Амосова Е.В., Щетинин М.Н. Практикум по истории античной цивилизации. Часть 1 - Становление, расцвет и кризис греческого полиса

Подождите немного. Документ загружается.

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

НОВГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМЕНИ ЯРОСЛАВА МУДРОГО

ySTVDIVMy

ПРАКТИКУМ

ПО ИСТОРИИ АНТИЧНОЙ

ЦИВИЛИЗАЦИИ

Часть I

Становление, расцвет и кризис

греческого полиса

Великий Новгород

2006

Данный практикум содержит свидетельства античных писателей и

выдержки из работ современных исследователей, касающихся проблемы

генезиса греческого полиса.

В пособие включены фрагменты греческих авторов: Гомера, Феогнида,

Геродота, Ксенофонта, Аристотеля, Плутарха и некоторых других. Тексты

античных авторов приведены нами в классических переводах Н. И. Гнедича,

С. А. Жебелева, Г. А. Стратановского, С. И. Радцига

, С. П. Маркиша, С. И.

Соболевского и др. Эти переводы знакомят студентов с традициями русской

классической филологии, в связи с чем мы не сочли необходимым давать

новый перевод приводимых фрагментов и сохранили особенности

орфографии и пунктуации переводов XIX– первой половины XX века.

Публикуемые в пособии источники подобраны таким образом, чтобы

служить не просто иллюстративным

материалом к положениям учебной

литературы, а быть основой для самостоятельного анализа. Овладение

навыками анализа исторических документов – одна из центральных задач,

стоящих перед студентом-историком. Именно поэтому в состав практикума

включены образцы современного научного анализа текстов древних авторов.

Нами были привлечены выдержки из трудов таких видных ученых

антиковедов, как Ю. В. Андреев, Э. Д

. Фролов, Г. А. Кошеленко, Л. Г.

Печатнова и др. Каждая из тем завершается списком важнейших источников

и основной рекомендуемой литературы.

Тема I

ГРЕЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО ГОМЕРОВСКОЙ ЭПОХИ

1. «Гомеровский вопрос»

Ю. В. Андреев

Поэзия мифа и проза истории

Юрий Викторович Андреев (1937–1998) – выдающийся отечественный

антиковед, доктор исторических наук, профессор, специалист по микенской

и гомеровской эпохам истории Древней Греции.

…Специалисты-филологи конца XIX века хорошо видели чрезвычайную

сложность и запутанность той сугубо источниковедческой проблемы,

которую заключал в себе так называемый гомеровский вопрос, то

есть

вопрос о происхождении, характере и структуре самих приписываемых

Гомеру поэм. К тому моменту, когда начались раскопки на Гисарлыке, этот

вопрос вопросов классической филологии успел пройти долгий путь

развития, и в европейской науке окончательно утвердился взгляд на автора

(или, может быть, авторов) «Илиады» и «Одиссеи» как на наследника

древней поэтической традиции, уходящей своими

корнями в самое

отдаленное прошлое греческого народа. Почти все филологи, занимавшиеся

гомеровской проблемой, независимо от их деления на два враждебных лагеря

– «разделителей» и «унитариев», – сходились в том, что в течение целого

ряда столетий сказания о Троянской войне и связанных с нею событиях

передавались изустно от одного поколения певцов-аэдов к другому, так как

Греция не знала никакой письменности вплоть до начала Великой

колонизации, то есть VIII века до н. э. Заметим, что этот важнейший тезис

гомероведения XIX–XX веков не был опровергнут также и после того, как

была открыта и дешифрована слоговая письменность крито-микенской

эпохи. После того как удалось прочитать первые таблички микенских

дворцовых архивов, стало ясно, что

эта древнейшая форма письменности

была предназначена в основном для ведения счетных записей в дворцовом

хозяйстве. К тому же она… исчезла вместе с самой микенской цивилизацией

еще в конце XIII века или же, самое позднее, в XII веке до н. э., после чего в

истории Греции наступила бесписьменная эпоха, продолжавшаяся, по

меньшей мере, три столетия – с XI

по IX век (ни одной надписи, которую

можно было бы отнести к этим темным векам, наука пока не знает).

В таких условиях возможность передачи элементарных исторических

сведений остается весьма ограниченной. Конкретные исторические события

обычно надолго задерживаются лишь в памяти непосредственных

участников и очевидцев. Когда это поколение свидетелей вымирает, весь

накопленный запас исторической информации немедленно

становится

добычей досужих рассказчиков, которые начинают старательно «улучшать»

и «исправлять» на свой вкус все то, что им удалось узнать от предков. Такое

стремление во что бы то ни стало «улучшить» исторический факт, поскольку

сам по себе он кажется слишком простым и неинтересным, недостойным

внимания слушателей, особенно характерно для рассказчиков-

профессионалов, таких, как народные певцы и сказители, претворяющие

живую историю в миф, эпос или сагу или, говоря иначе, растворяющие его в

свободно льющемся потоке фольклорного творчества <…>.

(Далее автор приводит примеры исторической несостоятельности

героической поэзии, обращаясь к

сюжетам «Песни о Роланде», «Песни о

Нибелунгах» и русским былинам.)

…Отсюда с неизбежностью следует, что в своих попытках проникнуть в

глубины прошлого и воссоздать события героического века как можно более

достоверно поэты, создавшие «Илиаду» и «Одиссею», а также сюжетно

связанные с ними поэмы так называемого «цикла», охватывающие весь круг

преданий о Троянской

войне, могли рассчитывать лишь на такие крайне

ненадежные источники, как короткие песни (оймы) о подвигах

прославленных ахейских героев. Подобно русским былинам, эти не

дошедшие до нас произведения греческого фольклора передавались изустно

от поколения к поколению, постоянно меняя как свою форму, так и

содержание. При такой передаче конкретная историческая информация,

содержавшаяся в этих песнях,

была либо просто утрачена, либо подверглась

сильнейшим искажениям и дошла до поэтов гомеровского круга

изменившейся до неузнаваемости. В своем исконном виде сохранились,

вероятно, лишь некоторые личные имена, географические и этнические

названия и сопровождавшие их эпитеты. Такие словосочетания, как, скажем,

«владыка мужей Агамемнон», «шлемоблещущий Гектор»,

«прекраснопоножные» или в другом варианте «меднодоспешные ахейцы»,

«златообильные Микены», «крепкостенный Тиринф» и т. п., образуют

стандартные формулы или блоки эпического повествования и уже в силу

этого отличаются большой жизнеспособностью. Они могли пережить века и,

почти не изменившись, вплестись в художественную ткань гомеровской

эпопеи. Но это, скорее всего, и есть тот минимум достоверной исторической

информации, на который мы можем рассчитывать <…>.

(Историк указывает возможные параллели между событиями

«Илиады» и данными хеттских архивов. Он отмечает, что хотя не стоит

буквально отождествлять лица и события двух видов источников,

некоторая связь между ними существует. Автор предполагает, что

«Илиада» появилась в результате слияния сюжетов двух эпических

традиций, малоазийской и греческой.)

Основное содержание троянского цикла, если приглядеться

к нему

повнимательнее, представляет собой необыкновенно сложную и пеструю

мозаику, в которой разнородные и разновременные исторические факты

беспорядочно перемешаны со столь же разнородными мотивами

фольклорного происхождения <…>. Нам остается лишь еще раз напомнить

читателю об одной удивительной способности, которой обладает

коллективная память устного народного предания, то есть тот единственный

источник исторической информации, на который только

и могли опираться

Гомер и другие авторы Троянского цикла. Все дело в том, что реальные

исторические события, попавшие в орбиту притяжения фольклорной

традиции, сплошь и рядом как бы спрессовываются в одно грандиозное по

своим масштабам и числу участников, но в действительности нигде и

никогда не происходившее событие. Весьма вероятно, что именно таким

событием-символом, событием-итогом

, подводящим черту под длинным

рядом более или менее однотипных, но происходивших в разное время и в

разных местах исторических эпизодов, как раз и была Троянская война.

Андреев Ю. В. Поэзия мифа и проза

истории. Л., 1990. С. 105–120.

А. А. Немировский

«Троянская дискуссия» в историографической перспективе

За истекшие сто лет в литературе, в общем, оперировали, в чистом или

смешанном виде, тремя концепциями эпического творчества. Согласно одной

из них, которую можно было бы назвать умеренно-критической, основной

событийный каркас эпоса, в самой сухой и общей форме, в основном

историчен (с поправкой на

частичную циклизацию и контаминацию

), а все

остальное – плод комплектования этого каркаса самыми разными, главным

образом фольклорными деталями по стандартным жанровым моделям устной

литературы. При таком подходе к делу, вычленив и реконструировав

методами обычной внутренней критики указанный каркас, мы вправе

использовать его как добротный исторический источник, хотя и не без

оговорок. Согласно доминирующей сейчас гиперкритической теории, по

литературной модели

строится, наоборот, весь эпос в целом, в том числе и

его каркас, а историческая реальность если в него и попадает, то как раз в

виде отдельных деталей, бессистемно перемешанных с чисто фольклорными

элементами. По прошествии тысячелетий отличить одни детали от других

нельзя, а общий каркас эпической истории в целом, согласно этому подходу,

никогда и не воспроизводил реальные события, так что в рамках данной

концепции всерьез использовать эпос в исторической реконструкции

окажется невозможно. На третьем пути исследователи молча принимают, что

большинство эпических событий отражают историческую реальность, но в

«закодированной» метафорической форме. От Баховена и Томсона, всерьез

полагавших, что история об Эдипе отображает смену материнского строя

отцовским,

и до авторов, видящих в «Посейдоновом» Троянском коне

отражение землетрясения, погубившего ТроюVI, попытки подобных

интерпретаций не ослабевают, хотя, как упоминалось выше, методически они

упраздняют сами себя: при допущении такой свободы в ассоциативном

эпическом «кодировании» реальности вскрыть реальный прототип итогового

эпического образа будет невозможно в принципе. Надо сказать, что

подобного рода построения, учитывая их неизбежную

вариативность и

Контаминация – смешение двух или нескольких событий при их описании (Здесь и далее прим.

сост.).

произвольность, куда больше компрометировали доверительное отношение к

традиции, чем сама гиперкритика.

В спорах умеренных критиков с гиперкритиками широко используются

аналогии с другими (квази?)историческими эпосами – западноафриканским,

южнославянским, артуровским. К сожалению, мало того, что по поводу

историчности каждого из этих эпосов существуют противоположные точки

зрения; дело в том, что подобными аналогиями нельзя ничего

ни доказать, ни

опровергнуть: слишком разными были условия формирования и

функционирования названных эпосов, включая греческий. Стоит ли, однако,

горевать по этому поводу? Ведь именно для греческого эпоса мы

располагаем уникальной возможностью: он достаточно богат, чтобы мы

могли составить по нему, уподобившись логографам, полную и

последовательную эпическую историю, а с другой стороны, хеттских и

египетских

данных вполне хватает для того, чтобы построить не менее

подробную аутентичную историю того же периода. Если, выполнив эти

задачи, мы сравним два полученных ряда, результаты будут говорить сами за

себя. Если «эпическая история» греков (с возможными уточнениями,

достигнутыми исключительно за счет внутренней критики ее самой, без

привлечения иных данных) совпадет с реальностью,

общая историческая

природа греческого эпоса о «героическом веке» окажется неопровержимой

независимо от мнения сколь угодно именитых культурологов об эпосе

вообще и от исторической недоброкачественности других эпосов в

частности. Если же совпадения не будет, никакие теоретические аргументы в

пользу возможной историчности эпоса этого результата не смягчат. Таким

образом, и здесь реальная логика рассуждения противоположна

общепринятой.

Там, где у нас есть уникальная возможность построить оба

ряда и сверить их, зачем обращаться к аналогиям и умозрительной

аргументации? <…>.

(Далее историк сопоставляет хронологический ряд, построенный на

основании археологических данных, данных египетских и хеттских

документов, с греческим легендарным рядом и хронологическим рядом

гомеровского эпоса.)

…Практически полное, системное, как хронологическое…, так и

содержательное соответствие

последовательностей событий в обоих рядах

доказывает, очевидно, весьма высокую историческую добротность

событийного ядра греческой традиции. …Систематическое сходство или

совпадение данных эпоса и реальной истории едва ли можно объяснить в

рамках «гиперкритических» взглядов. Зато объяснить, каким образом греки с

такой подробностью могли удержать в памяти реальную историю XIII–XII

веков вплоть до тех времен, когда эти

воспоминания смогли записать (около

VIII в.), труда не составит. Напомним, что подробно античная традиция знает

лишь историю нескольких поколений «героического века» – примерно с 1250

по 1170 гг. …Главным событием этого периода является Троянская война.

Все, что происходило до или после этого периода, остается покрыто почти

полным мраком, если не считать сухих генеалогических списков. Иными

словами, запомнился подробно только последний период ахейской славы. Но

именно этот, последний перед окончательной катастрофой XII в. период и

должен был на фоне указанной катастрофы превратиться в «великий век» и

всячески лелеяться в воспоминаниях ахейской знати последующих времен.

Между тем эта знать пережила «темные века» и в Эгеиде, где письменная

традиция оказалась прерванной,

и в восточногреческом постмикенском мире

(Памфилия, Кипр, видимо, Киликия), куда микенские греки вместе со своей

знатью отступили под напором своих варварских родичей, и где письменная

традиция, как известно, не прекращалась вовсе! На протяжении всех

«темных веков» потомкам микенских династов и в эгейском, и в

левантийском регионах не оставалось ничего, кроме культивирования

воспоминаний о

последней блестящей эпохе своего прошлого. Сами такие

воспоминания при этих обстоятельствах становились драгоценны и, тем

самым, могли рассчитывать на куда более подробное и полное удержание,

нежели эпические материалы в других культурах. Обычный вопрос

гиперкритиков о том, как могла устная традиция на протяжении столетий

воспроизводить эти воспоминания без особых искажений, должен быть

отведен во

всех своих частях. Во-первых, исторические факты удерживаются

достаточно полно не во всяком эпосе, а только в эпосе дружинно-

аристократической среды. Эпос «народный» или «мифологический» с самого

начала не призван интересоваться военно-политическими и

генеалогическими деталями и удерживать их в своем составе. Напротив,

песни, которые складывают и поют в дружинно-придворной среде

, именно

ими и должны заниматься. Современные исследователи, за отсутствием в

наше время дружин и дворов, работают либо с первобытными «народными»

эпосами, либо с дружинными эпосами, несколько веков бытовавшими в не

предназначавшейся для них народной среде, которой до их подробностей не

было никакого дела (ярчайшим примером чего являются русские былины).

Естественно, что эти

исследователи приходят к выводам о низкой

историчности эпоса. Однако в «темные века» ахейский военно-дружинный

эпос оставался живым в своей собственной социальной среде и на западе…,

и на востоке, и от него мы вправе ожидать совершенно иной степени

первоначального впитывания и последующего удержания исторических

реалий, нежели от прочих эпосов, подвергавшихся специальному изучению.

Во

-вторых, в мире «постмикенских» или, вернее, «позднемикенских»

греков Леванта возлагать передачу микенских воспоминаний на устные

рассказы и вовсе не было нужды, так как там устная традиция не

прерывалась, и местные потомки микенских греков ей активно пользовались

– сначала слоговым кипрским письмом…, а потом, без перерыва,

алфавитным. Контакты этих греков с Эгеидой едва

ли вообще когда-нибудь

пресекались и уж во всяком случае должны были достичь исключительной

интенсивности при появлении в этих районах греков Эгеиды в VIII–VII вв., в

эпоху Великой колонизации. В этот период предания «позднемикенских»

греков Леванта не только могли, но и должны были влиться в общегреческие

и, может быть, не случайно, что именно на

эти века и падает создание самого

греческого эпоса как единого целого (традиционно связываемое с Ионией).

Но коль скоро воспоминания о «героическом веке» хотя бы в части

греческого мира могли без всякого перерыва передаваться в письменном

виде или в связи с непрерывной письменной традицией, основное

теоретическое возражение гиперкритиков отпадает в принципе.

Немировский А. А. «Троянская дискуссия» в

историографической перспективе:

возможен ли определенный результат?

// Studia historica. V. II. М., 2002. С. 14–43.

2. Общественный строй в «Илиаде»

Гомер. Илиада.

Песнь II.

Вестница утра, Заря, на великий Олимп восходила,

Зевсу царю и другим небожителям свет возвещая;

И Атрид повелел провозвестникам звонкоголосым

Всех к собранию кликать ахейских сынов кудреглавых.

Вестники подняли клич, – и ахейцы стекалися быстро.

Прежде же он посадил на совет благодумных старейшин,

Их пригласив к кораблю скиптроносного старца Нелида.

Там Агамемнон, собравшимся,

мудрый совет им устроил:

«Други! объятому сном, в тишине амброзической ночи,

Дивный явился мне сон, благородному сыну Нелея

Образом, ростом и свойством Нестору чудно подобный!

Стал над моей он главой и вещал мне ясные речи:

– Спишь, Агамемнон, спишь, сын Атрея, смирителя коней!

Ночи во сне провождать подобает ли мужу совета,

Коему вверено столько народа и столько заботы!

Быстро внимай, что реку я, тебе я Крониона вестник.

Он и с высоких небес о тебе, милосердый, печется;

В бой вести тебе он велит кудреглавых данаев

Все ополчения: ныне, вещал, завоюешь троянский

Град многолюдный; уже на Олимпе имущие домы

Боги не мнят разномысленно: всех наконец

согласила

Гера мольбой, и над Троею носится гибель от Зевса.

Слово мое сохрани ты на сердце. – И так произнесши,

Он отлетел, и меня оставил сон благотворный.

Други! помыслите, как ополчить кудреглавых данаев?

Прежде я сам, как и следует, их испытаю словами;

Я повелю им от Трои бежать на судах многовеслых,

Вы

же один одного от сего отклоняйте советом».

Так произнес и воссел Атрейон, – и восстал между ними

Нестор почтенный, песчаного Пилоса царь седовласый;

100

105

145

150

Он, благомысленный, так говорил пред собраньем старейшин:

«Други! вожди и правители мудрые храбрых данаев!

Если б подобный сон возвещал нам другой от ахеян,

Ложью почли б мы его и с презрением верно б отвергли,

Видел же тот, кто слывет знаменитейшим в рати ахейской,

Действуйте, други, помыслите, как ополчить нам ахеян».

Так произнесши, первый из сонма старейшин он вышел.

Все поднялись, покорились Атриду, владыке народов,

Все скиптроносцы ахеян; народы же реяли к сонму.

Словно как пчелы, из горных пещер вылетая роями,

Мчатся густые, всечасно за купою новая купа;

В образе гроздий они над цветами весенними вьются,

Или то здесь, несчетной толпою, то

там пролетают, –

Так аргивян племена, от своих кораблей и от кущей,

Вкруг по безмерному брегу, несчетные, к сонму тянулись

Быстро толпа за толпой; и меж ними, пылая, летела

Осса, их возбуждавшая, вестница Зевса; собрались;

Бурно собор волновался; земля застонала под тьмами

Седших народов; воздвигнулся шум, и меж оными девять

Гласом гремящим глашатаев,

говор мятежный смиряя,

Звучно вопили, да внемлют царям, Зевеса питомцам.

И едва лишь народ на местах учрежденных уселся,

Говор унявши, как пастырь народа восстал Агамемнон,

С царственным скиптром в руках, олимпийца Гефеста созданьем:

Скиптр сей Гефест даровал молненосному Зевсу Крониду;

Зевс передал возвестителю Гермесу, аргоубийце;

Гермес вручил укротителю коней Пелопсу герою

;

Конник Пелопс передал властелину народов Атрею;

Сей, умирая, стадами богатому предал Фиесту,

И Фиест, наконец, Агамемнону в роды оставил,

С властью над тьмой островов и над Аргосом, царством

пространным.

(Следует речь Агамемнона, в которой он притворно

раскаивается в начале похода на Трою и предлагает ахейцам

возвратиться домой.)

Так говорил, – и ахеян

сердца взволновал Агамемнон

Всех в многолюдной толпе, и не слышавших речи советной.

Встал, всколебался народ, как огромные волны морские,

Если и Нот их и Эвр, на водах Икарийского понта,

Вздуют, ударивши оба из облаков Зевса владыки;

Или, как Зефир обширную ниву жестоко волнует,

Вдруг налетев, и над нею бушующий клонит колосья;

170

175

180

185

190

195

200

Так их собрание все взволиовалося; с криком ужасным

Бросились все к кораблям; под стопами их прах, подымаясь,

Облаком в воздухе стал; вопиют, убеждают друг друга

Быстро суда захватить и спускать на широкое море;

Рвы очищают; уже до небес подымалися крики

Жаждущих в домы; уже кораблей вырывали подпоры.

(Богиня Гера поручает Афине убедить

ахейцев продолжить

осаду Трои.)

…Покорилась Афина владычице Гере:

Бурно помчалась, с вершины Олимпа, высокого бросясь:

Быстро достигла широких судов аргивян меднобронных;

Там обрела Одиссея, советами равного Зевсу:

Думен стоял и один доброснастного черного судна

Он не касался: печаль в нем и сердце и душу пронзала.

Став близ него, прорекла светлоокая дщерь

Эгиоха;

«Сын благородный Лаэрта, герой, Одиссей многоумный!

Как? со срамом обратно, в любезную землю отчизны

Вы ли отсель побежите, в суда многоместные реясь?

Вы ли на славу Приаму, на радость троянам Елену

Бросите, Аргоса дочь, за которую столько ахеян

Здесь перед Троей погибло, далеко от родины милой?

Шествуй немедля к народу

ахейскому; ревностно действуй;

Сладостью речи твоей убеждай ты каждого мужа

В море для бегства не влечь кораблей обоюдувесельных.

Так провещала; и голос гремящий познал он богини:

Ринулся, сбросив и верхнюю ризу; но оную поднял

Следом спешивший за ним Эврибат, итакийский глашатай.

Сам Одиссей Лаэртид, на пути Агамемнона встретив,

Взял от владыки отцовский

вовеки не гибнущий скипетр;

С оным скиптром пошел к кораблям аргивян меднобронных;

Там, властелина или знаменитого мужа встречая,

К каждому он подходил и удерживал кроткою речью:

«Муж знаменитый! тебе ли, как робкому, страху вдаваться.

Сядь, успокойся и сам, успокой и других меж народа;

Ясно еще ты не знаешь намерений думы

царевой;

Ныне испытывал он, и немедля накажет ахеян;

В сонме не всё мы слышали, что говорил Агамемнон;

Если он гневен, жестоко, быть может, поступит с народом.

Тягостен гнев царя, питомца Крониона Зевса,

Честь скиптроносца от Зевса, к любит его промыслитель»

Если ж кого-либо шумного он находил меж народа,