Аникин В.П. Не постфольклор, а фольклор (к постановке вопроса о его современных традициях)

Подождите немного. Документ загружается.

В.П. АНИКИ

(Москва

)

НЕ «ПОСТФОЛЬКJIОР», А ФОЛЬКJIОР

(К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА О ЕГО СОВРЕМЕННЫХ ТРАДИЦИЯХ)

(

Аникин В.П.

Не «постфольклор», а фольклор (к постановке вопроса о его современных

традициях) // Славянская традиционная культура и современный мир: Сборник

материалов научно-практической конференции. Вып. 2. – М.: Государственный

республиканский центр русского фольклора, 1997. С. 224–240)

Тема «Современные фольклорные традиции» весьма обширна. И при всем том он

часть еще более широкой – о сущности и специфике фольклора. Спор о современно

фольклоре упирается в понимание, что считать и что называть фольклором. Мы его толкуе

по-разному. Отсюда происходят несогласия. Не хочу предлагать что-либо доктринерское

отвлеченное и предвзятое. Просто обращаю внимание на явления, которые нуждаются

самом внимательном изучении.

Не могу пройти мимо и того обстоятельства, что на заседание круглого стол

конференции вынесен вопрос в предельно открытой и резкой постановке: фольклор (говор

модным языком, «неофольклор») или «постфольклор»? Такая постановка вопроса навеян

статьей С.Ю. Неклюдова «После фольклора», в которой сказано: «А может быть, правильне

считать, что «эпоха фольклора» (сначала «архаического», а затем и «классического»

)

безвозвратно миновала, и перед нами – совершенно новое явление, для которого следуе

искать соответствующее название, ну, скажем, постфольклор?» [Неклюдов 1995: 4]. Вопро

поставлен риторически. Автор ясно сказал, что современные записи фиксируют явления

которые не относятся к фольклору.

Смысл понятия «неофольклор» очевиден – это новый фольклор. Поняти

«постфольклор» исключает существование фольклора вообще, в лучшем случае предполагае

его замещение чем-то иным. Именовать фольклорные новообразовани

«сорняком» [Неклюдов 1995: 2], как по частному случаю выразился автор статьи, означае

просто уходить от изучения явлений массового творчества.

У точки зрения, что никакого фольклора нет, вряд ли найдется много сторонников.

Разве лишь среди тех, кто судит о явлениях современного массового творчества в граница

отвлеченных научных конструкций и умозрительных исторических предположений. В свет

подхода, считающегося прежде всего с фактами, очевидно, что давний традиционны

фольклор существует и существует новый фольклор, у которого уже сложились сво

традиции.

[С. 224]

Вопрос об изменениях, которые произошли в давнем фольклоре, оставим в стороне.

Это особая тема. Речь пойдет о современном фольклоре, о тех «сорняках», которые по все

екомендациям строгой аrpoнауки надо полоть.

Вопрос о современном фольклоре не нов. У него своя история. По необходимост

кратко отмечу только главное в ней.

До 1917 г. среди специалистов господствовал взгляд, суть которого состояла

утверждении, что фольклор вступил в полосу кризиса, отмечен чертами упадка. Исключал

самую мысль о достоинствах фольклора, идущего на смену прежнему. Писали о том, чт

частушка не художественна, что «фабричная» песня пошлая, что городской романс н

фольклор, что все это не идет в сравнение с прекрасной традиционной песней, вообще, с

всей давней устной поэзией. Однако прозвучали и другие голоса. В суждениях о том, чт

происходит с фольклором, осмотрительные исследователи не были склонны драматизироват

сит

ацию, а что касалось соби

ателей, то они неизменно гово

или о

преображени

Ст

. 1 из 7OCR Document

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/st

anikin.htm

продолжающегося фольклора. Очень рано, в сущности, оформились дв

противоположных воззрения на судьбу фольклора. Они сохранились до сегодняшних дней

хотя с той поры время от времени видоизменялись.

После 1917 г. в суждения о судьбе фольклоре была привнесена политизация

сместившая спор в ненаучную область. В отходе от академического решения вставших пере

наукой вопросов меньше всего повинны крупные ученые. Они лишь настаивали на собирани

фольклора, не считая. возможным уходить от исследования его новизны. Ю.М. Соколо

опубликовал в известном сборнике «Художественный фольклор» программную стать

«Очередные задачи изучения русского фольклора», в которой писал: «…Фольклорист

должны интересовать не только традиционные формы, но также и. новообразования, частью

впрочем; выросшие из традиции. Это сочетание старого и нового наблюдается почти во все

видах фольклора» [Соколов 1926: 28]. Ю.М. Соколов писал о распространении частушек

трагикомической трактовкой сцен времени экономической. разрухи: о мешочничестве

других явлениях, характерных для гражданской войны и нэпа. Несомненно, это был

подлинное народное творчество, и оно удержалось в памяти старшего поколения

передавшего его детям и внукам. Чтобы убедиться в основательности этого утверждения

достаточно сравнить, к примеру, частушки,

[С. 225]

опубликованные журналом «Беднота» (1927), с их нынешними публикациями,

частности, с текстами из сборника поэта Николая Старшинова и составителей новейши

антологий [Старшинов 1993; Виллисов 1993].

В предвоенные 30-е годы тональность суждений о современном фольклоре резк

изменилась. Постепенно сложилась политически агрессивная концепция. Какой она была

можно судить по сборнику статей «Современный фольклор». В .статье «Новый фольклор

известный фольклорист М.К. Азадовский сформулировал положения, с которыми согласилис

многие исследователи тех лет. Считали, что фольклористика чрезвычайно обогатилис

новыми материалами, которые обязывают по-новому решать «основные вопросы» науки:

изменилось самое понятие «фольклор». Те же специалисты, которые, подобн

дореволюционным ученым, продолжали толковать фольклор как «традиционное творчество»

были объявлены отсталыми, не поспевавшими за движением научной мысли. По слова

Азадовского, такие ученые оказались неспособными понять новые явления в народно

творчестве, закоснели в суждениях давнего времени – признали у фольклора лиш

«регрессивное значение». Обращаю внимание на эти решительные суждения о «регрессии».

По мнению Азадовского и его многочисленных единомышленников, фольклор ка

проявление народной культуры, напротив, обладал «организующим и действенны

значением»: «Современный фольклор имеет дело не только с отражениями далеког

прошлого, но и с творческими произведениями, отражающими сегодняшний день, его борьб

и завоевания. Новые факты ломали и опрокидывали привычные рамки: совершенно отчетлив

определилось активное начало в фольклоре и его живая связь с современностью» [Азадовски

1939: 10–11].

По сути дела, М.К. Азадовский соединил в своих суждениях по крайней мере дв

исключающих друг друга положения. Одно, верное, что традиционный фольклор включен

современное массовое творчество, и другое, несомненно, ошибочное, что к фольклору можн

причислять новообразования,

не имеющие традиционной основы

. В связи с последни

утверждением и связано неприемлемое для Азадовскоro мнение, что фольклор во все

случаях только традиционное творчество, что

вне традиции фольклора нет

. Азадовски

допускал, что фольклор может быть и чистым новообразованием – с новым содержанием

новой формой: «Октябрьская революция вызвала к жизни совершенно

[С. 226]

новую тематику и новые песни. Таковы же автобиографические сказы, песни

адостной жизни советского народа, песни о Красной Армии, о вождях народа

еволюции» [Азадовский 1939: 12].

Меньше всего я хотел бы, чтобы критика этих взглядов, ставшая теперь весьма легко

поживой для ищущих ее, вела к прямо противоположным утверждениям – что никаког

сов

еменного

олькло

а нет, а тот

олькло

, кото

ый еще записывают, пол

забыт, об

ече

Ст

. 2 из 7OCR Document

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/st

anikin.htm

на исчезновение. Прежним ошибкам нельзя противопоставлять новые: что на смен

фольклору пришла массовая, самодеятельная, авторская литература, которая теснит фолькло

и скоро заменит его собой.

Скажу, тоже по необходимости кратко, о бурных дискуссиях середины 50-х – начал

60-х годов. их «освободительное» (если можно так выразиться) значение состояло прежд

всего в том, что были отвергнуты дезориентирующие публикации. Но дискуссии, как это не

едко случается, когда они затрагивают интересы большого числа участников

противоположными воззрениями на предмет спора, остановились на полпути – пере

постижением специфики фольклора в его исторически менявшихся формах, хотя все вопрос

своеобразия фольклора как явления культуры и художественного творчества были так ил

иначе поставлены. Итоги дискуссий подводили В.И. Чичеров [Чичеров 1954; Чичеров 1955]

В.Е.Гусев [Гусев 1962]. Их суждения не были лишены полемичности, но ученые настаивал

на необходимости искать критерии фольклорности, утраченные в 30-е и 40-е годы. Уже т

было хорошо, что произошла переоценка «новообразований», нисколько не обязанны

происхождением фольклору. Был поставлен вопрос о необходимости выработать четки

ориентиры в оценке разнообразных видов массового творчества и понять исторически

преобразования фольклорных традиций, не исчезавших, а обретавших новое бытие.

По этой причине вести сегодня дискуссию в альтернативных понятиях «фольклор» ил

«постфольклор» (то есть говорить об его исчезновении) означает впадать в странны

анахронизм - возвращать научную мысль вспять, игнорируя тридцатипятилетний опы

публикации сборников, иных по сравнению со сборниками 30-40-х годов. Вопрос стоит по

другому: необходимо решать, какие свойства присущи традициям фольклорного творчеств

нашего времени и чем эти традиции отличаются от давних. Речь должна идти именно

традициях, так как вне традиционного содержания и традиционных форм

[С. 227]

фольклора нет. Никаких новообразований, свободных от традиции, в

фольклоре

существует. Если в новообразованиях налицо свобода от традиции, то они не могу

ассматриваться как фольклорные. Напротив, если. новообразования отмечен

приверженностью к традиции, даже если сама традиция изменилась, то новообразовани

фольклорны. И в первую очередь надо изучать новое качество традиций, понять, как он

изменились.

Считаю высказанное соображение очень важным, лежащим в основе понимани

фольклора как феномена, не застывшего в архаике, а меняющегося под влиянием социально

новизны. Фольклор как явление культуры исторически непреходящ, хотя и изменчив.

Возникнув на .заре человеческой истории, он в последующие времена не исчезал, н

многократно преображался. С возникновением профессионального творчества фолькло

многообразно использовал то, что находил в нем близкое себе. Творчество профессионалов

–

область, не враждебная фольклору, а сопредельная. Сосуществование двух видо

художественной культуры стало мощным фактором сотворчества, но в границах

удерживавших каждый вид творческой работы в своей специфике – безличной, фольклорно

и авторской, индивидуальной. Традиции фольклора исторически менялись – и под влияние

собственного развития, и под влиянием, идущего навстречу этим изменениям воздействи

профессионального творчества. Иначе говоря, традиции фольклора вбирали в себя свойства

стиль литературной работы. Появлялись новые темы, варьировался вид творчества

преобразовывались формы и стиль, но сохранился самый тип массового внеличног

творчества в границах и на основе традиционной преемственности творческих актов.

Фольклор образовал неотъемлемую часть национальной культуры и может исчезнуть только

самим народом.

Догадка (именно догадка, а не тезис, обставленный строгой научной аргументацией)

том, что в фольклоре, как и вообще в художественном творчестве, существуют культурно

исторические константы, содержится в самом факте возникновения новейших теорий;

которые с разной степенью приближения к истине пытаются конструировать механиз

фольклора в виде системных образований (инвариантов, сюжетных схем, алгоритмов

архетипов, кодов и проч.), но коренная ошибка всех таких изысканий состоит

моз

ительности конст

ру

ования

олькло

ных т

адиций во внеисто

ическом и

Ст

. 3 из 7OCR Document

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/st

anikin.htm

понимании. Научные схемы подняты над материалом, привносятся в него, навязан

фольклору, не выведены из него. Здесь налицо произвольная научная дедукция, котора

теряет из виду самый объект и предмет изучения. Новейшему структурализму более всег

чужд индуктивный ход

[С. 228]

мысли, идущей от фактов к обобщению. Структуралистические шгуди

демонстрируют крайнюю предвзятость методов и принципов. Впрочем, это особая тема, он

здесь только затрагивается, но может стать предметом отдельного освещения, хотя острот

споров вокруг структурализма заметно притупилась. Приверженцы его сами постепенн

осознают тот тупик, в который себя завели.

Обратимся к фактам современного фольклорного творчества и проследим за тем, как

них обнаруживает себя опора на традиции, выработанные в народе. Здесь всего важне

понять,

как

изменились, традиции и

в чем

состоит их отличие от прежних традиций. Нетрудн

заметить, что произошло включение в фольклор ряда особенностей литературного творчества

но без осознания его индивидуальной авторской неповторимости. Литературная эстетик

стала близкой сознанию и вкусам народа. И каждый собиратель фольклора знает об этом.

Наверное, окажется нелишним напомнить о некоторых фактах, подтверждающи

близость литературного творчества сознанию людей нашего времени. Во время фольклорно

экспедиции в русские села Башкирии летом 1949 г.

заинтересовался девичьими альбомам

недавних школьниц. Альбомы хранились со времен войны и датировались 1942-1943 гг.

альбомных стихах было много наивного, неумелого, но каждая запись заключала в себ

искреннее стремление сообщить интимному переживанию свойства высокой письменно

культуры. Самодельная массовая стихотворная поэзия скрашивала бедный досуг девушек

юношей.

Многое в альбомах навеяно узнанным из книг и нередко из бывших в мод

популярных авторских песен. Тяга к литературной поэзии весьма знаменательна дл

меняющихся вкусов молодежи XX в. Однако в стихах ощутимо дало о себе знать

традиционное начало с его вариативностью, повторяемостью клишированных стилевы

формул, иных, разумеется, по сравнению с прежними фольклорными традициями. Альбомны

стихи напоминали своего рода любовный «письмовник» на который можно равняться и

котором уже выражено то, что ищет в смятении юная душа, волнуемая первым чувством. П

стилю эта поэзия родственна городской романсовой лирике и стихам известных поэтов.

Отражения, идущие от профессиональной лирики, лежат на поверхности.

Припоминаются строки и стилистические обороты поэтов, оказывающи близкими сознани

творцов альбомных стихов:

Если эти стихи грубоваты.

Если это обидит тебя,

То ты скажешь: довольно, не надо –

И простимся с то6ой навсегда

[С. 229]

Возможно незаметно для себя автор четверостишия использовал строки из песни П.

Арманда «Тучи над городом встали...» из кинофильма, обошедшего в довоенное время вс

экраны страны. В песне были строки о прощании рабочего пария с девушкой: .

Мы простимся с тобой

у порога,

И быть может,

навсегда.

Еще ближе к авторскому «оригиналу» прощальное обращение к подруге:

Прощай, серенькое платье,

Прощай, школьная скамья,

Прощай, Фрося дорогая,

быть может, навсегда.

В альбоме были и такие стихи:

Писать красиво не умею,

Альбом

асить не мог

Ст

. 4 из 7OCR Document

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/st

anikin.htm

Любови требовать не смею,

Позвольте, имя напишу.

Третья строчка повторила с изменением пушкинскую из «Признания. К Александр

Ивановне Осиповой»:

Алинаl Сжальтесь надо мною,

Не смею требовать любви.

Литература, несомненно, стоит и за такими стихами:

Ангел летел над рекою,

Дуня в то время спала,

Сошел, сказал ей три слова:

«Милая Дуня моя!»

Когда завидишь берег Дона,

Останови своих коней,

Я жду прощального поклона

И трепетной слезы твоей.

Пишу в альбом рукой небрежной,

Что[б] через много скучных лет

От жизни краткой и мятежной

Какой-нибудь остался след.

Наряду с попыткой сделать интимно близкой себе поэзию профессионалов молодеж

охотно использовала расхожие стихотворные строчки, сложенные неизвестно кем, но широк

вошедшие в эпистолярный обиход (надписи на дареных фотокарточках, письма и пр.):

[С. 230]

Любовь – солома, сердце – жар,

Одна минута – и пожар!

Люби меня, как я тебя,

И будем вечные друзья.

Двенадцать раз луна заходит,

Двенадцать месяцев в году.

Двенадцать мальчнков я знаю,

Но лучше (имя) не найду.

Вариант двух последних строк:

Двенадцать девушек я знаю,

Но лучше вас Я не найду.

Любовь – это бурное море,

Любовь – это верный обман.

Любовь – это слезы и горе,

Любовь – это злой океан.

Только на первый взгляд может показаться, что альбомные стихи не имеют никакого

отношения к фольклору и не обнаруживают его особенную творческую природу. В сущности,

с теми же творческими импульсами мы имеем дело в фольклоре вообще и в современных

песнях в частности.

В фольклоре рабочих уже в первые десятилетия века была широко известна

прекрасная песня о гибели коногона. В Донбассе на шахтах ее пели повсеместно, и она

азнообразно варьировалась. В сборнике А.В. Ионова «Песни и сказы Донбасса» она

представлена двумя близкими вариантами [Ионов 1960: 121–123]. Приведу текст в наиболее

существенных выдержках, дав понятие о самом типе песенного рассказа.

С утренним гудком молодой шахтер заторопился в «нарядную», где ему велели быть

коногоном. И он спустился в шахту:

Вот лошадь мчится по п

одольной,

Ст

. 5 из 7OCR Document

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/st

anikin.htm

По темной, узкой и сырой,

А молодому коногону

Кричит с вагона тормозной:

– Ах, тише, тише, ради Бога!

Гляди-ка, тут какой уклон,

На повороте путь разрушен,

С толчка забурится вагон.

Тормозной (шахтер, тормозящий на ходу вагонетку) недаром опасается, что вагонетка

сойдет с рельсов («забурится»): вагонетка сошла с

[С. 231]

рельсов, коногона ударило и прижало к деревянным опорам, поддерживавшим свод.

Звать на помощь было поздно:

Через минуту над вагоном

Уже стоял народ толпой,

А коногона к шахтной клети

Несли с разбитой roловой.

Происходит воображаемый диалог, вероятно, тормозного и погибшего коногона:

– Ах, глупый, глупый ты мальчишка,

Зачем так быстро лошадь гнал?

Или начальства ты боялся,

или конторе задолжал?

Коногон отвечает:

– Нет, я начальства не боялся,

Конторе я не задолжал,

А мне забойщики сказали,

Чтоб порожняк быстрей давал.

Прощай навеки, коренная,

Мне не увидеться с тобой.

Прощай, Маруся-ламповая,

И ты, товарищ стволовой.

Обилие технических наименований выдает шахтерское происхождение песни.

«Коренная» – главный ход, ствол шахты. «Маруся-ламповая» – ламповщица, заправляюща

бензином лампы шахтеров. «Стволовой» – рабочий, регулирующий движение клети п

шахтному стволу. По типу подачи события песня примыкает к широко распространенному

фольклоре разряду баллад – историй с трагическим концом, вместе с тем она отличается о

традиционных баллад. Стилевая структура обнаруживает приверженность песни

литературному творчеству. Она включает в себя обороты и синтаксический строй, боле

уместные в письменной речи:

Гудок послышав с кочегарки,

Стал на работу поспешать.

Деепричастный оборот – несомненная примета письменного слога. И вообще,

обстоятельной передаче сюжетных подробностей заметно свойство, которое не в природ

устного лирического рассказа – такая детализация типична для повествования

происшествии. История выдержана в строгом временном развертывании события от самог

начала – с экспозиции – упоминания об утреннем гудке и – «нарядной»:

Там собралось народу много,

Пришел десятник молодой,

[С. 232]

Меня назначил коногоном –

Возить вагоны с коренной.

Тематическая детализация для песни, ставящей целью запечатлеть горестное со6ьrrие

в сущности излишня и, как правило, в пении опускается. Перед нами вариант, до времени н

нашедший в процессе бытования всей эмоциональной силы. Песня еще не обрела той степен

обобщения, которое основывается на скупом отборе немногих деталей, способных

наибольшей степени вызвать сопе

еживание. И по ва

иантам можно п

оследить, ка

Ст

. 6 из 7OCR Document

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/st

anikin.htm

эмоциональная сила главного лирического мотива возрастала. В частности, во второ

варианте из сборника АВ. Ионова о гибели коногона уже пели.

Двенадцать разиков пробило,

И клеть на гору поднялась.

А коногона молодого

Уж мать слезами залилась.

Вариант:

Двенадцать раз сигнал пробило,

И клетка в гору поднялась,

Подняли тело коногона

И мать слезами залилась.

В конце песни снова идет речь о материнском горе.

Коногон не винит забойщиков в своей торопливости, повлекшей гибель.

воображаемом ответе тормозному коногон говорит:

Я был отважным коногоном,

Родная маменька моя

Меня убило в темной шахте,

А ты осталася одна.

Налицо процесс изменений и дополнений, который ведет к формированию лирическо

структуры песни. Но песенные варианты исходным имеют творческое решение, которо

отличает формирующуюся песню от прежних фольклорных баллад. Лишь в процесс

бытования песня сблизилась с давней традицией балладных трактовок, неизменн

аскрывающих гибель не только как следствие житейских и бытовых обстоятельств, но и п

причине неосторожной удали и трагической неудачи.

Сближение с давними традиционными трактовками обнаруживает и неизменное дл

народной баллады упоминание о горе близких и родных. Однако, хотя власть прежне

традиционной трактовки заметно повлияла на песню, в целом по стилю она все же являе

образец песенных произведений, принадлежащих к сфере письменно-книжной культуры.

[С. 233]

Ст

. 7 из 7OCR Document

19.12.2006htt

://www.centrfolk.ru/st

anikin.htm