes 1–2. 1750–1758. Пер. B. Зубова**

465