Бартелеми Д. Рыцарство. От древней Германии до Франции XII века

Подождите немного. Документ загружается.

I Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франции XII в.

острой проблемой, чем для королей и лейдов — современников

Григория Турского.

Таким образом, «германская» кровная месть в VI в. вполне отме-

чена, но историков XIX в. она тревожила с некоторым избытком, —

а жестокость суда поздней Римской империи, несомненно, тревожила

их слишком мало. Ведь, если читать Григория Турского внимательно,

некоторые детали в его текстах подтверждают обоснованность той

(относительной) дедраматизации франкского мира, которую совер-

шила антропология, начиная с новаторской статьи Джона Майкла

Уоллеса-Хедрилла

147

Самый развернутый эпизод — случай, когда смертельная нена-

висть, или файда, столкнула туренского аристократа Сихара сначала

с Австригизелом, которого он убил, а потом с Храмнезиндом, который

сначала согласился на мир, но потом в день пира (в очень герман-

ской, очень тацитовской атмосфере, на берегах Луары) отпилил ему

голову из-за шутки... Эту историю в двух действиях

148

, развивающую-

ся в медленном темпе, второй поворот которой был неожиданным,

много раз комментировали

149

. Этот сюжет стал обязательным для

всякого уважающего себя автора социологического очерка о вендетте.

Здесь показаны одновременно насилие и способы его ограничить —

публичные и частные процедуры примирения, а также новый виток

конфликта.

Месть в этом меровингском обществе, даже в референтном (са-

мом суровом) случае мести за кровавое преступление, совершаемой

с помощью кровных родственников, — не следствие импульса, не

проявление ярости и варварства, либо не только это. Это, скорей,

следствие социального предписания, стратегического выбора (мстить

в таких-то случаях, а не в других) и даже оправдания, сделанного

задним числом (представляющего данный акт как месть). Это настоя-

щая социальная практика, подчиненная нормам и предполагающая

полностью враждебное окружение, так что это не нарушение порядка

и не выплеск насилия.

Тем не менее при мести как системе применение силы все-таки не

исключено. Тут всё сильно зависит от общественного веса участвую-

щих лиц, и общество поощряет, предписывает определенное насилие,

в то же время в принципе сдерживая его и направляя в безопасное

русло. Мы даже встречаем случаи, когда, например, во времена Цеза-

ря и Амбиорига

150

, вожди мстили друг другу опосредованно, избирая

мишенью скорей подданных врага, чем его самого, то есть притесняя

слабых, которые зависят от противника.

1. Варварские воины

Тем не менее риск для жизни в конфликте королей и лейдов вы-

глядит, даже с учетом необъективности источника, ббльшим, чем

во времена Ордерика Виталия, другого важного очевидца действий

средневековой аристократии, более снисходительного, чем Григорий

Турский (рубеж XI—XII вв.). В VI в. гораздо чаще, чем в более ры-

царскую эпоху, о которой рассказывал Ордерик Виталий, одна из

излюбленных форм борьбы с врагом состояла в том, чтобы предать

его суду или гневу короля, приведя к последнему пленного вожака

противной группировки, захваченного в момент немилости. В таком

случае обвинение в римском преступлении оскорбления величества

могло стоить последнему жизни

151

или по меньшей мере обречь на

изгнание с конфискацией земель и сокровищ. Так, за Додоном по-

гнались и убили его, предварительно отрубив ноги и руки. В 590 г.

сыновья майордома Бургундии Ваддона были арестованы за убийства

и грабежи торговцев на большой дороге; они попытались подкупить

короля Гунтрамна сокровищами, но против них выступил один граф

(Маккон) и поведал об их преступлениях, в результате чего обоих

подвергли пыткам и после этого одного казнили, а другого изгнали

152

В 578 г. Даккой, покинувший короля Хильперика, был схвачен герцо-

гом Драколеном по прозвищу Усердный, который его связал и привел

к королю, пообещав ходатайствовать, чтобы тому сохранили жизнь.

Но на деле Драколен представил его в дурном свете, из-за чего ко-

роль велел убить Даккона. После этого Драколен попытался захва-

тить и герцога Гунтрамна Бозона. Последний напомнил ему о союзе

между ними, предложил свое имущество в обмен на свободу, но тот

отказался и повел себя вызывающе, показывая веревку, которой его

свяжет. Итак, Драколен пришпорил коня и атаковал Гунтрамна Бо-

зона, «но при ударе он промахнулся, копье сломалось, и наконечник

упал на землю. А когда Гунтрамн увидел, что ему грозит смерть, он,

призвав имя Господне и великую благодать блаженного Мартина,

поднял копье, вонзил его в горло Драколена; затем он приподнял

Драколена из седла, а один из приближенных Гунтрамна прикончил

Драколена»

153

. Вот истинный героизм герцога Гунтрамна Бозона —

с Божьей помощью против смертельного врага.

Итак, вражда проявляла себя в королевских дворцах, на празд-

никах и пирах, при встречах на большой дороге, и в этих разных

обстоятельствах часто едва не происходила, а иногда и происходила

трансформация вражды в дружбу с заключением союза — или наобо-

рот, что вызывало многочисленные упреки в изменах и неверности.

В 570-е гг. это могло принимать облик мелких частных войн, какую

Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франг/ии XII в.

вели в Австразии с одной стороны герцоги Урсион и Бертефред,

с другой — Луп. Однажды ост едва не расправился с Лупом, которо-

го спасло только энергичное вмешательство королевы Брунгильды

и произнесенная ею речь. Позже Урсион и Бертефред удалились

в крепость Вёвр близ одной виллы Урсиона. Урсион в самом деле

был настоящим врагом королевы и Лупа, и Брунгильда попыталась

отколоть от него Бертефреда, пообещав сохранить ему жизнь

154

После этого ост короля Хильдеберта II под командованием герцога

Годегизила (зятя Лупа!) отправился разорять земли Урсиона, поджег

крепость (бывшую базилику) и вынудил Урсиона выйти, препоясав-

шись мечом и дорого продав свою жизнь (он убил нескольких осаж-

дающих); однако, едва Урсион умер, как герцог Годегизил велел пре-

кратить бой и дал Бертефреду возможность быстро умчаться на коне.

Эта история снова показывает, что в конфликтах между лейдами

лилась кровь, и что в то же время ненужное кровопролитие пытались

пресекать... Это не безрассудная жестокость, и в определенном смыс-

ле почти понятно, что это не слишком шокирует Григория Турского

и его собратьев-епископов. Опечалила его в конечном счете только

ситуация, когда Бертефреда, укрывшегося в церкви, все равно убили

(забросав черепицей), потому что Хильдеберт II заявил, что желает

его смерти. Ведь христианин не должен убивать христианина в хра-

ме, это оскорбление для епископа и святого.

В феодальные времена всё будет обстоять иначе, но все-таки здесь

кое-что их предвещает — иногда щадят жизнь благородному человеку

и прибегают к косвенной мести, грабя чужие владения.

МЕЖДОУСОБНЫЕ ВОЙНЫ ФРАНКОВ

Если перейти от мести и частной вражды к междоусобным

войнам между королями за города и территории и к внешним войнам,

окажется, что их атмосфера была даже несколько менее жестокой.

Точнее, тут можно обнаружить новые факторы, сдерживающие во-

енное насилие, благодаря которым воинов убивали меньше.

Григорий Турский, не умалчивая о коварстве и жестокостях Хлод-

вига, с сочувствием повествует о его обращении в никейское христи-

анство и его победе над арианами-вестготами, а потом о победе его

сыновей над бургундами. Распри после раздела 511 г. не помешали

этим сыновьям вместе завоевать королевство бургундов в 534 г.,

а последний оставшийся в живых из них, Хлотарь I, в 558 г. воссо-

единил королевство франков (даром что у него на руках была кровь

1. Варварские воины

двух племянников). В 561 г. четыре сына Хлотаря в свою очередь

разделили его королевство и периодически конфликтовали между со-

бой, особенно Сигиберт, король Северо-Востока (Австразии), и Хиль-

перик, король Северо-Запада (вскоре Нейстрии), и, соответственно,

их супруги, Брунгильда и Фредегонда. После смерти обоих королей

(в 575 и 584 гг.) главой рода стал Гунтрамн, король Бургундии, ко-

торый поддерживал определенное равновесие в отношениях между

своими племянниками Хильдебертом II (подростком) и Хлотарем

II (младенцем), пытаясь охранить их от ярости женщин-цареубийц,

занятых файдой, каждая из которых была, соответственно, матерью

одного и теткой другого. Он пользовался поддержкой Григория Тур-

ского, который в то время писал свою «Историю» и в начале пятой

книги признается, что ему опостылело рассказывать «о раздорах

и междоусобных войнах, которые весьма ослабляют франкский народ

и его королевство»

155

. Он цитирует Малый Апокалипсис (Евангелие

от Матфея 24:8) о временах скорбей, когда близкие поднимутся друг

на друга. И внезапно становится более требовательным, ему приходит

мысль обратиться напрямую: «О если бы и вы, о короли, участвова-

ли в таких сражениях, в каких изрядно потрудились ваши предки,

чтобы народы, устрашенные вашим согласием, склонились бы перед

вашей силой! Вспомните, что сделал Хлодвиг, основоположник ва-

ших побед. Он перебил королей — своих противников, враждебные

племена разбил»

156

Вот всё представление Церкви, основанное на Библии, о том, ка-

ким должно быть христианское королевство, христианская империя:

гражданское согласие, а агрессивность обращена на внешних врагов.

Без оттенков: внутри — тотальный мир, вовне — война на уничтоже-

ние. Папа Урбан II не скажет ничего нового, когда призовет в Клер-

моне, в Оверни, 18 ноября 1095 г. к Первому крестовому походу.

Разница в том, что епископы меровингской Галлии довольствовались

исключительно наказами, увещеваниями, они не оказывали настояще-

го институционного давления, у них не было ни закона о перемирии,

ни закона о крестовом походе.

Григорий Турский мог только одобрить (или домыслить) соображе-

ния Теодориха I, сына Хлодвига и короля Северо-Востока (511-515),

побудившие того начать войну с тюрингами. Это справедливая месть

за клятвопреступления их короля, за убийство родичей, за истязания

заложников. «Пойдем же с Божией помощью на них», — говорит

он франкам, созванным на собрание, и выступает с речью, как ис-

тинный германский король. Он призвал на помощь и брата Хлотаря

I Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франции XII в.

(родственника, действующего заодно, хотя однажды он пытался того

убить), «обещая ему... часть добычи», если Бог дарует им победу.

И эта месть франков заключалась в избиении тюрингов с пленением

Радегунды, дочери их короля, которую Хлотарь сделал своей женой

157

;

что касается ее брата, сначала взятого в плен, то «потом он коварно

убил ее брата, используя для этого преступников».

Совершенно естественно, что междоусобные распри между сосед-

ними народами предполагали грабежи, обвинения в предательстве,

всевозможные дрязги. Это в любой момент позволяло совершить во-

енный набег ради мести. Еще существовали прочные связи и близость

между Франкией (до Рейна) и германскими народами, живущими за

Рейном, аристократии которых мало-помалу сближались с франками

либо эпизодически противились этому. Было бы преувеличением счи-

тать, что франкские воины истребляли целые народы, чего не делали

ни Юлиан Цезарь, ни до него Германик или Корбулон, имея больше

возможностей. Нигде, ни во внешних войнах, ни в междоусобных —

между родами, Меровинги не были непримиримыми.

Король Сигиберт (561-575), принявший власть над Северо-

Восточным королевством, — хороший пример почти рыцарских

учтивости и милосердия, если,верить Григорию Турскому. Последний

видит в нем практика сезонной войны, предпринятой против «гуннов»,

то есть дунайских аваров. В 562 г. «против них выступил Сигиберт

и, вступив с ними в бой, победил их и обратил в бегство. Однако

позже их король через послов добился дружбы с Сигибертом»

158

. До

слияния, как в свое время с армориканцами, дело еще не дошло, но

по крайней мере состоялся обмен престижными дарами и вежливо-

стями. Вскоре (в 566 г.) гунны снова взялись за оружие и одержали

победу; Сигиберт даже попал бы к ним в руки, если бы не был

«ловким и проворным», то есть далеким от всякого «варварского

неистовства». «Он подкупил дарами тех, кого он не смог одолеть

храбростью в сражении»

159

. Из этого последовал договор, заключен-

ный с ханом, о пожизненном мире, «и это по праву расценивается

скорее как похвала ему, чем бесчестие»

160

. Под пером Григория от-

вага и честь короля уравновешивают друг друга. В древней Германии

Тацит отмечал обмен дарами как явное проявление гостеприимства,

теперь вот подарки делаются врагу — получается, что враждебность,

умело сдерживаемая, стимулирует торговлю и заключение всевоз-

можных связей.

В отношениях со своим племянником Теодобертом, который сра-

жается против него, Сигиберт выглядит настоящим рыцарем в обще-

1. Варварские воины

принятом смысле слова: он берет его в плен и не причиняет ему

никакого зла — более того, отпускает его, одарив, «но предваритель-

но взяв с него клятву, что он никогда ничего против него не будет

предпринимать»

161

. Далее Теодоберт нарушил эту клятву, но (по этой

причине?) был покинут своими людьми; он вступил в бой, имея под

началом горстку воинов, и погиб; в его гибели обвинят австразий-

ского герцога Гунтрамна Бозона

162

Воинов для междоусобных войн со своим братом Хильпериком

Сигиберт набирал среди своих друзей-врагов за Рейном. Итак, во

главе оста, лишенного всякой римской дисциплины, он двинулся

к Парижу, но устал и не мог помешать своим бойцам грабить, жечь,

захватывать пленных. Более того, поскольку сражения не было, «не-

которые из этих племен стали роптать на него за то, что он уклонился

от битвы. Но Сигиберт, будучи бесстрашным, сел на коня, прискакал

к ним и усмирил их вкрадчивыми речами, а впоследствии многих

из них он приказал побить камнями»

163

. На сей раз он раз за разом

и в противоречивой форме показал себя «ловким и проворным».

Можно было бы добавить — мстительным: в нем есть что-то от его

предка, судя по истории с суассонской чашей!

На самом деле пусть Григорий Турский оплакивает эти междоу-

собные войны

164

, пусть они ранят его сердце, но он же показывает

и их пределы. Эти рассказы не опровергают свидетельства визан-

тийца Агафия Миринейского: «Случалось, конечно, что короли угро-

жали друг другу и выдвигали свои армии на боевые позиции. Но,

оказавшись друг против друга, франки всегда предпочитали мирно

договориться»

165

. И действительно, собственные лейды вынудили

Теодориха объединиться с братьями против бургундов в 534 г.;

просто мотив действия этих лейдов, по Григорию, — алчность, а не

сознание долга. Зато после его смерти они не дали его братьям убить

или оттеснить его сына Теодоберта I. В другой раз Теодоберта и Хиль-

деберта, преследовавших Хлотаря, заставила отступить (или дала

такую возможность), помимо увещеваний престарелой Хродехильды,

буря (в качестве предвестия), истолкованная как Божье знамение.

В целом войны между братьями в течение двух поколений сводились

к грабительским набегам на земли (паги) враждебного короля, к тор-

гу и отдельным умеренным столкновениям (предвестникам конных

поединков XII в.), когда осты встречались лицом к лицу. В 582 г.,

например, ост Хильперика двинулся в королевство Гунтрамна и разо-

рил Берри. Воины Хильперика осадили город Бурж, опустошили

его окрестности, убили много жителей в первом сражении. Тогда

I Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франции XII в.

Гунтрамн, у которого брат явно хотел отобрать право владеть Буржем,

пришел на помощь городу: «Но король Гунтрамн с войском выступил

против своего брата, возлагая всю надежду на волю Божию. Од-

нажды уже к вечеру он выслал войско и уничтожил большую часть

войска своего брата [Хильперика]. Но утром встретились послы

и заключили мир, взаимно обещая, что та сторона [то есть король]

, которая нарушит условия мира, заплатит другой стороне столько,

сколько присудят епископы и знатные люди; затем они удалились

с миром»

166

. Григорий Турский преувеличил «избиение», совершенное

накануне

167

; кстати, разве в конце дня начинают решительную битву?

Скорей всего, была простая стычка в ожидании большого сражения,

которое не состоялось. Но надо было говорить так, как написано,

чтобы спасти лицо.

Утверждать, подобно Агафию, что королей от столкновений всегда

удерживали лейды, не совсем верно. Роли «голубей» и «ястребов»

могли поочередно играть те и другие, причем среди лейдов каждого

короля часто были соперничающие группировки, одна из которых

толкала к войне, а другая выступала за мир.

Как нередко бывает в обществах, которые одушевляет и органи-

зует логика файды, победа в конфликтах достигалась благодаря соци-

альной работе, то есть переманиванию лейдов брата-врага. В самом

деле, многие имели связи и интересы на обеих сторонах и пытались

защитить эти интересы. Прежде всего надо иметь в виду, что в ме-

ровингском мире было три стороны конфликта, и Бургундия часто

переходила от союза с Австразией к союзу с Нейстрией и обратно,

рискуя восстановить против себя оба этих королевства, когда она при

случае вдруг приобретала гегемонию. Как и в других файловых обще-

ствах, все обычно выступали единым фронтом против игрока, вдруг

добившегося преимущества, вынуждали его не злоупотреблять своей

мощью, неявно ставя пределы его правам. Благодаря такой вязкости

политическая система достаточно хорошо могла воспроизводить себя.

Это была система упорядоченной анархии. И однажды здесь сможет

найти себе место более четкая христианская и рыцарская теория —

попутно исключив возможность некоторых слишком вызывающих

поступков, таких как убийство сыновей Хлодомера его дядьями

(в 524 г.) или же убийства либо покушения на убийства Сигиберта,

Хильперика, а позже Хильдеберта И, совершенные нанятыми сеидами

в следующем поколении.

С другой стороны, эта социальная система классов так воспроизво-

дилась потому, что знатные воины, короли и лейды, несмотря на еще

1. Варварские воины

жестокий образ жизни и определенное количество убийств, старались

не слишком часто убивать друг друга. Сезонные грабежи и разорения

крестьян воинами, подробно изученные Жоржем Дюби за длительный

период

168

, уже, похоже, стали одним из главных элементов войны.

ПОСВЯЩЕНИЕ ХИЛЬДЕБЕРТА И

Салический закон не дает определения аристократии как таковой,

указывая только, что в качестве антрустиона или сотрапезника франк

или римлянин пользуется королевским покровительством; убийство

такого человека искупить труднее, за это берут повышенную (трой-

ную) цену. У Григория Турского тоже нет родового названия для

аристократии, но все его рассказы, подтверждающие свидетельства

из «житий святых», подразумевают ее наличие. Это ее престиж и со-

циальное могущество хотят отстоять и превознести многочисленные

семейства, прибегая к кровной мести или к войне, домогаясь мило-

сти королей и, конечно, проводя некоторых из сыновей в епископы.

И в рассказах Григория достаточно разрозненных намеков (всякий

раз, когда это необходимо для создания интриги) на красивое оружие,

на прекрасных коней: это показывает, что те и другие символизируют

статус. В Северной Галлии, которая теперь называлась Франкией,

приблизительно до 600 г. оружие и коней еще часто клали с умершим

в могилу. И археология вполне подтверждает значение оружия как

признака социальной дифференциации.

Конечно, королевская власть, аристократия — во многих отноше-

ниях наследники Рима, равно как и Германии. У королей и лейдов

были казна и законы, юридические формулировки — как минимум

результат вульгаризации римских или их развития. И внуки Хлодви-

га вполне любили внешние признаки богатства в античном духе. Но

стиль взаимодействия и дух институтов, по крайней мере в отноше-

ниях королей с крупными собственниками, уже сеньорами и отныне

(на севере) исключительно франками, были, надо признать, скорей,

германскими (варварскими). Лейды со своими вооруженными сила-

ми прибывали в армии, фактически представлявшие собой не что

иное, как осты, собирались на общие plaid'ы, которые, не наследуя

напрямую германским собраниям (concilia), упомянутым Тацитом

169

все-таки немного их напоминали. У Меровингов были короли, обязан-

ные убеждать и быть образцовыми воинами, воплощать добродетели

господствующего класса, единой элиты

170

, которую характеризовало

ее оружие — кроме высшего духовенства

171

3 Зак. 3953

I Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франции XII в.

В наших источниках нет сведений о таком посвящении в воины

в VI в., которое бы представляло собой «чистый» ритуал вступле-

ния лейда в ряды взрослых мужчин и которое можно было бы со-

стыковать со знаменитыми строками Тацита

172

. Конечно, нельзя не

упомянуть передачу копья юному Хильдеберту II (сыну Сигиберта

и Брунгильды) его дядей Гунтрамном, королем Бургундии, в 585 г.,

хотя это по сути было усыновление по оружию

173

. Григорий Турский,

несомненно, лично присутствовал при этой церемонии. По край-

ней мере соглашение между двумя мужчинами он принял близко

к сердцу и составил о нем рассказ или, скорее, упомянул об этом

событии, представив его как обычай, и оно сильно повлияло на ход

его «Истории».

В 580 г., когда в силе был Хильперик, его брат Гунтрамн пригла-

сил своего племянника Хильдеберта II, еще ребенка, сына Сигиберта

(умершего в 575 г.) и Брунгильды, встретиться на границе их коро-

левств. Не имея детей, Гунтрамн выбрал его наследником, к большой

досаде Хильперика и его сторонников. В присутствии вельмож, «по-

садив его на свой трон, он передал ему все королевство со словами:

"Один щит нас защищает, и одно копье нас охраняет"»

174

. Пока что

это только обряд заключения договора между воинами о ненападении

и союзе против третьего лица, договора, примеров которых эпоха

(но не тацитовская) дает немало, и относятся они не к королям

175

Фактически дядя и племянник и, соответственно, их лейды объеди-

нились против Хильперика. Не то чтобы они сразу же внезапно

атаковали его. Они устроили общий пир, обменялись дарами в ат-

мосфере, достойной тацитовской Германии, и после этого отправили

к Хильперику послов с требованием «возвратить то, что он отнял

из владений их королевства» (Хильдеберта II), «если же он откажет,

пусть готовится к сражению»

176

. Никаких воинских предприятий, даже

в виде игр, не было, — только пир и обмен дарами, достойные скорее

благодушных германцев Тацита, чем спортивных рыцарей тысяча со-

того года. Лишь настоящая ритуализация конфликтов, перенесенных

в правовую сферу, без малейшего «варварского неистовства». Ведь

Хильперик не обратил внимания на этот ультиматум; можно было бы

сказать, что он, со своей стороны, ударился в римскую Античность,

так как он тем временем построил в Суассоне и Париже цирки,

чтобы «предоставить их народу для зрелищ», и фактически до его

смерти в 584 г. вызов остался без последствий.

В тот момент, отнюдь не попытавшись разгромить его вдову Фре-

дегонду и его совсем юного сына Хлотаря II, король Гунтрамн взял

1. Варварские воины

обоих под покровительство, что не помешало ему в 585 г. возобно-

вить соглашение с Хильдебертом II'

на фоне заговоров группировок

магнатов в обоих королевствах. Это тогда перед лицом собрания

король Гунтрамн, «вложив в руку короля Хильдеберта копье, сказал:

"Это означает, что я передал тебе все мое королевство"»

178

. Потом он

отвел того в сторону, чтобы сообщить имена опасных людей, а «за-

тем, когда все собрались на пиру, король Гунтрамн стал увещевать

войско, говоря: "Смотрите, о мужи, как мой сын Хильдеберт уже вы-

рос. Смотрите и остерегайтесь считать его ребенком. Теперь забудьте

о своей развращенности и своеволии"».

Далее Григорий Турский излагает (или перетолковывает) речь

Гунтрамна, обращенную к его епископам, в похвалу Хильдеберту II

как «человеку умному и деятельному», весьма осторожному и энер-

гичному

179

. «Тогда король добавил: "Правда, мать его, Брунгильда,

грозила мне смертью"», но Бог Псалтыря вырывает праведника из

рук его врагов. Гунтрамн мог рассчитывать на Него, тем более что

эта угроза была не слишком реальной! Важно, что он сам со своими

племянниками, он, посвятивший в воины подростка, крестный отец

новорожденного (которого тем не менее не решались показать ему,

опасаясь, как бы он не убил младенца — этот добрый Гунтрамн!), а так-

же с лейдами остались среди людей — как настоящие люди, активно

обсуждающие, как отомстить за недавнюю (в 584 г.) смерть своего

родича Хильперика

180

Так Григорий Турский в очень суггестивной манере излагает во-

инское (если угодно, германское), христианское (скорей, ветхозавет-

ное) и мачистское политическое заявление Гунтрамна. В свете этого

заявления посвящение Хильдеберта имело для последнего сразу два

нераздельных аспекта

181

. Это как подчеркивание связи между обоими

королями, так и утверждение взрослого и совершеннолетнего статуса

Хильдеберта II, а значит, его правомочности царствовать — правомоч-

ности, на которой Гунтрамн настаивает, чтобы добиться признания

племянника «общиной», как сказал бы Тацит, то есть, для 585 г., по-

литическим сообществом лейдов и епископов, из которых и состоит

реальное общество в королевстве, со своими собраниями и остами.

Значение этого обряда исполнения представляется тем большим,

что, когда закончится царствование Дагоберта (умершего в 639 г.), ме-

ровингские короли уже будут считаться только несовершеннолетними,

они будут обречены жить под опекой майордомов, а потом — герцога

франков (Карла Мартелла), потомка одного из последних, вплоть до

низложения последнего Меровинга (Хильдерика III в 751 г.). После

I Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франции XII в.

этого в королевских династиях будут проводиться, для наделения

наследников правомочностью, помимо обрядов посвящения в воины

также обряды избрания и миропомазания.

Как и посвящение в воины у германцев, мимоходом упомянутое

Тацитом, эта передача оружия Хильдеберту II имеет ряд сходных

черт с феодальным посвящением в рыцари, тоже важным, как мы

увидим далее, как для закрепления связи между посвятителем и по-

свящаемым, так и для придания последнему статуса взрослого воина.

С другой стороны, в XI и XII вв. за посвящением в рыцари, как

и в данном случае, последуют какие-либо притязания. Можно будет

сказать, что рыцаря скорей создавали эти обряды, чем рыцарство

в точном и куртуазном смысле слова; на рубеже тысяча сотого года

они часто способствовали сохранению грубого идеала древности

и раннего Средневековья, прежде чем их мало-помалу присвоило на-

стоящее рыцарство.

Тем временем, хотя можно говорить и об эволюции римских

начал, в меровингские времена происходило и некое становление

германского характера. Символика оружия вела к возникновению но-

вых обычаев (захоронения в полном вооружении). К новым обычаям

также, по-видимому, относятся упомянутые мимоходом у Григория

Турского лишение оружия и вызовы на бой, неведомые в древней

Германии, но практикуемые в меровингской Галлии, где судебная

система и социальное взаимодействие, несомненно, были сложней.

Король Хильперик в 576 г. велел разоружить своего сына Меровея,

который не подчинился его приказам

182

, а в 587 г. в присутствии ко-

роля Хильдеберта II отобрали оружие у герцога Гунтрамна Бозона,

чтобы временно отрешить его от должности.

За некоторое время до этого тот же персонаж, этот интриган,

хорошо знакомый Григорию Турскому, предстал перед королем Гун-

трамном в качестве посла Хильдеберта II. Гунтрамн обвинил его

в тяжком преступлении — подстрекательстве претендента Гундоваль-

да к узурпации его трона в 585 г. На это Гунтрамн Бозон возразил:

«Ты сидишь на королевском троне как король и господин, и никто

тебе не смеет перечить. Я же признаюсь, что я невиновен в этом

деле. И если есть кто-нибудь, равный мне, кто тайно ставит это пре-

ступление мне в вину, пусть теперь выйдет и, не таясь, скажет. Ты

же, о благочестивейший король, предоставь это суду Божию, чтобы

он решил, когда он увидит нас сражающимися в единоборстве». «Все

хранили молчание»

183

. Насколько мне известно, это первое упомина-

ние о поединке между знатными людьми у франков

184

— во всяком

1. Варварские воины

случае предложенном. Доказывает ли это, что такой обычай был

новым, недавним? Нет, потому что ни один источник не отличается

насыщенностью той части «Истории франков» Григория Турского,

в которой автор рассказывает о своем времени (времени сыновей

Хлотаря I, 561-592 гг.). Но это важная веха в истории воинских

обычаев, потому что на рубеже тысяча сотого года в поединке, равно

как и в посвящении в рыцари, будет в конечном итоге проявляться

рыцарский дух как таковой.

ВЫЗОВ БЕРТОААЬДА

Немного позже отголосок этого обычая мы найдем на странице

так называемой хроники «Фредегара». Итак, игра в три королевства,

начатая во времена Григория и отмеченная частыми изменениями

союзнических отношений, продолжается, осложненная усилением

напряженности между Нейстрией и Австразией, то есть самыми

франкскими землями, в то время как одни из магнатов Бургундии

объявляют себя «прирожденными франками», другие (живущие юж-

нее) — «римлянами». До самого 613 г. важнейшей фигурой в этой

истории была Брунгильда, старая королева Австразии, но она стала

одиозной фигурой. Возможно, ее ошибка состояла в том, что она

хотела создать сильную монархию с помощью фискальной админи-

страции, как ранее Хильперик и Фредегонда. Если она пообещала

«римлянину» Протадию должность майордома Бургундии, то затем,

чтобы он восстановил там права королевского фиска, но тем самым

он поставил под угрозу ту «свободу» германского типа, ради которой

аристократия Севера вся поголовно стала франкской и для которой

новые и очень прочные гарантии давала легенда о троянском проис-

хождении

185

, изобретенная или разделяемая Фредегаром. У Прота-

дия, естественно, появился соперник по имени Бертоальд, которому

Фредегар приписывает все достоинства. Не обнаружится ли в этом

сопернике что-то рыцарское? Этот выходец из франкского рода, май-

ордом короля Теодориха в Бургундии в 603 г., «был осторожен, мудр

и благоразумен, отважен в бою, держал слово, кому бы его ни дал»

186

Но Брунгильда хотела передать его должность Протадию, будучи лю-

бовницей последнего, по утверждению Фредегара. Поэтому в 604 г.

Бертоальду поручили очень опасную миссию — собрать налоги в об-

ласти Орлеана, которая была недавно отнята у Нейстрии Хлотаря II

и еще по-настоящему не покорилась власти Брунгильды. Это было

нечто вроде провокации по отношению к Нейстрии и ее майордому

I Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франции XII в.

Ландериху, на которого очень рассчитывали, что он уничтожит Бер-

тоальда и его отряд сопровождения. Тот в самом деле подошел с на-

много более сильным остом. Бертоальду оставалось только укрыться

в Орлеане, куда его впустил епископ. «Ландерих со своей армией

окружил Орлеан; он громко потребовал от Бертоальда выйти и при-

нять бой. Бертоальд с высоты стен бросил: "Вступим оба в поединок,

если ты согласен меня дождаться; отведем остальные наши войска

подальше и встретимся, чтобы сразиться. Нас рассудит Господь". Но

Ландерих воздержался от того, чтобы так поступить. Тогда Бертоальд

сказал: "Раз ты не осмеливаешься, то вскоре наши государи [короли]

встретятся для боя из-за ваших злодеяний. Оденемся же поскорее

в алое, ты и я, и пойдем впереди прочих, когда начнется сражение.

Там смогут увидеть твое мужество [utilitas] и мое, если только мы

оба поклянемся перед Богом сдержать это обещание"»

187

Но 11 ноября 604 г. под Орлеаном Ландерих не пошел на еди-

ноборство. Правду говоря, мы можем это понять, не причисляя его

к трусливым или плохим воинам. Ведь он имел численное преимуще-

ство, и простой поединок выравнял бы шансы к невыгоде для него.

По сути Фредегар умолчал об ответе Ландериха на второе предло-

жение. И не факт, что этот вызов, когда Бертоальд в некотором роде

блефовал, породил у обоих взаимную ненависть. Не кроется ли за

этим диалогом, как мы увидим в историях такого рода в феодальную

и куртуазную эпохи, серия переговоров? Война не была тотальной,

Ландерих не бросился на приступ стен Орлеана, шел обмен репли-

ками. Предложение поединка означает согласие соблюдать некие

правила и условия, такие как ношение красной одежды, о котором

больше не говорится нигде, но которое означает, что некий обычай,

«Божьего суда» существовал. Никакой чрезмерной агрессивности не

было, поединок можно было бы отменить или прервать, заключив

договор о дружбе, которым Ландерих по сути, может, спас бы жизнь

Бертоальду, вырвав его из когтей настоящего врага — Протадия

и увезя с собой к королю Нейстрии. И они бы вместе отправились на

охоту с ястребом — этот конный спорт был в моде уже во времена

Григория.

Поскольку бой военачальников не состоялся, война 604 г. привела

• к столкновению двух настоящих остов, как и предвидел Бертоальд,

погибший в этой битве прекрасной смертью воина.

Интерпретация такого поединка (если бы он произошел) как

«Божьего суда», разумеется, была бы невозможной до обращения

Хлодвига; но могла иметь место и христианизация более раннего

1. Варварские воины

обычая

188

. В этом вызове есть прежде всего нечто отчетливо «рыцар-

ское», как в его идеологии, так и в его функции: разве воин здесь

не намерен сражаться во имя права (пусть даже это его собственное

право) и не демонстрирует (или предлагает продемонстрировать) свою

доблесть, чтобы не проливать крови близких и подданных? Многие

из этих предложений отвергали, но такой отказ не всегда приводил

к сражению, как в данном случае: в конце концов, люди той эпохи

уже любили легендарные единоборства, как свидетельствует и хро-

ника «Фредегара», описывающая таковые в лангобардской Италии

и на Востоке.

Так что в заключение этой вступительной главы есть смысл от-

вергнуть всякую чрезмерную драматизацию древнего или меровинг-

ского «германского духа». У Григория Турского лишь чрезвычайно

пристрастные историки Нового времени сумели обнаружить описа-

ние девятого вала варварского насилия, накрывшего Галлию, тогда

как перед нами, похоже, просто христианин-рассказчик, неутомимо

и увлеченно выкладывающий обломки меровингских времен. Кстати,

он отказался от античного топоса варварского неистовства, он не

выдвигает никаких планов пресечения мести и отнюдь не предлагает

своему королю Хильперику — которому наносит мелкие уколы, по-

лагая, что резко его критикует, — никакой альтернативной модели

римской культуры нравов, хоть бы и в христианизированной версии.

Все это у него нашли люди Нового времени, тогда как его собствен-

ное христианство, сотканное из Божьих судов и возмездий святых,

чувствует себя в среде этой военной аристократии как рыба в воде.

Что касается средневекового рыцарства, определение которого

будет дано выше со всей возможной строгостью, — но, неизбежно,

и с некоторой гибкостью, — то это рыцарство не предстанет анти-

тезой первоначальному варварству. Оно, скорей, будет утонченной

версией соглашений между воинами, акцентировкой некоторых обы-

чаев, уже присутствовавших в благородном воинском обществе, —

таких как частые старания лучше договориться между собой, чем

нести тяжелые потери, или как использование оружия в обрядах

и церемониях, чтобы без чрезмерных затруднений представить своего

социального персонажа героем. Впрочем, возможно, средневековое

рыцарство зашло в этих усилиях или в насаждении этих обычаев

слишком далеко только из-за того, что его собственные боевые воз-

можности в период экономического роста (ощутимого после 600 г.)

и усиления (связанного с приходом Каролингов) власти королей,

I Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франции XII в. 1. Варварские воины 23

графов, сеньоров опасно выросли, — чтобы верней исключить боль-

шее потенциальное насилие.

Так что нам не следует в этой книге ссылаться на решительный

переход, совершенно однозначный и чисто нравственный, от франк-

ского варварства к французскому рыцарству, как это делал такой

автор, как Гизо, в 1830 г., а вместе с ним очень часто и XIX в. Это

позволит хотя бы выделить Карлу Великому более значительное

и более специфическое место.

2. КАРОЛИНГСКАЯ-ЭЛИТАРНОСТЬ

Внешне дело выглядит так, что каролингская эпоха дала франк-

ской аристократии возможность сделать большой скачок в направле-

нии классического рыцарства. В самом деле, в VIII и IX вв. многое

показывает, что конница развивалась и отождествлялась со знатью

(несмотря на преходящие нюансы). Подлинная социальная логика

времени словно бы сознательно ориентировала технический прогресс

в вооружении, прежде всего в изготовлении мечей и панцирей, на

усиление и защиту знатного всадника. В то же время более строгая

мораль резче, чем прежде, настаивала на том, что убийство хри-

стианина христианином недопустимо, и побуждала представителей

господствующего класса лучше искать репутацию справедливых лю-

дей, нежели жестоких — или хотя бы, не отказываясь от франкской

воинской гордости, находить в себе склонность к защите церквей

и слабых. Кроме того, мораль христианского брака стремилась по-

высить роль знатной женщины, включала в себя знаки уважения,

которое следовало оказывать даме.

Как, сказав все это, я мог бы не раскрыть читателю свои карты?

На самом деле классическое «рыцарство», имевшее среднесрочную

и долгосрочную перспективы, появится уже в посткаролингской

Франции.

Тем не менее не будем лишать саспенса настоящее эссе. Лучше

отметим, что в некоторых отношениях режим и идеология Каролин-

гов, напротив, могли бы пресечь и смогли замедлить формирование

рыцарства, которое казалось столь близким, судя по некоторым

страницам Григория Турского и «Фредегара», посвященным меж-

доусобным войнам и войнам по правилам. Ведь Каролинги и мораль

их церкви стремились также ограничить аристократическую свободу,

индивидуализм знатного воина. Прежде всего тем, что регулярно пори-

цали легкомыслие, игру; далее — тем, что призывали к прекращению

74 Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франции XII в.

междоусобных войн и пытались его добиться. Так что знатному воину

предлагалось, скорей, подчиняться королю и графам, даже нести офи-

циальную службу, чем откровенно упиваться собственной доблестью.

Латинские, очень римские слова miles [воин (лат.)] и militia [воин-

ство (лат.)] внезапно стали очень популярными в IX в., в тот пери-

од, который в царстве историков отныне называют «каролингским

возрождением». Они соперничали с вульгарным, латинизированным

словом vassus, «вассал», и техническим термином eques — «всад-

ник». И использовались в речах о верности и службе, произносимых

в защиту и прославление вассалитета, то есть института, который

сохранял статус знати, но наносил ущерб ее свободе.

К тысячному году, как мы увидим, слова miles и militia станут

самыми расхожими, самыми обычными в латинских хартиях и хрони-

ках, чтобы именовать рыцаря и рыцарство. Так что в ретроспективе

есть соблазн поверить, что их широкое распространение прямо сви-

детельствует о возвышении рыцарства. Но это ловушка для истори-

ков: дело обстоит не так просто. В этом эссе нам, напротив, следует

уделить внимание проявлениям настоящей моральной и социальной

напряженности тех времен, начиная с IX в.

Это был период экспансии при режиме, который теперь проще

охарактеризовать как чисто аристократический и христианский, чем

режим VI в.

Междоусобные войны и уязвимость Меровингов после 485 г.

могли тревожить Григория Турского, вызывать у него сомнения

в будущем франков. И его «История» в самом деле создает довольно

мрачный образ Галлии VI в., в которую не раз приходила чума, где

появлялись самозваные короли и лжепророки.

И, однако, если присмотреться, та же эпоха Григория — это на-

чало нового мира, где уже готовилось царствование Карла Великого.

Франкская монархия имела свои регулярные институты, дворец, plaid

и ост (одни были созданы по образцу римских, другие — по образцу

германских). Короли, лейды и епископы взаимодействовали, следуя

единым неписаным нормам (отчасти зафиксированным в Париже

в 613 г.), и даже ослабление королевской власти после 639 г., хоть

оно и сопровождалось отдельными сигналами о неблагополучии на

периферии франкского мира

189

, не сказалось на его центре. В VII в.

в силу вошли майордомы; они регулировали поведение аристократии.

С одного из них, Пипина Старого (умер в 640 г.), в следующем веке

началась династия Карла Великого.

2. Каролингская элитарность

С 614 г. «христианское повиновение» упоминали как нечто не-

обходимое для сплочения франкского королевства, для общества, где

христианство укоренялось всё прочней и прочней

190

. Это был период,

когда внедрялось новое покаяние, многократное и тарифицированное,

что свидетельствовало одновременно о стремлении сделать общество

более нравственным и о допущении многочисленных компромиссов.

Так была задана основная тональность средневекового христианства,

и мы можем понять, что отныне Церковь предлагала элитам великий

нравственный идеал ив то же время фактически соглашалась на мно-

гие отклонения от этого идеала. Начиная с царствования Дагоберта

(629-639) король и даже его графы считались защитниками церк-

вей и бедных, на этом статусе они основывали свою легитимность,

и тем не менее эта «защита», всегда вялая, порой оборачивалась

притеснением.

К 600 г. также стал исчезать обычай, более мирской, чем действи-

тельно языческий, хоронить знатных покойников с их оружием. Это

лишило нас археологических сведений об этом оружии, и придется

ждать появления иллюстрированных рукописей IX в., чтобы «увидеть»

знатных воинов — и оценить прогресс в развитии верховой езды

и усовершенствовании мечей.

Но зато у нас есть дарственные грамоты монастырям, которым по-

ручалось молиться за усопших, тем самым отмаливая их грехи, и эти

грамоты дают нам какие-то сведения о сельской сеньории, по кото-

рым можно заметить, что тенденция к экономическому и демографи-

ческому упадку, по крайней мере во Франкии, сменилась обратной

191

Начался долгий средневековый подъем, довольно медленный, но очень

уверенный, поскольку он продлится семь веков, почти до тысяча

трехсотого года. Начиная с эпохи Карла Великого в результате этого

подъема появлялись и росли поселения, включавшие в себя рынки,

и главное, что он дал возможность для военного и политического

предприятия, которое в 800 г. увенчалось императорской короной.

ВСАДНИКИ фРАНКИИ

Жан-Пьер Девроэй недавно подытожил наши познания об этом

192

По его данным, во Франкии, то есть на землях к северу от Луары,

демографический минимум был достигнут к середине VI в. Природа

в этих местах вновь расцвела, разрослись леса, дичи, дров и строе-

вого леса было в обилии, равно как и пастбищ для выпаса свиней,

земель для распашки нови, хотя бы периодической. Несмотря на

Доминик Бартелеми. Рыцарство: от древней Германии до Франции XII в.

пороки, которые Григорий Турский обличал у королей и элит, по-

следние занимались не только тем, что разоряли земли, и с VII в.

наметился новый рост, начала формироваться новая сельская эконо-

мика. Когда-то в Северной Галлии выращивали пшеницу и ячмень,

обрабатывая землю сохой, которую тащила легкая упряжка. С VII в.

началась мутация этой системы, в частности прогресс в разведении

овса — кормовой культуры для лошадей. Этот подъем надо связывать

с потребностями сеньоров и их конных вассалов

193

, потому что коня

использовали не для того, чтобы тянуть плуг.

Состояние этого аграрного мира, уже типично «средневекового»,

достаточно хорошо освещают как большие полиптихи, написанные

между 800 и 880 гг., так и королевские эдикты (капитулярии) и все

остальные источники сведений о «каролингском возрождении». Из

них можно понять, что развитие техники верховой езды никак не

противоречило совершенствованию плуга, который тянули пары

быков и который годился для вспашки более тяжелых почв, чем пре-

жде, потому что был снабжен железным лемехом. В обоих случаях

требовалось железо, которое успешно выплавляли на лесных кузнеч-

ных горнах. Благодаря этому численность скота и людей, живущих

в сельской местности, постоянно росла, имелись луга и корма, пригод-

ные для быков и коней всех категорий, широко использовались леса:

крестьяне их рубили и корчевали, а рыцари в этих лесах охотились.

До тысячного или тысяча сотого года те и другие не слишком мешали

друг другу. Это хорошо заметно по полиптихам и капитуляриям: хле-

бопашество и скотоводство уже к 800 г. были как бы двумя грудями

Франции, кормившими монахов, воинов, крестьян, статус которых

сильно различался. Кто владел конем, даже если использовал его

только для переездов, тот уже принадлежал к элите.

Все это развивалось, конечно, не без противоречий, и эта куль-

тура, во многих отношениях аграрная, была во многом ограничена

и имела немало узких мест. Некоторые тексты, как, например, по-

слания аббата Лупа Феррьерского, показывают, что всадникам бывало

трудно прокормить верховое животное, чем, несомненно, объясняется

частая склонность к потравам. Но тем не менее, по расчетам спе-

циалистов, около 800 г. Карл Великий мог набрать, по преимуществу

во Франкии, и повести за собой 35 тыс. всадников и 100 тыс. пехо-

тинцев. Похоже, эта пропорция сохранилась и во времена Первого

крестового похода. В IX в., как отмечает Жан-Пьер Девроэй, из

двенадцати жителей сельской местности один — привилегирован-

ный — благодаря труду других мог быть всадником или монахом. Со-

2. Каролингская элитарность

101

гласно одному капитулярию 792 г., служить в качестве конного воина

и носить панцирь имел право только владелец двенадцати мансов,

в то время как хозяин четырех мансов мог стать пехотинцем — че-

тыре манса представляли собой оптимальное крестьянское владение,

какое предусматривалось для содержания приходского священника.

Собственником двенадцати мансов мог быть мелкий сеньор, полу-

чающий чинш, а также мелкий нотабль, вассал аббата или светского

магната, которому он должен был служить в составе вооруженной

свиты ради почета и охраны, за что, несомненно, получал в дар ору-

жие и снаряжение в дополнение к тому, что позволяли приобретать

его собственные средства. Сходная ситуация, похоже, сохранилась

и в посткаролингской Франции. Упоминание двенадцати мансов или

близких цифр обнаруживается в описании некоторых «кольчужных

фьефов» (fiefs de haubert) XII в., и пусть даже главными центрами

притяжения и общения для вассалов тогда стали крупные замки, не

редкостью было и принесение оммажа аббатам, и связи воинов с мо-

настырями оставались очень расхожей данностью.

За период между изменениями в области верховой езды около

700 г. и сфере фехтования и боя, произошедшми на рубеже тысяча

сотого года, воинское снаряжение, похоже, эволюционировало до-

вольно медленно.

Было бы слишком самоуверенно говорить о «революции стреме-

ни», как это сделал Линн Уайт, или связывать всю каролингскую

экспансию, начиная с битвы при Пуатье (732), с тяжелой конницей.

Бернард Бахрах подверг эту идею уничтожающей критике

194

, а Фи-

липпу Контамину мы обязаны более взвешенным и убедительным

ее рассмотрением

195

. Но в целом всадники в войнах и в жизни обще-

ства явно стали занимать более значимое место, чем в меровингские

времена: это бросается в глаза, если от Григория Турского перейти

сразу к Эрмольду Нигеллу. И не зря часто цитируют то место «Ко-

ролевских анналов», где говорится, что общий plaid, на котором

король обычно обосновывал необходимость войны и объявлял сбор

оста, с 751 г. несколько раз переносили с марта на май, потому что

коням нужен был корм. Лошадей становилось всё больше, и еще один

важный симптом я усматриваю в том факте, что «Книга об истории

франков», написанная к 721 г., добавляет к истории Хлодвига эпизод,

связанный с его конем, где упоминаются шлем, панцирь и конюший

короля

196

. А вскоре, около 800 г., появятся документальные свидетель-

ства о численности королевских табунов

197