Баглай В.Е. Ацтеки: история, экономика, социально-политический строй (доколониальный период)
Подождите немного. Документ загружается.
181
корректна. Потерявшие связь с общиной, в ряде случаев просто уничтоженной, бывшие масеуалы
оказывались перед необходимостью за определенную долю урожая обрабатывать чужие, общинные
или частные, наделы (у богатых купцов, знати). Они становились «арендаторами-данниками» [409, с.
199; 215, с. 249-250; 352, с. 153; 410, с. 199]; часто их называли также «рука земли» (ацт. tlalmaitl).
Правда, в одном из документов, относящихся к общине Яутепек (штат Морелос) и датированных
концом 1530-х годов, т.е. временем, крайне близким к Конкисте, «арендаторы» — майеки назывались
иным термином — tequinanamique [98, с. 375-376; 213, с. 255].
Особенности положения майеков, их отличие как от общинников-масеуалов, так и рабов
явственно вырисовываются при рассмотрении суммы выполняемых ими обязательств. Все выплаты
они делали не верховному правителю и государству, как масеуалы, но только своему хозяину [409, с.
29, 117]. Рента-дань, которую они платили, составляла часть урожая, варьировавшуюся в зависимости
от числа майеков и их договора с хозяином [173, с. 72; 212, т. 3, с. 221; 409, с. 30, 117] — от 1/3 [212, т.
3, с. 221] до 1/5 [213, с. 245]. Майеки выполняли и различные повинности, хозяйственные работы —
участвовали в заготовке и доставке хозяину топлива, воды, ремесленных работах и др. [409, с. 29,
117]. Они, не в пример масеуалам, были свободны от общественных работ в пользу государства и
тлатоани, однако воинская повинность на них распространялась [409, с. 117].
Майекам приходилось, видимо, жить бок о бок с масеуалами, но само собой разумеется, что
никаких прав на общинную землю и участие в жизни кальпулли они не имели, хотя, конечно,
масеуалы и майеки могли оказаться рядом при выполнении каждым своих обязательств по
отношению к знати [213, с. 251; 235, с. 142; 342, с. 52]. Майеки не могли своевольно покидать свои
наделы. Это, однако, объясняется, по нашему мнению, не сходством со средневековым крепостным
правом, как полагают некоторые [380, с. 131], а тем, что система взаимных обязательств связывала
хозяина и арендатора. Основной массе майеков, вчерашним общинникам, жить без земли было
немыслимо, они держались за нее и в случае смерти хозяина обычно переходили под покровительство
(патронат) наследника. Нам не кажется поэтому натяжкой утверждение автора одного
раннеколониального источника, что обычно хозяин не создавал для майеков тяжелых условий, дабы
они не «поднимались против него» [409, с. 121]. Нет также свидетельств, что хозяин имел право
юрисдикции в отношении майеков, т.е. он не мог насильно удерживать или наказывать их.
Кстати, на основании этих данных был выдвинут тезис, согласно которому разница между
майеками и масеуалами стала очевидной только после испанского завоевания (так, общинники
платили дань испанской короне, а майеки нет); поэтому именно тогда, точнее, в середине XVI в., и
появляется само понятие «майеки». До прихода же европейцев, с этой точки зрения, такого
специального разграничения не существовало, поскольку майеки отличались от общинников-
масеуалов только в некоторых деталях пользования землей, объектом выплаты дани (государство или
частное лицо), местом проживания [213, с. 254]. На эти, утверждения возникает совершенно
естественное возражение: разве так уж не важны вопросы, где жил, кому делал выплаты, какие имел
права на пользование землей человек раннеклассового общества? Насколько известно, это
важнейшие, принципиальные моменты, определяющие его положение в обществе. Да, майеки не
были рабами, но не являлись и масеуалами, защищаемыми общинной структурой. К тому же
определенная часть майеков оказалась и вне важнейшего в древнем обществе родового или
племенного культа. Не придавать этому значения при анализе положения майеков нельзя.
Те из майеков, которые по тем или иным причинам не попадали в арендаторы, а также
получающие недостаточные для жизни доходы, могли пополнить ряды ремесленников, наняться в
торговые караваны в качестве носилыциков (ацт. tlameme, tameme, ед.ч. tlamama) [156, с. 73; 351, т. 3,
с. 14; 411, с. 361]. Впрочем, эту роль, как уже говорилось, могли выполнять и масеуалы-общинники в
порядке общественной повинности.
Нельзя с точностью сказать, какова была доля майеков в общей массе населения. Один из
исследователей даже утверждает, что процессы перераспределения земли были столь активны, что к
моменту Конкисты майеки составляли до 1/3 всего населения [318, с. 93]. Однако эта цифра отражает,
очевидно, ситуацию раннеколониального периода (1548 г.), когда на Мексиканском нагорье майеки
составляли до 35% населения [155, с. 74]. Поэтому, видимо, правильнее будет согласиться с мнением,
что в целом майеков (и рабов, кстати) было меньше, чем масеуалов, однако на частной земле знати
182
они были преобладающими. Во всяком случае, именно такая картина наблюдалась на территории,
соответствующей нынешнему штату Морелос [342, с. 52].
Майеки, как особая социальная группа, пережили испанское завоевание и с несколько
измененным статусом продолжали обрабатывать земли новых хозяев. В раннеколониальных
источниках они известны под названием terrazgueros [115, с. 872].
Рабы
Нижний уровень древнеацтекской социальной структуры составляли рабы. Вопрос о
характере рабства в этом обществе принадлежит к числу весьма непростых. Действительно, хотя все
исследователи, опираясь на материалы источников, сходятся на том, что положение рабов в обществе
было наихудшим [105, с. 29], определение их конкретного места, роли, стадии рабовладения породило
диаметрально противоположные мнения.
Так, по одним взглядам, рабы никогда не играли решающей роли в жизни ацтекского
государства, ибо были заняты в основном в домашнем хозяйстве или предназначались в качестве
жертв в кровавом ритуале. Поэтому способ общественного производства, господствовавший там,
достаточно далек от рабовладельческого [380, с. 131]. По мнению сторонников этой точки зрения,
рабы не играли существенной роли в классовой структуре ацтекского общества, ибо их социальный
статус не наследовался [113; 115; 380, с. 131].
Другие ученые, напротив, считают, что рабство в Тройственном союзе было широко
распространено и играло значительную роль [63, с. 271; 121, с. 129; 371, с. 36]. Некоторые из них
полагают, что статус раба у ацтеков был таким же, как в греко-римском мире [371, с. 37], где, как
известно, раб был низведен до положения «говорящей вещи». Другие утверждают прямо
противоположное — что нет оснований для проведения аналогии с античным миром, ибо раб в
древнеацтекском обществе не рассматривался «говорящим орудием», и применительно к нему нельзя
использовать понятие «вещь». Более того, раб считался юридическим лицом, не зависел полностью от
хозяина, рабство носило договорный характер [302, с. 120; 314, с. 140] и предполагало лишь служение
хозяину и ограничивалось определенным сроком [64, с. 26; 130, с. 220]. Есть, конечно, и более
осторожный подход к проблеме. Склонные к нему авторы подчеркивают ее сложность. В частности,
они полагают, что, хотя ранние испанские хронисты и историки обычно переводили слово tlacochtli
(мн.ч. tlacohtin, tlatlacotin) как «раб», данное слово нередко используется ими и применительно к
другим категориям населения, таким, как военнопленные, которые не были рабами в собственном
смысле слова, а иногда и в связи с майеками. Нельзя поэтому утверждать, полагают они, что все
ссылки на «рабов» в раннеколониальных источниках обязательно касаются этого класса [104, с. 199;
193, с. 90; 213, с. 256; 371, с. 36, 63].
Надо сказать, что на необычность и нетрадиционность ацтекского рабства справедливо
указывали еще в XVI — XVII вв. первые европейские хронисты и историки, сравнивая его с
аналогичным явлением в Старом Свете (см., например, [305, с. 170; 203, с. 249; 305, с. 170; 389, т. 4, с.
356]. В действительности, как увидим ниже, были в ацтекском рабстве черты и общие и
специфические.
Практически все известные индейские и европейские авторы эпохи первых десятилетий
испанского владычества отмечали существование у ацтеков такой социальной группы, как рабы. В
пользу того, что рабство было достаточно обычным и привычным явлением, говорит и факт
упоминания о нем в гадательном календаре. Так, лицам, родившимся под знаком «оцелот» и
«кролик», угрожала опасность попасть в рабство при неблагоприятном стечении обстоятельств [175,
с. 399-404; 351, т. 1, с. 320]. У ацтеков был и ряд суеверных примет, так или иначе ассоциирующихся
с опасностью стать рабом (например, крики некоторых птиц, неясные звуки в горах и т.п.) [351, т. 2, с.
43 — 65]. О привычности рабства как явления социальной жизни древнеацтекского общества говорит
также то, что рабы входили в список дани, поставляемой покоренными народами [64, с. 36; 173, с.
160]. Так, согласно сообщению Б. Диаса, правитель г. Семпоалы жаловался Э. Кортесу, что каждый
год ацтеки требовали от них «много сыновей и дочерей для жертвоприношений и для работы на их
полях и в домах» [14, т. 1, с. 64; 235, с. 96-97]. Наконец, известные нам источники говорят о широко
183
распространенной торговле рабами и о высоком положении торговцев рабами среди других категорий
купцов.
У ацтеков, насколько известно, не было принято клеймление рабов, однако роль клейма
выполнял особый деревянный ошейник-ярмо (ацт. cuauhcozcatl) с небольшими бубенчиками, сквозь
который проходил прут около 1 м длины, — атрибут достаточно неудобный, но зато заметный (см.
рис. 54, 69). Рабов обычно и различали по ярму, само ношение которого было настоящим наказанием
(хотя, как увидим ниже, на рабов не всегда его надевали). Никто, кроме хозяина, не мог снять с раба
ярмо [203, с. 250-251; 213, с. 255; 314, с. 140; 389, т. 4, с. 360]. В связи со специальными знаками
рабства нельзя пройти мимо сообщения Х. Торкемады, согласно которому обычно индейцы
прокалывали уши для того, чтобы носить украшения, и если кто-то из них становился рабом, то в знак
этого ему разрывали мочку ушей [64, с. 69; 389, т. 4, гл. 16-17].
Рынок работорговли по законам ацтекского государства — это уже ступень в системе рабства,
за которой начиналась практически абсолютная зависимость раба от хозяина. Этому этапу
предшествовали другие, отражавшие разные стадии зависимого состояния. Каковы же были те
обстоятельства, которые приводили в неволю ранее свободных людей? Какими были источники
рабства? Они довольно традиционны, об одном уже шла речь — долговое рабство.
Сведения о нем разнообразны — от общей констатации, что рабами могли стать люди
нуждающиеся [203, с. 250], до конкретных рассказов, как это случалось. Частным случаем
возникновения долговой кабалы называется, например, невозврат взятых в долг накидок (куачтли).
Если вспомнить, что куачтли выполняли роль денег, средства обмена, то станет ясно, что в данном
случае имеет место невыплата долга, а она — первейший путь в рабство [65, с. 59; 118, с. 122; 166, с.
225-226].
Довольно широко была распространена, судя по источникам, самопродажа в рабство, а также
продажа членов семьи. Патриархальная семья являлась, таким образом, одним из каналов пополнения
армии рабов. Основными причинами этого были долги или голод. Голод, вызванный неурожаем, был
в древней Мексике нередким явлением, но иногда он приобретал как бы общенациональный характер.
Эти трагические годы зафиксированы индейскими историческими хрониками. Одно из наиболее
ранних подобных бедствий приходится на год «7. кролик» при тлатоани Итцкоатле (ок. 1435) [37, с.
49]. При его преемнике, пятом тлатоани Мотекусоме I Старшем, вследствие неурожая разразился еще
один страшный голод (датируется он по-разному: 1450 или 1454-1456 гг.) [174, т. 2, с. 241-244; 228, с.
205 — 206; 384, с. 167]. В годы правления последнего из доиспанских тлатоани, Мотекусомы II
Младшего, было по крайней мере два таких крупных несчастья — недород, засуха и, как следствие,
голод 1505-1507 гг. (см. рис. 19) и 1513 г. [228, с. 308; 351, т. 2, с. 23 — 24]. И хотя власти старались
смягчить последствия бедствия, используя неприкосновенный запас из государственных складов
(например, при Мотекусоме I), ситуация в стране была, безусловно, трагической. Один из наиболее
значительных хронистов XVI в., Б. Саагун, рисует ее следующим образом: «Когда случался... голод...
многие бедняки, мужчины и женщины, продавались в качестве рабов, а покупали их богатые, у
которых были... большие запасы продуктов... бедняки продавали не только самих себя, но также...
своих детей и весь свой род» [351, т. 2, с. 269] (см. также [203, с. 250; 351, т. 2, с. 309]. Как писал
другой автор, уже индейского происхождения, Ф. А. Тесосомок, в периоды голода, чтобы избежать
смерти, люди «отдавали себя за алмуд (около 4,5 л. — В. Б.) маиса» торговцам и те продавали их [384,
с. 167]. Наконец, и историк XVI в. Д. Дуран сообщал, что родители продавали своих детей
«сеньорам», чтобы они смогли спастись [173, с. 147]. В такие смутные времена продажа несчастных
осуществлялась не только в близлежащие районы (например, в чинамповые области Чалько, Мишкик,
Куитлауака), но и на чужбину. Так, в 1454 — 1456 гг. трагедией ацтекских общинников
воспользовались тотонаки — народ, хотя и являющийся данником ацтеков, но достаточно чужой [174,
т. 2, с. 241-244; 351, т. 2, с. 23 — 24; 384, с. 167-170].
В это же время создавались условия для формирования скрытых форм рабства,
напоминающих «оживление» по среднеассирийским частноправовым документам, т.е. закабаление
без открытого приобретения рабского состояния. О его существовании можно отчасти судить по
данным первых лет колониального периода. Так, описи домовладений в Тепотслане и Яутепеке
(нынешний штат Морелос) свидетельствуют, что в период 1530-х годов ряд таких домовладений
включали и людей, не связанных с главой семьи, хозяином, узами родства. Такие люди назывались
184
«сирота», «бедный человек» (ацт. icnotlacatl или, что характерно и более выразительно,
«поддерживаемый», «вскармливаемый» (ацт. nenqui), «живущий благодаря ему», т.е. хозяину (ацт.
iypal nemi). Насколько можно судить по данным документа, их отличали от собственно рабов (т.е.
tlacohtin). Эти «сироты» получали поддержку со стороны главы домохозяйства в обмен на работу в
данном владении, чаще в качестве слуг. Кроме них у некоторых хозяев имелись зависимые от их
хозяйств (ацт. ytech poui) — «те, кто помогают платить дань» (ацт. tequinanamique). Это были как
родственники, так и неродственники хозяина. Они арендовали землю у владельца, отдавая взамен
часть урожая и выполняя другие работы [99, с. 241; 213, с. 257-259]. Хотя данная информация
относится к первым десятилетиям колониального периода, однако в отражаемых ею порядках можно
видеть влияние не только европейских форм землевладения, но и доиспанских, в частности
пережитки аборигенного рабства и остатки института майеков-арендаторов.
Трагизм положения людей, попавших в экстремальные условия голода, только подчеркивается
сообщениями источников о том, что некоторые, уже заложившие себя, пытались сделать это
вторично. В источниках подобные действия квалифицируются как «хитрость», «ловкость» [305, с.
173; 389, т. 4, с. 356], в действительности же речь идет, понятно, об их отчаянных попытках спасти
себя и членов своей семьи.
В большой степени самобытность ацтекской рабовладельческой системы проявлялась в
сочетании собственно рабства и его скрытых форм. Дело в том, что в рабство в зависимости от
ситуации попадали иногда не все члены семьи, и в таком случае она могла состоять как из свободных,
так и рабов. Это давало возможность при необходимости свободному члену семьи заменить
несвободного (например, если последний женился), т.е. поменяться с ним социальным положением.
Подобные операции имели большой экономический смысл, поскольку с хозяином заключалась новая
сделка о переходе в рабство нового члена бедной семьи, в результате чего последняя получала
некоторую дополнительную плату. Переход в рабство в таком случае предполагал публичную
церемонию в присутствии 4 свидетелей — очень уважаемых людей. Фактическое осуществление
этого закона приводило к возникновению особого типа рабства, которое называлось «старинная
повинность», «старинное рабство» (ацт. huehutlatlacolli). Суть его состояла в том, что семья должника
обязана была постоянно предоставлять раба в распоряжение хозяина, и в том случае, если работник
умирал, его должен заменить другой. Это право хозяин терял только в том случае, если раб умирал в
его доме (т.е., очевидно, по его вине). Возможно, также именно по данной причине последние,
сохраняя свой статус, не жили в доме рабовладельца, а приходили туда только для работы. Правда, в
источниках указывается, что такие рабы ценились очень дорого [203, с. 250; 305, с. 173; 389, т. 4, с.
356, 358-359]. Но самым показательным было то, что если кто-то из семьи, зависимой от
рабовладельца, заводил собственную, он не освобождался тем самым от обязательств по отношению к
хозяину. Более того, каждый из членов его новой семьи становился потенциальным рабом [203, с. 250;
305, с. 173]. В результате рабовладелец и его наследники расширяли свои права на все большее число
семей, хотя формально первая из них, попавшая в кабалу, и не состояла полностью из рабов.
Еще одним путем обращения в рабство было судебное решение. В рабство по решению суда
отдавали за невыплату дани, внесение которой было долгом и ацтекских общинников, и покоренных
народов. Если в положенное время дань не выплачивалась, то должника помещали в тюрьму,
назначив определенный срок. Когда и после этого она не вносилась, должника судили, и он
становился рабом [64, с. 59; 118, с. 122; 235, с. 90; 316, с. 25]. Некоторые авторы этот источник
рабства считают основным [166, с. 225; 232, с. 99; 371, с. 36]. Через суд в рабство попадали пьяницы,
бездельники, чрезмерно увлекающиеся азартными играми. Власти не поощряли образ жизни,
вызывающий дестабилизацию, поэтому суровость кары понятна [181, с. 277; 203, с. 250; 351, т. 2, с.
268; 389, т. 4, с. 356]. В источнике упоминается о продаже родителями в рабство своих «нерадивых
детей» [410, с. 139], что, очевидно, сходно с судебным наказанием люмпенов. Судебным решением
обращались в рабство за некоторые преступления против прав собственности, убийство кормильца
семьи (при определенных условиях), государственную измену.
Наконец, исследователи называют в качестве источника пополнения рабского контингента
«злоупотребления знати» своими правами в отношении общинников. В первые годы
раннеколониального периода, по данным документов того времени, индейские касики передавали
испанцам в качестве рабов свободных общинников-масеуалов и последние подчинялись приказам
185
своих вождей [64, с. 59-60]. По нашему мнению, нечто подобное было возможно (при отсутствии
достаточной юридической защиты общинников) и в доколониальный период.
В общем, что касается источников ацтекского рабовладения, то они мало отличались от
традиционных. Гораздо больше необычного в сравнении, например, с классическим рабством было в
правовом статусе ацтекских рабов. Так, не в пример классическим рабовладельческим системам
Старого Света рабы не рассматривались как скот или вещь, могли иметь жилище, жен, детей. Хозяин
не имел права на имущество, принадлежащее рабу и его семье. Дети рабов рождались свободными.
Дани рабы не платили. Раба нельзя было продать или убить просто по желанию хозяина. Допускались
браки между рабами (рабынями) и хозяином (хозяйкой). Есть сведения, что мужчина, вступивший в
связь с рабыней, становился рабом хозяина рабыни, «хотя некоторые отвергали это, поскольку было
достаточно случаев женитьбы между рабами и хозяевами, правда, по специальному разрешению»
[203, с. 250]. Если кто-нибудь совращал рабыню и она умирала, то виновный становился рабом, но
если она рожала, приобретал свободу [315, с. 269, 260, 275]. Ясно, что здесь действовал закон
эквивалентной замены. Иногда рабыни могли подняться высоко. Например, тлатоани Итцкоатль был
внебрачным сыном правителя Акамапичтли и рабыни (пленной) [173, с. 51; 212, т. 4, с. 112]. Рабы
могли владеть своими рабами, которые работали на них, и хозяин не имел права этому препятствовать
[305, с. 58; 389, т. 4, с. 360]. Словом, по заверению одного из хронистов, «рабство не было таким
тяжелым, чтобы... из-за него... убегали» [305, с. 58].
Следует, однако, подчеркнуть, что все только что описанное распространялось на
определенные категории рабов. Те же из них, которые были «нерадивыми» или «склонными к
побегу», «вразумлялись». Сначала хозяин раба в присутствии 4 свидетелей трижды предупреждал
такого раба, склоняя к «труду и послушанию». Если и после этого раб продолжал «лениться и
бунтовать», ему надевали на шею ярмо и могли продать на одном из ближайших рынков (как уже
отмечалось, все операции, связанные с продажей рабов, выполняли обычно купцы). Если и после
второй продажи (о ней обычно громко оповещали купцы) раб продолжал «бунтовать», его могли
продать для принесения в жертву; однако, как утверждал хронист, таких рабов все же редко
использовали для жертвоприношений [305, с. 58]. Раба (или рабыню), умеющего хорошо петь или
танцевать, человека мастерового или просто красивого, знатные и богатые также предпочитали
использовать в своем доме как прислугу, а не приносить в жертву [351, т. 1, с. 69].
Любопытно, что у ацтеков был особый день в году («1. смерть»), когда хозяева боялись дурно
обращаться со своими рабами; все, кто имел рабов, за день перед этим снимали с них ярмо, выпускали
из карцера (если те провинились). В день «1. смерть» рабов не наказывали, не бранили, им даже
подносили подарки. Считалось, что на хозяина, который нарушит этот обычай, обрушится гнев бога
Тескатлипоки, который, как думали, был покровителем рабов и наказывал за жестокое обращение с
ними [351, т. 1, с. 332].
Среди правил и законов, по которым ацтекский раб мог получить свободу, следует отметить
как традиционные для любого рабовладельческого государства, так и специфические ацтекские. Из
первых — возможность выкупить раба, предоставляемая родителям и родственникам. Произойти это
могло даже через много лет после продажи в рабство. Так, если кого-то ребенком продали в рабство, а
он, став взрослым, узнавал, что был продан незаконно, то, выплатив положенное за себя, мог обрести
свободу [64, с. 73; 315, с. 269; 389, т. 4, с. 357]. Но, как писал Б. Саагун, для подавляющего числа
рабов путь выкупа на свободу был малодоступен. Столь же редкой была и возможность получить
свободу, вступив в брак со свободным членом общества [64, с. 74; 174, т. 1, с. 185-186], или
освобождение по завещанию хозяина [64, с. 71; 305, с. 174].
Из специфически ацтекских обычаев, связанных с освобождением, примечательны
следующие. Если раб, приведенный для продажи, убегал и границу рынка пересекал раньше своего
хозяина, то он получал свободу. Опасаясь подобных побегов, рабов обычно приводили на рынок
крепко связанными друг с другом в цепочку. Если во время преследования хозяином убежавшего раба
кто-нибудь преграждал путь владельцу, хватал его за руку, т.е. всячески мешал, он становился рабом,
а раб свободным. Но так как это условие знали все находящиеся на рынке, то подобного рода
освобождение случалось, как сообщает хронист, не чаще одного раза в год [174, т. 1, с. 186; 314, с.
140]. Раб мог искать защиту во дворце, доме крупного должностного лица, и в данном случае
единственным, кто мог этому препятствовать, был его хозяин [203, с. 251; 315, с. 274; 389, т. 4, с. 361].
186
И все же, несмотря на некоторое своеобразие приведенных правил, они по характеру своего
осуществления и реализации напоминают древнегреческое право на убежище в храмах и у алтарей;
можно также видеть элементы архаического слоя гражданского права — символики руки и действия.
Как уже отмечалось, смерть раба в доме хозяина прекращала семейное рабство (замещение
другим членом семьи) [351, т. 1, с. 353]. По некоторым данным, в особые дни года «несправедливо
обращенные в рабство» освобождались [64, с. 73].
Юридически освобождение из рабства оформлялось специальной церемонией.
Освобождаемый раб представал перед собранием «сеньоров», которые снимали ярмо и, омыв ему
ноги и голову, надевали новую одежду [64, с. 75; 174, т. 1, с. 186]. Б. Саагун, приводя аналогичную
информацию о ритуале освобождения, писал, что церемония «омовения» проходила в особом
источнике [351, т. 1, с. 353].
Лишь немногие из рабов возвращались на свободу. Практически же, как писал Б. Саагун,
оказавшись в рабстве, «они становились рабами навсегда и говорили, что рабство... не имело
перспективы закончиться» [351, т. 2, с. 269]. Действительно, для подавляющего числа рабов их неволя
оказывалась достаточно длительной, если не постоянной. Какая же жизненная перспектива была им
уготована? Что входило в функции, обязанности рабов в период между их обращением в рабство и
маловероятным освобождением?
Использование рабского труда носило обычный характер. Рабы выполняли самую различную
работу в доме своего хозяина. Они также переносили тяжести, обрабатывали посевы, собирали
урожай на полях и т.п. [36, с. 35; 64, с. 32, 33; 121, с. 129; 232, с. 98; 409, с. 202], особенно те, кто был
в «старинном рабстве» [389, т. 4, с. 358-359]. Так как покоренные народы часть своих земель
обрабатывали специально для выплаты дани ацтекам, то рабы под охраной и присмотром местных
жителей обрабатывали эти участки [409, с. 146]. Возможно, что труд рабов использовался и для
обработки земель профессиональных ремесленников, о чем уже говорилось. Согласно параллельным
материалам по истории хуастеков (живших северо-восточнее Теночтитлана), в домах богатых и
знатных «имелись рабы, как мужчины, так и женщины, которые делали для них ткани и выполняли
большую часть службы по дому» [410, с. 279]. Рабы также могли торговать на рынке, как это
изображено на оригинальном индейском рисунке (см. рис. 54). Иногда ацтеки во время военных
походов брали с собой рабов в качестве носильщиков [235, с. 144]. Хозяин мог направить рабов в
качестве носильщиков в купеческие караваны (своего рода пекулий). Все, заработанное в таком
случае рабом, поступало, согласно утверждению в источнике, хозяину [36, с. 35; 232, с. 98; 235, с. 144;
305, с. 174]; однако, по нашему мнению, какая-то заинтересованность раба в данном случае не
исключалась.
Рабыни чаще были служанками. Известно, что во время похода Э. Кортеса на Теночтитлан на
всем пути следования индейские вожди предлагали ему служанок-рабынь. Например, в Тлалманалько
ему дали сразу восьмерых. Среди многих рабынь, полученных Э. Кортесом, самой знаменитой стала
Малинче, девушка родом из города-государства Тлашкалы, с которым ацтеки находились в
непрерывных военных столкновениях. Она была захвачена ацтеками во время одного из таких боев.
Не исключено, что отдельных рабынь могли заставить заниматься проституцией, в частности
обслуживать молодых людей из телпочкалли. Проститутки отличались и по манерам поведения, и по
внешнему виду. Они носили особые одежды и, чтобы привлечь к себе внимание, обычно намазывали
лицо специальной мазью (ацт. tzictli). Они ходили по рынкам, улицам, всевозможным людным
местам, лязгая зубами, «как кастаньетами» [351, т. 3, с. 152].
Определенные категории рабов были ставкой в азартных играх, пари. Рабы использовались
как элемент платежа при возмещении убытков, например в виде возмещения стоимости убежавшего
раба [64, с. 38; 174, т. 2, с. 224; 351, т. 2, с. 320].
Нельзя, однако, не заметить, что при всем том общем, что характерно для древнеацтекского
рабства, у него отсутствовал как будто важнейший для этого социального института источник
пополнения рабов — военнопленные. Действительно, первоисточники ясно и определенно
свидетельствуют, что все пленные, захваченные в бою, приносились в жертву богам и не становились
рабами [203, с. 249]. Военнопленные (ацт. malli) не имели, таким образом, никакого значения в
системе рабовладения [118, с. 124; 351, т. 2, с. 314], и считать их рабами не следует [64, с. 105; 289, с.
85]. Одной из общих причин, затрудняющих использование труда пленников, по утверждению
187
некоторых исследователей, был низкий уровень развития техники, делавший нерациональным для
хозяина этот труд, как и вообще труд рабов [30, с. 799]. Другой причиной, препятствующей
эксплуатации военнопленных в качестве рабочей силы, было то, что они не являлись, как, например, в
древнем Риме, собственностью тех, кто взял их в плен, а предназначались для коллективных
жертвоприношений [64, с. 105; 302, с. 59]. Таким образом, хозяин не мог распоряжаться добычей по
собственному усмотрению.
Действительно, военнопленных нельзя считать рабами в собственном смысле слова. Они не
отвечали критериям рабов, принятым у ацтеков. Эти люди оказались в неволе не как несостоятельные
должники, не в результате продажи; они не имели ни прав, ни имущества, ни семьи, ни хозяина. Это с
одной стороны. Но с другой, быть принесенным в жертву богам для самих военнопленных
теоретически означало честь, а не позор, по крайней мере согласно тогдашним официальным
воззрениям. И с несчастными обращались не как со скотом, а как с людьми, достойными уважения.
Далее, нужно иметь в виду, что вопреки фантастическим представлениям о бесчисленных жертвах
кровавого ритуала, погибали на алтаре главным образом знатные пленники. Они предназначались для
гладиаторских жертвоприношений по случаю интронизации нового тлатоани, крупного религиозного
праздника (например, Тлакашипеулицтли) [174, т. 2, с. 348]. Военнопленных никогда не выкупали, не
дарили, не продавали. За пленников воины-победители получали вознаграждение (подарок от
правителя, военный чин и т.п.). Для знатного военнопленного немыслимо было возвращение домой
(например, в результате побега), ибо там его просто не приняли бы.
Что же касается простых людей, гражданского населения вообще, то они чаще всего (даже в
подавляющем своем большинстве) выпадали из круга военнопленных. По отношению к
гражданскому населению противной стороны победители поступали столь же обычно и закономерно,
как и во многих государствах древнего мира: покоренные области облагались данью. В случае
восстания побежденных ацтеки применяли карательные меры. Д. Дуран пишет, что во времена
правления тлатоани Ауитсотля при подавлении восстания в одном из районов государства ацтеки
пощадили только «юношей и девушек, мальчиков и девочек... которых распределили по всем
провинциям и городам... Мексики» [174, т. 2, с. 348]. По сути, это была массовая депортация.
Переселенных превращали либо в майеков-арендаторов, либо в рабов
6
.
Впрочем, нужно признать, что у ацтеков в принципе не исключалась возможность
использования отдельных представителей гражданского населения (а также трижды проданных
рабов) в качестве жертв, тем более что спрос на такой «товар» был постоянным. Покупали их
торговцы: профессия лишала их возможности брать пленных, а жертвоприношения они должны были
делать (особенно во время праздника Панкетсалицтли
7
). Купленных для жертвы несчастных называли
«омытые» (ацт. tlaaltiltin) — словом, специфический смысл которого символизировал их трагическую
судьбу [351, т. 1, с. 69, т. 3, с. 43]. Торговцы, покупавшие пленников для жертвоприношения (обычно
в Аскапотсалько, знаменитом своим рынком работорговли), получали название «банщиков» (ацт.
tealtiani), ибо предполагалось ритуальное обмывание жертвы перед жертвоприношением [305, с. 58;
351, т. 1, с. 69].
Поскольку ацтекский ритуал требовал жертв на протяжении всего года, определенному числу
пленников в течение некоторого времени сохранялась жизнь. Их содержали в больших деревянных
клетях (ацт. malcalli) [118, с. 124; 314, т. 3, гл. 4; 351, т. 1, с. 68-69].
Соратник Э. Кортеса, солдат Б. Диас, писал, что они в Тлашкале натыкались много раз на
сооружения в виде клетей, в которых содержалось множество индейцев, мужчин, женщин и детей,
которых предназначали для жертвоприношений [14, т. 1, с. 114]. За них отвечали сторожа, а также
калпишки — чиновники, ведавшие сбором дани [351, т. 1, с. 60]. Если пленник убегал, то охранник,
как сообщается в источнике, возмещал его стоимость [305, с. 160].
Иными словами, практика принесения в жертву рабов и пленных имела свои границы,
регулировалась определенными правилами и нормами, и можно с уверенностью сказать, что она
затрагивала только очень нёбольшой процент индейских рабов [63, с. 271 — 272; 389, т. 4, с. 361].
Выше отмечалось, что купцы покупали рабов для жертвоприношения во время своих праздников. Они
заставляли несчастных принимать участие в имитации «гладиаторских» боев (рис. 32).
Но, что примечательно (и отчасти сходно с римскими боями), даже если раб был побежден,
хозяин мог его вновь выкупить, в противном случае побежденный становился жертвой [351, т. 3, с. 43,
188
53]. Не следует также забывать, характеризуя ацтекский кровавый ритуал, что в жертву приносились
не только рабы, но и свободные, в частности жрецы (для выполнения своих жреческих функций в
потустороннем мире) во время похорон тлатоани [141, с. 77]. Нельзя не учитывать, наконец, что
практика умерщвления пленников (т.е. необязательно обращение их в рабов) была широко
распространена в древнем мире — от Китая эпохи Шан-Инь до государства Саргонидов.
В соответствии с традиционным представлением о рабстве можно считать древнее общество
рабовладельческим при наличии там рабовладельческой эксплуатации, т.е. эксплуатации за счет
прямого, внеэкономического принуждения непосредственных производителей, лишенных
собственности на средства производства, принадлежащих частным лицам, которые их и наказывали (а
не государство), не имевших права жаловаться на своих владельцев или искать убежища в храмах и
иных, приравненных к ним местах. Подходит ли в полной мере такая характеристика к только что
описанному положению тех, кого мы определили как «ацтекских рабов»? Очевидно, нет. Ацтекские
рабы в основной своей массе могут быть причислены к категории населения, которая определяется
как «подневольные работники рабского типа». Только меньшая часть рабов могла быть отнесена к
собственно рабам древневосточного типа. Действительно, как и в древнем Старом Свете, степень
зависимости от хозяина была неодинаковой, вследствие чего существовали и различные категории
рабов: от находящихся в полной власти рабовладельца (их можно было даже проиграть в азартной
игре или пожертвовать богам) до тех, кто владели имуществом, имели семьи и ведение дел с
которыми требовало от рабовладельца, хотя и в идеальном варианте, знания и соблюдения
соответствующих законов и правил; т.е. были рабы, сохранявшие некоторые элементы
правоспособности. Кроме того, нужно учесть, что этнический и культурный состав их был достаточно
пестрым.
Несомненно, рабы выражали недовольство своим положением и протестовали против него. И
хотя в имеющихся в распоряжении исследователей источниках не сохранилось сообщений о
выступлении
1
рабов, нет никаких сомнений в том, что такие выступления имели место, вливаясь в ту
бесконечную цепь недовольств и волнений по поводу власти ацтеков, о которых в избытке сообщают
хронисты и историки. В противном случае не было бы необходимости одному из последних
доиспанских правителей г. Тескоко, знаменитому Несауальпилли, издавать в 1505 г. специальный
указ, по которому аннулировались долги семей, приводившие к возникновению «старинного
рабства». Такие же указы были изданы и тлатоани Мотекусомой II Младшим [228, с. 298; 371, с. 36;
389, т. 4, с. 359]. Не исключено, что массовое аннулирование долгов (например, государству)
провозглашали и по случаю интронизации нового тлатоани, хотя документальных свидетельств этого
нет.
Были и другие формы ограничения долгового рабства, заключающиеся в отсрочке выплаты
долга. Невыплативший полагавшуюся дань помещался на определенное время в тюрьму и становился
рабом только в том случае, если по истечении срока не рассчитывался с обязательствами [316, с. 25].
Знатным должникам, разорившимся в результате злоупотребления азартными играми,
предоставлялась годовая отсрочка, прежде чем их делали рабами [203, с. 250; 351, т. 2, с. 269].
Непрерывным атакам со стороны хозяев подвергалось и традиционное положение, в соответствии с
которым дети ацтекских рабов считались свободными. Видимо, нарушения этого закона были
настолько частыми, а сопротивление рабов столь сильным, что появился указ, запрещающий
продавать в неволю детей рабов, чтобы, как писал историк, они «пользовались естественной
свободой, которую им дал бог» [228, с. 298].
В целом проблема рабовладения у ацтеков, конечно, далека от своего полного разрешения. В
частности, неизвестна численность рабов вообще и различных их категорий. Раннеколониальные
авторы, не располагая достоверной информацией, чаще писали просто, что рабов было «много» (Э.
Кортес, А. Сорита). Т. Мотолиния спорил с Б. Лас Касасом, писавшим о 3-4 млн. рабов, и
подчеркивал, что эта цифра относится к состоянию дел в колониальный период [64, с. 29 — 31, 106 —
109]. Есть и другие сведения по раннеколониальному периоду, которые хоть как-то смогут прояснить
картину. Так, согласно документам, из 3100 жителей общины Тлакатекпан (в Тепотслане) в конце
1530-х годов было только 45 рабов (включая их жен и детей) [213, с. 256 — 257]. В 1548 г. в Новой
Испании, одной из частей колониальной Мексики, из 7,2 млн. жителей индейцев-рабов всех возрастов
было 50 тыс. [155, с. 74]. В то же время там зафиксированы и скрытые формы рабства в виде уже
189
упоминавшегося варианта древневосточного «оживления» [213, с. 257-259]. В целом же число рабов
(или людей подневольного рабского типа) в раннеколониальной Мексике разные авторы насчитывают
от 200 тыс. до 3 млн. [58, с. 193]. Следует подчеркнуть, что и в раннеколониальный период, когда
ацтекское рабство было уже «европеизировано», работорговлей продолжали заниматься и индейские
купцы. Почтеки платили за рабов золотом и перьями дорогих птиц, перепродавая их затем испанцам,
нуждавшимся в рабочей силе. Мало изменились и другие элементы работорговли, в частности, рабов
приводили на рынок все в том же «языческом» ярме-ошейнике [58, с. 193].
Поскольку достоверных данных относительно численности рабов в доколониальный период
не существует, отдельные авторы выдвигали вполне резонное предположение, что соотношение
численности рабов, майеков и масеуалов-общинников не было в пользу первых. В сельских районах
(где господствовала община-кальпулли) рабов насчитывалось меньше, чем в городских центрах, где
они занимали значительное место в хозяйстве знати [213, с. 256 — 257; 342, с. 52]. Своеобразная
реализация элементов рабовладения при сохранении большой роли труда общинников, а также
майеков — все это составляло ту эффективно действующую основу общества, которая со временем
могла бы стать базой для перерастания в феодальную систему. С учетом всего сказанного можно
полагать, что нет никаких оснований для «упреков» в «несовершенстве» ацтекской системы
рабовладения. Впрочем, маловероятна и возможность превращения ее в «классический» вариант, не
будь развитие ацтекского общества прервано испанцами.
Глава 4
АЦТЕКСКОЕ ГОСУДАРСТВО:
СТРУКТУРА ВЛАСТИ, УПРАВЛЕНИЕ И ПРАВО
Для определения сущности общества, и древнеацтекского в том числе, большое значение
имеют, как известно, вопросы, связанные с его политической структурой. В литературе они
дискутируются довольно активно. Прежде всего исследователи отмечают, что, поскольку история
возникновения этого государства совпадает с появлением общественного неравенства, а в
древнеацтекском обществе оно уже имелось, не может быть и речи, следовательно, о сходстве и тем
более идентичности его с догосударственной федерацией ирокезов, на чем настаивал Л. Г. Морган и
некоторые из его последователей. Эти авторы также подчеркивают, что такие признаки государства,
как территориально-административное устройство, там наличествовали [197, с. 9]. Поэтому ацтекская
Мексика была «государственно-организованным обществом» [213, с. 244].
Если тот факт, что древнеацтекское общество достигло уровня государственной организации,
является практически общепризнанным в современной литературе, то конкретное осмысление
сущности государства породило большое разнообразие мнений. Так, дается несколько определений
исторического типа ацтекского государства, вытекающих из того, как рассматривается сущность
социальной структуры данного общества. Как уже отмечалось, первые европейцы увидели открытый
ими новый мир глазами человека феодальной Европы. Соответственно и политическая структура
ацтекского государства рисовалась ими по аналогии с феодальной: «военная» и «теократизированная
аристократия», связанная друг с другом сложными иерархическими отношениями и зависимостями,
напоминала феодальных сеньоров. Многочисленные военные действия, которые вел Тройственный
союз в XV в., привели к появлению верховного сюзерена, которого европейцы назвали
«императором», а его государство — «империей». Что касается простого народа, то он в этом
государстве права политического голоса не имел. Представители данной концепции считают, что
такая политико-государственная система сложилась там сразу после обретения ацтеками
независимости и образования Тройственного союза (т.е. около 1430 г.) [115, с. 863-878; 391, с. 778-
787].
Сторонникам феодальной модели древнеацтекского государства противостоит гораздо более
многочисленная группа исследователей, сравнивающих его с рабовладельческим историческим
типом, причем в двух основных вариантах — античном и древневосточном.
Первый вариант сформировался в раннеколониальное время, когда некоторые авторы, в том
числе и отдельные религиозные деятели, движимые гуманистическими принципами, в
190
противоположность мнению, а главное, деятельности своих коллег-фанатиков, яростно
уничтожавших остатки, как они считали, «сатанинской», языческой культуры, пытались показать, что
аборигенное население создало и продемонстрировало миру интеллектуальные и общественные
достижения, равные созданному в древних обществах Старого Света. Они считали, что ацтекский
период — такая же классическая древность, какой для Европы был античный мир. Надо сказать, что
такой взгляд был особенно популярен в период антиколониальной борьбы, когда отдельные деятели
считали даже, что необходимо реставрировать некоторые элементы политической организации
доиспанского периода. И до сих пор эта концепция, несмотря на критику, остается популярной,
особенно среди мексиканских ученых, и находятся авторы, которые полагают, что при наличии
каких-то естественных отличительных признаков ацтекское государство может быть сравнимо с
Римской империей [65, с. 198].
Очень распространенным является тезис о принципиальной аналогичности Тройственного
союза и древневосточных политических структур типа Вавилона, Ирана и особенно Ассирии. Ацтеки
в таком случае прямо определяются как «ассирийцы Нового Света» [75, с. 253; 237, с. 4; 380, с. 133;
399, с. 96, 100], а их государственная политика — как напоминающая в некоторых своих чертах
новоассирийскую стратегию и тактику.
С такими взглядами тесно связаны споры о характере и силе власти правителя, форме
государственного устройства, политическом режиме у ацтеков. Здесь также сложились две
диаметрально противоположные концепции, сторонники которых одинаково многочисленны. Для тех,
кто считает, что ацтекское государство было «империей», совершенно естественно утверждать, что в
ней существовала монархическая власть, точнее, «военно-теократическая» монархия типа восточной
деспотии, как определял ее в XIX в. мексиканский историк А. Чаверо [75, с. 253; 126, с. 264; 251, с.
42-43; 276, с. 80; 289, с. 36; 292, с. 38; 304, с. 140; 380, с. 133]. Более скептически настроенные авторы
считают, что не может быть и речи об «империи» в собственном смысле этого слова, подобной
Римской, древнеиранской или даже инкской. Ацтекское государство, по их мнению, — федерация
городов-государств Теночтитлана, Тескоко и Тлакопана; оно — скорее альянс племен для сбора дани,
чем империя, ибо ему, например, «не хватало сильной организации и тщательно разработанной
системы накопления, развитой... в Перу империей инков» [162, с. 93] (см. также [92, с. 37, 43; 371, с.
23]. В Тройственном союзе они видят федерацию, которая основывалась на наличии общих военно-
политических интересов, прежде всего обороны и нападения, а также на необходимости сбора дани
[162, с. 110], и ни на чем более, так как во всех других отношениях члены федерации были автономны
[104, с. 189].
Возникает совершенно естественный вопрос: разве эти два столь существенных показателя не
говорят сами по себе о достаточно прочной политической структуре? Разве для их осуществления нет
необходимости в концентрации власти? Как бы то ни было, сторонники федеративного устройства
ацтекского общества в соответствии со своими утверждениями считают, что и власть его правителя не
может считаться деспотической, поскольку была под контролем «народа» [185, с. 208]. В том же
русле лежат и утверждения, что ацтекское государство — «смесь демократии и олигархии» [371, с.
37], что на подконтрольной ему территории скорее доминировало его влияние, чем было создано
собственно государственное устройство [65, с. 200]
1
.
Даже такой краткий обзор мнений свидетельствует о сложности проблемы политической
структуры древнеацтекского общества и ее сущности. При всей разноголосице для большинства
исследователей очевидно, что эта государственная система управления обществом сложилась в
результате синтеза собственных традиций и тех норм, которые существовали в Мексиканской долине
еще до появления там ацтеков.
Если исходить из факта существования у ацтеков государственно-организованного общества,
то следует доказать и наличие тех основных признаков, которые характеризуют его как таковое.
Тлатоани и высший уровень власти и управления
Материалы, которыми располагают исследователи, наводят на мысль, что у ацтеков
складывался тип государства, сопоставимый с древневосточными деспотиями Старого Света.
Традиционно считается, что причины консолидации деспотической власти на древнем Востоке, в