Аптер Д.И. Сравнительная политология вчера и сегодня
Подождите немного. Документ загружается.
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ:
ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
Д. И. АПТЕР
Сравнительное исследование, начиная с самых первых своих опытов, объединяло
идеи политической философии и политической теории с эмпирическими
событиями и явлениями. Первоначальный акцент был сделан на проблемах власти
с целью определить, какое значение имеют различия в устройстве власти —
власти не в общем плане, конечно, а организованной в политические системы на
национальном и субнациональном уровнях. Объяснение значения различий в
использовании и распределении власти в различных политических системах —
общая задача, лежащая в основе разнообразных подходов к сравнительной
политологии.
Перед тем как перейти к дискуссии об эволюции сравнительной политологии,
следует дать несколько поясняющих определений. Когда говорят о политической
«системе», имеют в виду, что ее составные части взаимозависимы, изменения
одной влекут за собой изменения других. Политические системы ответственны
как минимум (это может быть названо «изначальной» функцией) за поддержание
порядка в рамках определенных полномочий, для чего им дано исключительное
право на применение средств принуждения. Средоточие верховной власти
называется государством (Poggi, 1990). «Правительство» — главный инструмент,
с помощью которого функционирует политическая система. «Гражданское
общество» относится к тем структурам общества (добровольным объединениям,
неправительственным организациям, религиозным и частным образовательным
учреждениям и т.д.), которые находятся вне правительства или государственного
контроля, но выполняют общественно полезные функции. Тип или характер
государства (демократическое, авторитарное и т.д.) определяется тем, как оно
оказывает свое влияние и каким образом распределяется власть. «Демократию»,
согласно И. Шумпетеру, можно определить как «институциональное
приспособление для принятия политических решений, при котором индивиды
получают возможность влиять на власть, используя в качестве инструмента
соперничество политических сил в погоне за голосами граждан» (Schumpeter,
1947, р. 269). В зависимости от степе-
361
ни вмешательства правительства в дела гражданского общества мы говорим о
«сильном государстве», имея в виду, что правительство соглашается взять на себя
большую ответственность во имя блага граждан. (Bimbaum, 1982). Там, где
подобные функции реализуются негосударственными органами, мы говорим о
«сильном гражданском обществе» (Badie, Bimbaum, 1983). Но явного и даже
необходимого соответствия между степенью государственного вмешательства и
благополучием общества нет.
Сильные или слабые, демократические или авторитарные политические системы
важны постольку, поскольку они являются «формообразующими», т.е. поскольку
они издают законы и указы, реально управляя политической жизнью. Но
соотношение предписываемого и реального политического поведения
значительно варьируется во времени и пространстве. Так как граждане в
государстве или индивиды и группы в гражданском обществе меняются и
уклоняются от предписываемого поведения законными путями или путем
противостояния в зависимости от различных обстоятельств, то изменяются их
ценности и убеждения, пересматриваются принципы справедливости или
видоизменяются способы достижения значимых целей. В соответствии с этими
характеристиками в число кардинальных вопросов сравнительной политологии
входят: каковы различия существующих типов политических систем
относительно их «формообразующей» функции, как устанавливаются и
укрепляются различные типы и как можно связать воспринимаемые расхождения
между предписываемым и реальным политическим поведением. Задачи
определения лучшей из возможных политической системы и обеспечения
должного соответствия между такой системой и реальными политическим
процессами занимают центральное место в широком спектре проблем
сравнительной политологии. Поскольку общепризнанно, что лучшей из
возможных политических систем является демократия, большинство
сравнительных политических исследований направлены на изучение демократии:
как ее установить, поддерживать, приспосабливать, улучшать, а также, как
противостоять угрозам ее существования извне и изнутри.
Сравнения политических систем и их функционирования обычно строятся на
основе анализа института государства, являющегося их конкретным выражением.
Как правило, при сравнении политических систем в качестве объектов берутся
страны, политические институты внутри стран (субсистемы), отдельные случаи.
Возможны различные стратегии исследования: функциональная,
мультивариативная, феноменологическая и т.д. Любая выбранная стратегия
исследования будет зависеть от общего подхода к анализу, от сути поставленных
вопросов или проверяемой научной гипотезы. В этом смысле сравнительная
политология, поскольку она выходит за пределы простого описания, может
выступать в качестве эмпирической стороны политической философии или
политической теории*. Наибольшее внимание компаративисты уделяют
исследованию различий между политическими системами в отношении
конфликта и компромисса, власти и ответственности, эффективности и
справедливости. Конкретные «типы» политических систем включают множество
вариантов — от «племен» до «полисов» и государств, до монархий и республик,
до республик демократических и авторитарных, с президентской и парла-
* Связь между ними, таким образом, едва ли может быть отделена от
сравнительных методов, которые, однако, нуждаются в более подробном
рассмотрении, нежели позволяет объем нашей главы.
362
ментской формами правления. В каждом из них есть немало отличий по тому, как
происходит создание и преобразование фракций и коалиций, как выражаются
интересы и как в зависимости от конституционных структур поддерживаются
связи между гражданским обществом и государством (через клановость,
церковные структуры, политические движения, политические партий и
избирательные системы).
Из множества подходов к сравнительному исследованию выделим три:
институционализм, девелопментализм (политический и экономический) и
неоинституционализм. Первый подход обычно сосредоточен на особых
механизмах функционирования политической системы как таковой:
президентской или парламентской системах власти, унитарном или федеративном
государственном устройстве, политических партиях и голосовании, комиссиях и
выборах. Второй подход объединяет большинство теорий социетального
изменения. Третий представляет собой сочетание первых двух.
Институциональный подход составляет базис сравнительной политологии. Он
остается основополагающим2. Даже более поздние работы остаются
«институционалистскими»3. Это значит, что они характеризуют
функционирование политической системы государства, детально описывая
структуру и функции правительства и его практическую деятельность.
Девелопментализм, который называет себя «новой» сравнительной политологией,
в политике и экономике делает акцент на изменениях, происходящих в обществе,
а не на технике управления, и тем самым существенно обособляется от других
социальных наук. В свою очередь, неоинституционализм не только вернул
государство в поле зрения исследователей, но и изменил направление внимания
девелопменталистов в сторону большего операционализма, рассчитанного на
изучение функционирования политических систем и государства.
§1. Институционализм
Вплоть до второй мировой войны и сразу же после нее в сравнительной
политологии главенствовал институционализм. Это означает, что изучались и
сравнивались конституции и системы права, азличные формы государства,
управления, суверенитета, властных полномочии, юридических и законода-
тельных механизмов. Особое значение при этом придавалось распределению
власти между государством и обществом, центральной и местной властью,
администрацией и бюрократией, законодательными и конституциональными
принципами и практикой. Это направление началось в давние времена, когда
впервые была ясно сформулирована идея политической системы, ставящая своей
конечной целью достижение демократии (Вгусе, 1921). Однако, подчер-кивая
уникальность запад ной демократии, институционализм одновременно
провозглашал ее универсальность. Демократия предполагала наличие диффе-
ренцированных политических институтов гражданского правления, законо-
; Хорошие примеры стандартных компаративистских текстов в традиции
институционального подхода см.: Friedrich, I968; Finer, 1949.
' Дчя сравнения можно взять, например, терминологию такого «старого*
институцио-налистского текста, как «Теория и практика современного
правительства» Г. файнера 1949 г. и последнее издание «французской политики»
У. Сафрана 1995 г. Терминология обеих работ во многом совпадает.
363
дательных и судебных органов, исполнительной власти и местных органов
власти. Сравнительная политология занималась детальным изучением
функционирования перечисленных институтов, уделяя особое внимание
реформам (расширению избирательного права, проблеме олигархии, снижению
угрозы существовавшему порядку со стороны анархизма, социализма и
коммунизма) и в не меньшей степени — изучению контекста — нарастающих
сдвигов в обществе, мировых войн, депрессии и тоталитаризма4.
Д этом плане^равнительная политология совпадает с основанием политик ческой
науки в целом. Можно сказать, что политическая Философия и срав-нительная
политология взаимно влияли друг на друга. Каждая из них обогащала другую в
плане анализа власти и идеальных образцов справедливости. Классические
проблемы и той и другой касались государства как воплощения разума, мудрости,
рациональности и его роли в воспитании добродетельных граждан5.
Институционализм, черпавший первоначальные примеры из истории
республиканского и имперского Рима, многим обязан античности и эпохе
Просвещения с ее доктринами естественного и позитивного права. Право
представляло собой органическое взаимоотношение между вышестоящими и
нижестоящими судьями и властями. Ученые, проводившие сравнительный анализ
политических институтов, были в основном юристами. Они, например, изучали
кодифицированное римское право Юстиниана, многочисленные его комментарии
и толкования, не говоря о законах Хаммурапи, институциях Гая, Салической
правде, германском праве и т.д. Для некоторых римское право было источником
вдохновения. Другие находились под влиянием теорий общественного договора,
ставивших в центр внимания легитимность представительства, отношения между
индивидом и группой, гражданином и государством и определявших природу
конституционного порядка. В этом плане политическая философия и право
составили два основных компонента институционального подхода в
сравнительной политологии (Strauss, 1959).
* Сравнительный анализ по странам, функциям или инструментам политики был
предметно сосредоточен на изучении государственного и политического строя,
конституций и поправок к ним, прав и их гарантий, унитарных и федеративных
форм государственного устройства, централизации и децентрализации,
регионализма и местничества, проблем представительства большинства и
меньшинства, правления кабинета министров или его диктатуры,
многопартийных и однопартийных систем, электората, верхней и нижней палаты,
законодательных комитетов, парламентских чтений, процедур голосования и
прекращения прений, роли общественного мнения и прессы.
5 Как уже указывалось (гл. 2 наст. изд.), первоначальные типологии политических
систем в «Государстве» и «Законах» Платона, или «Политике» Аристотеля были
навеяны конкретными сравнениями между Спартой, Афинами, Персией и
другими государствами, а также отличиями, приписываемыми народам (классам и
«расам»). Так, в полисе варваров отличали от греков, рабов — от граждан,
аристократов от плебеев. Такое различение предписывающим образом влияло на
концентрацию или распределение власти в различных политических системах,
основанных на власти одного, нескольких или многих. Политические системы
считались лучшими или худшими в зависимости от того, насколько они поощряли
добродетельность, благоразумие, умеренность, отвагу в бою, личную и
гражданскую дисциплину в правильном государстве, определялись такие
обстоятельства, при которых «правильное» государство могло прийти в упадок.
Действительно, улучшение нравственности и предотвращение упадка было
основной проблемой сравнительной политологии со времен Платона и
Аристотеля, согласно которым можно сравнивать политические системы не
только в поисках «наилучших», но и в поисках наиболее доступных, достижимых
вариантов, включая наилучшее обеспечение воспитания граждан.
364 й
Третьей составляющей политического сравнительногоисследования бьща_
^•Йстория^Ц центре внимания этой науки также находилось становление госу-
дарства из полиса и национального примирения. Характеризуя конкретные эпохи,
история описывала борьбу между церковью и государством, между церковной и
светской властью, борьбу за власть между монархом и феодалами, гражданские
войны и революции, превращая вопросы индивидуализма и теории
общественного договора из абстрактных принципов в вопросы жизни и смерти
(Cough, 1957)*.
Тесные и запутанные связи политической философии, права и истории
оформились в две различные, но пересекающиеся традиции — континентальную
и англосаксонскую. Для сравнительной политолог™ последняя стала наиболее
важной. Ведя родословную от Бректона, восходящую к XIII в., она включает
таких авторов, как У. Блэкстон, П. Ансон, Р. Стаббс, А. Дайси, П. Виногра-дофф и
Мейтленд. Институционализм, таким образом, сохраняет традицию
конституционализма, отмеченную передачей общих и частных полномочий от
монархов коллективным органам власти посредством прав, закрепленных в
хартиях, в которых демократия определялась как функция парламента. Кроме
того, в область сравнительного институционального исследования входили
процедурные и инструментальные механизмы, с помощью которых свободу
можно было бы сделать предпосылкой чувства обязательности7. Короче говоря,
сравнительная политология вела речь об эволюции демократии, демокра-
т^я_считадась инструментов улучшения человеческой нравстр^ннпгти^ «к
которой движет человека егособственная природа» (Barker, 1946). Свидетель-
ством такого «движения» были великие демократические революции —
английская, американская и французская. В последней проявились две мощные
противоборствующие тенденции: либеральный конституционализм 1789 г. и
радикальное якобинство 1792 г. (Furet, Owuf, 1989).
Как осуществить идеи этих революций конституционным путем — это один из
вопросов, отвечая на которые, история как фиксация событий включилась в
современные поиски принципов правления. Если каждую революцию представить
в виде системы правления, наилучшим образом соответствующей человеческой
природе, то каково наиболее подходящее институциональное устройство для
каждой из них? Что в каждом случае будет максими-
6 Институциональная парадигма, однако, обрела реальные очертания в эпоху
Просвещения. Прежний акдент на людей и их различную «природу» сместился на
универсум, в котором различия индивидов не столь важны. Имело значение,
конечно, виделся ли добродетельным человек естественного состояния в
сравнении с сообществом граждан или нет. Для Т. Гоббса, не считавшего
человека добродетельным, вопрос о демократии не стоял. Но большинство других
теоретиков, подобно А. Смиту, подчеркивали такие свойства добродетели, как
склонность к товарообмену и меновой торговле (т.е. идентифицировали ее с
миром интересов). Для Смита проблема состояла в наилучшем способе
примирения личной свободы с правилами общества. Для Ж.-Ж. Руссо это была
общая воля, для Дж. Локка — реализация гражданской ответственности, создание
парламентарного представительства и суверенитета.
7 Континентальная традиция институционализма также обращалась к теории
общественного договора. Она сохраняла более прочную связь с традицией
естественного права в том виде, как она была закреплена в римском праве, с
примирением церквей в контексте развивающегося национализма. Последний
принял форму эволюционного историцизма, телеологии, т.е. идеи неизбежного
появления демократических институтов из особого рода конфликтов, например из
конфликта папства и монархии, средневековой корпорации и светского
государства (Gierke, 1950).
365
зировать «формообразующую» силу демократических и других конституций,
гарантирующих права и свободы граждан?
Прежде всего институционализм занимался изучением демократии как открытой
системы, что определяло центральное место проблемы выбора. Наряду ^с
порядком выбор был приоритетной категорией. Оба параметра стали мерилом
оценки системы правления. Сравним в этом плане систему правления в Англии,
США и Франции после революций. Британский парламентаризм был образцом
парламентарной системы в силу его высочайшей стабильности. Американская
президентская система в качестве центрального звена ставит выбор и локализм.
Во Франции же получился неустойчивый вариант английской системы. В этом
смысле государства и правительства можно оценивать в зависимости от их
соответствия первому и второму варианту, причем предпочтительнее
приближение к первой модели8.
Определяя политическое устройство, институционализм стремился охватить весь
круг относящихся к нему проблем: порядок и свободу выбора; интересы личности
и общества; гражданские права и обязанности в соответствии с принципами
ответственности и согласия; законодательную и исполнительную власть;
избирательную систему; полномочия судов и судей и преимущества писаных и
неписаных конституций, о чем до сих пор ведутся споры в Англии;
преимущества унитарного государства по сравнению с федеративным,
парламентарной системы перед президентской; функционирование правительства
в виде кабинета министров (Jennings, 1947); значение тайного совета и его
отсутствия, преобразование имперских придворных установлений в
административные органы (Robson, 1956); эволюцию местных органов власти,
процедурные правила поведения в парламенте (Cavhion, 1950), пересмотр
законодательства, роль судей, комитетов и системы комитетов (Wheare, 1955);
избирательные системы (Mackenzie, 1958; Lakeman, Lambert, 1959); и кроме того,
политические партии (Ostrogorski, 1964, Michels 1958; Duverger, 1954).
В число сторонников этого направления входят многие именитые ученые — К.
Шмитт в Германии, У. А. Дженнингс, Э. Баркер и Г. Ласки в Англии, Л. Дюгюи и
А. Зигфрид во Франции, К. Фридрих и Г. Файнер в США, если назвать лишь
некоторых. Общим для них было не только исключительное эмпирическое знание
реального функционирования изучаемых институтов, включая политические
партии и парламентские комитеты, но и общее знание истории и права античного
и средневекового периодов и периода создания теории общественного договора.
I Институционалисты не только исследовали функционирование демократических
и авторитарных форм правления в общих чертах. Они признавали, что
политические институты «работают» лишь постольку, поскольку они I являются
воплощением норм, ценностей и принципов самой демократии. I Следовательно,
институционализм никогда не сводился лишь к механизмам правления, но
учитывал то, как «институционализированы» демократические принципы.
Предполагалось, что лишь некоторые общества «подготовлены» к демократии, в
то время как другие станут таковыми лишь в ходе развития в соответствующем
направлении. Так, например, колониализм
' Англия была прообразом стабильной унитарной парламентарной демократии;
Франция — нестабильной демократии; Америка — примером достоинств
федерализма и местного самоуправления. Ряд американских авторов, включая В.
Вильсона, считали парламентарную систему более предпочтительной для США.
366
рассматривался как необходимый этап для соответствующей подготовки
слаборазвитых стран к демократическому устройству с последующей передачей
полномочий и использованием опыта метрополий в колониях (Hancock, 1940;
Wight, 1946).
Можно сказать, что институционализм был и остается лидирующим под-ходом в
сравнительной политологии. С течением времени институционализм менялся. Он
начин~ал свое развитие в период национализма в Европе, когда центральной была
проблема сохранения и укрепления связей между нациями, разделенными
культурным, языковым, религиозным и местным национализмом9. Позднее, когда
актуализировался «социальный вопрос» (выражение Ханны Арендт (Arendt,
1963)), профсоюзы стали более организованной силой и вместе с политическими
движениями различного рода выступали за расширение политического участия,
равноправия, за пересмотр понятия справедливости, за социалистическую и
другие идеологии, альтернативные либеральным принципам, важнее стали
экономические факторы. Институциональный анализ в этот период был
направлен на вопросы отношения правительства к безработице,
предпринимательству, плохим социальным условиям, появлению классовой
политики, политическим движениям и движениям протеста, т.е. на вопросы,
выходящие за рамки существующих институтов если не по методам, то по
принципам. И чем больше институционализм обращался к политэкономии, тем
больше внимания он уделял анализу бюджетных и финансовых институтов и их
политики в кейнсианском контексте, видя в них средство защиты от
радикализации партийной политики. Вызов принципу частной собственности со
стороны левых партий, использующих марксистские или социалистические идеи,
не говоря уже о распространении социалистических и коммунистических партий
в Европе с их призывами к обеспечению социальных и гражданских прав,
подняли проблему не только тоталитарных вариантов развития (коммунизм или
фашизм), но и поставили на повестку дня новый вопрос: не является ли
парламентарный социализм следующим шагом в развитии демократии
(Schumpeter, 1947) государства всеобщего благосостояния и социальной или
«индустриальной демократии» (Clegg, 1951; Panitch, 1976). В этих типах
демократии стали видеть альтернативу тоталитаризму и средство предотвращения
замены демократии тоталитаризмом через механизм волеизъявления граждан на
выборах10. Это, конечно же, привело к смещению на политические партии и
модели голосования, равно как и на потенциальную привлекательность
однопартийного бюрократического и авторитарного режима при различных
тоталитарных системах (Friedrich, Bneynski, 1962).
Возможно, институционалисты чересчур верили в созидательную способность
демократических политических систем. Они «теоретически» оказались
неспособны принять бесспорные и явные расхождения между институциона-
листской теорией и практикой, когда дело дошло до установления
демократического строя в новых независимых государствах после первой и
второй
' Внимание немецких авторов занимала проблема расширения
общенационального правового пространства и гражданства.
10 «Государство всеобщего благосостояния — институциональный результат
принятия обществом официальной и поэтому формальной и ясно выраженной
ответственности за благополучие всех его членов» (Girveti, 1968, р. 512).
Примерами могут служить Новый курс в США, меры, предложенные У.
Бевериджем в Великобритании, Народный фронт во Франции и появление
социал-демократических государств шведского типа.
367
мировых войн (Huntington, 1993) ". Институционализм обычно рассматривал
непредвиденное возникновение тоталитарных режимов в Италии и России, а
также падение Веймарской республики и расцвет фашизма как отклоняющиеся
формы политического поведения. Более того, по мере усиления радикальных
марксистских коммунистических партий и других экстремистских групп,
особенно в Европе, после того как они бросили вызов не только реально
существовавшим демократиям, но и демократии как таковой, стало ясно, что
следует изучать психологические, экономические, социальные и
организационные факторы вне рамок институционального анализа. Если даже
наилучшая в своем роде демократическая конституция (Веймарская республика)
не смогла гарантировать функционирование демократии, то в изобилии имеются
примеры стран с безупречными конституциями, но антинародным правлением
(Советская конституция 1936 г.)12. Институционализм оказался неадекватным
при попытке конструирования конституций. Предполагалось, что
недемократические страны — это просто пока «не состоявшиеся» демократии,
ожидающие своего освобождения. Не лучшими были результаты и там, где
обретение независимости после второй мировой войны создало условия для
демократии (Huntmgton, 1993).
§2. «Новая» сравнительная политология
«Новая» сравнительная политология с ее акцентом на проблемы развития •^
появилась в атмосфере общего оптимизма послевоенного периода. г1редпосыл-
Kif-й перспективы развития представлялись благом, злом же считались
коммунизм и холодная война. На Западе любой шаг «влево» рассматривался как
уступка Советскому Союзу, а любой шаг в сторону демократии — как благо для
США и их союзников. В результате такого манихейского стиля мышления,
независимо от тонкости мотивировки, все сдвиги «влево» в определенной степени
морально обесценивались распространением сдвигов «вправо».
^ Теории развития приобретали определенную двусмысленность, чем не
преминули воспользоваться страны так называемого третьего мира. Такая
двусмысленность затронула не столько процессы формирования политических
институтов в Европе (в послевоенный период восстановления, включая план
Маршалла), сколько процессы «деколонизации» бывших колониальных
владений13.
" Еще большая двусмысленность характеризовала применение США теорий раз-
11 За исключением тех случаев, когда колониальные территории преобразовались
в доминионы по Вестминстерскому статуту 1931 г. в составе Британского
Содружества (Канада, Новая Зеландия, Австралия, Южная Африка и,
поразительное исключение, — Индия), большинство усилий по установлению
демократических институтов в тепличных условиях не увенчалось успехом.
" Первые серьезные усилия по достижению демократии посредством
«институциональной социальной инженерии» предпринимались в странах,
возникших на обломках Австро-Венгерской, Российской и Оттоманской империй.
За некоторыми исключениями (Финляндия и Чехословакия), эти усилия
потерпели неудачу (Headlam-Moriey, 1929). Последующие попытки, включая
процесс деколонизации после второй мировой войны, также едва ли были
успешными. Сегодня усилия по утверждению демократии в Восточной Европе и
России остаются скорее надеждами, нежели реальностью.
11 Те, кто метил в диктаторы, с пользой для себя заявляли, что демократические
конституции, ознаменовавшие переход к независимости во многих бывших
колониальных странах, — наследие неоколониализма.
368
вития в Латинской Америке, реализовавшееся в деятельности «Союза ради
прогресса», который многие воспринимали просто как «неоимпериализм» с
провозглашенным, но двусмысленным «нейтралитетом» между «первым» и
«вторым» миром, т.е. между Западом и СССР и другими социалистическими
странами. Результатом стал отказ в этом регионе от демократии в пользу
однопартийных систем и режимов личной власти с более или менее явным
преклонением перед социализмом, представление о котором было весьма
туманным. Действительно, политика развития в моральном отношении оказалась
столь сомнительной, что основные страны метрополии попадали в поло-жжении
не только манипулирующих, но и манипулируемых.
-- В итоге политическая проблема состояла в сочетании деколонизации с
демократической передачей власти и переориентации национализма в контексте
«новых национальных государств». Колониализм при этом становился бы скорее
«опекающим», чем руководящим. Предполагалось, что демократические
институты стали бы подходящими инструментами «становящегося», позитивного,
развивающегося государства. К тому же это позволило бы избежать
«перескакивания через этапы», как это было в случае коммунистического
варианта однопартийного государства, «минующего» «буржуазный этап раз-;
- вития» и следующего прямо к социализму. На карту были поставлены два
различных понимания «сути реальности». Первый подход делал ставку на рынок
плюс демократию (двойной рынок — в экономике и политике), что должно было
создать динамичное равновесие существующих возможностей и помощи извне.
Второй подход представлял эту стадию как неоимпериалистическую,
гегемонистскую, заменяющую экономический контроль на политический. В этом
смысле передача власти для одних заменяла революцию, в то время как для
других революция была альтернативой регресса (примерами последнего стали
Алжир для Франции, Вьетнам для США).
Соперничество между левыми и правыми имело последствия и для западных
стран. В Европе аналогией передачи власти была линия на создание государства
всеобщего благосостояния и социал-демократическая политика; в том числе и
там, где существовали большие, легально действующие и хорошо организованные
и финансируемые коммунистические партии (как во Франции и Италии).
Появилось громадное количество литературы об участии рабочих в управлении
(«югославская модель») и по демократии участия (Pateman,
-1970). Социализм в малых дозах стал подходящим «модификатором»
либерального капитализма. Большая доля сравнительных исследований была
посвящена эволюции и проблемам социального государства всеобщего
благосостояния (Offe, 1984).
В сравнительных исследованиях доминировали два альтернативных варианта
теорий развития: теория модернизации и теория зависимости. Теоретики
модернизации представляли собой разобщенную группу специалистов по
сравнительной политологии, в том числе Г. Алмонд, С. Хантингтон, Д. И. Аптер,
Л. Пай, М. Винер, Л. Байндер, Э. Шилз и Т. Парсонс, и многие, другие, некоторые
из них сочетали исследование отдельного случая с аналитическими работами
широкого плана по сравнительному изучению процессов развития. Если говорить
о духовном предшественнике такого рода исследования, так это, конечно же, М.
Вебер, который шел вслед за К. Марксом. К сторонникам теории зависимости
следует отнести из экономистов П. Барана и А. Г. Франка, из историков П.
Андерсона и Э. Хобсбаума, из политологов Г. Китчинга, К. Лиза и Б. Андерсона.
24.Заказ№ 1986.
(369 ]
Для большинства авторов из первой группы формула «деколонизация плюс рост
плюс демократизация» была легитимной стратегиейТЕе зависимости,
осо-'оенноТЮТпатронажем «опекающего» колониализма (Shils, 1962).
Представители второй группы избирали стратегию гегемонии и господства. Все
это означало борьбу как в теории, так и на практике. В результате ученые,
использовавшие в значительной мере один и тот же материал по одним и тем же
странам, могли прийти к совершенно противоположным выводам, Кения служит
тому хорошим примером (ср.: Leys, 1974; Kitching 1980; Bienen, 1974).
Каким бы ни было воздействие такой политизации на сравнительную по-
литологию, эта научная субдисциплина стала менее европоцентричной и
сосредоточилась на вопросах демократизации ветрищах, вставшихна путь
перехода отнедемократическорго режима к демократическому. Политологи стали
м^цьдк^верить в «созидательную» способность конституций и правительства
и_боль^_полагаться на необходимость одновременногои совместного создания
политических институтов «снизу»и_«сверху». Государство в развивающихся
странах должно брать на себя ответственность за поддержание и стимулирование
развития и, следовательно, за контроль над его последствиями (Apter, 1965).
В_ширрких рамках теорииразвитиябылаявная посылка, что рано или поздно
развивающийся-^чр слеобходимостыо воспроизведет те же ос-
новные_социальныеикультурные ценности цднститугы, что и промышлен-
но развитыестраньС— особенно науку; считалось, что по мере экономичес
кого роста появится разделение труда, начнется развитие среднего класса,
частных и государственных предприятий и т.д. Успешное развитие покончит с
«традиционными» пережитками и «первобытностью» (Geerti 1963) и создаст
предпосылки дальнейшего развития. Следовательно, по мере того как государство
сможет лучше извлекать пользу, опосредовать и контролировать последствия
экономического роста, оно будет создавать новые возможности в обществе в
направлении стабильных преобразований.
Такие теоретические установки требовали лучшего понимания малоизвестных
культур и опыта. Если первоначально институционалисты имели дело с
политэкономией в связи с проблемами безработицы, финансовой политики,
контроля над циклами деловой активности и т.д., то в новых условиях их
внимание обратилось к западному опыту «великого перехода» отдоиндустри-
ального к индустриальному обществу и его использованию «третьим миром»
(Polanyi, 1944)14. Исследовательский интерес переместился при этом с
государства на социальные структуры, на то, как лучше вводить в оборот
ценности и культурные принципы демократии, как влиять в научном направлении
на процесс социализации и мотивации поведения людей, как способствовать
усвоению этих принципов. В таком ключе исследовали проникновение
демократических норм и политических ценностей в национализм, в эту
движущую силу борьбы за независимость и автономию.
Таким образом, теории развития способствовали сравнению обществ с резко
отличающимися лруг от друга социальными и политическими институтами и
КУЛЬТУРНЫМ опытом. Центральные гипотезы строилиТПГна основе
«сбвоемеН-йых» западных образцов политических институтов, которые
образовались при переходе от теократического государства к светскому, от
статусных отношений к договорным, от докапиталистического уклада к
капиталистическому, от статичного понимания изменений в обществе к
эволюционному, от орга-
" Невозможно переоценить влияние этой работы на целое поколение
компаративистов.
370
«